Старый Свет. Книга 3. Атташе

– Я пограничник, у меня чутьё…

На самом деле Гарри часто тёр переносицу и теребил массивный перстень, время от времени невольно сдвигая фальшивый камень в сторону – такие тайнички были вполне в духе любителей кокаина, а Барбара имела дурацкую привычку шмыгать носом в самый неподходящий момент.

– Ну, пусть так. Кокаин не запрещён в большинстве стран, вполне невинный стимулятор.

– Да-да, а водка – отличный антисептик. А опий – снотворное. И в империи, кстати, закон о запрете кокаина, каннабиса и целой группы опиоидов был принят лет пятнадцать назад, ещё при прежнем императоре.

– Дались вам эти Вильсоны. Вы присмотритесь к сёстрам Медоус. Я читала в газете об этих милых дамах, – закатила глаза Изабелла. – Их мужья скончались в один день с одинаковыми симптомами. Но следствие зашло в тупик – вскрытие не нашло следов яда или насилия, и в момент смерти вдовушки имели железное алиби – они проводили время на чаепитии у третьей своей сестры. Но поверьте мне, я родом из Ассинибойна, и в тамошних трущобах знают немало способов покончить с врагом в таком стиле. Хотя о каком стиле тут может идти речь: пена изо рта, конвульсии, испражнения… Фи! А помимо мужеубийц Медоус у вас есть ещё потрошитель Сартано, маньяк Роше и фанатичка Моррис.

Эта женщина определённо вызывала оторопь. А ещё громила меня на всех фронтах, закупорив основные мои фигуры в углу клином пешек при поддержке кавалерии.

– А Веста и Егучи-сан? – поинтересовался я.

– Егучи осуществлял кровную месть и теперь возвращается домой, а Веста… Веста – пустое место. Ничтожество. Посредственность. – Здесь явно прослеживалось что-то личное.

Её способность сгущать краски была уникальной. Мне и вправду начало казаться, что мои соседи по ресторану кровавые убийцы и настоящие живодёры. Оставался вопрос, кем, по её мнению, являюсь я сам?

– Кстати! Я хотела попросить вас об одолжении… – Она шикарно улыбнулась и грациозно склонилась над столом, глядя мне прямо в глаза.

Чёрт побери! Будь она лет на двадцать помоложе…

– Я весь внимание.

– Позвольте сегодня отужинать с вами? В Дагоне помимо нескольких новых злодеев к нам присоединился ещё и Юсси Густавсон, этот малолетний пижон. Сегодня мы слушаем баритональный тенор и проникновенные баллады. Вы любите баллады?

Я понятия не имел, люблю ли я баллады. Но провести время с Изабеллой Ли и разворошить наш гадюшник показалось мне неплохой идеей. Тем более что мне нужно было прикрытие – в случае если Гёрлиха определят в нашу секцию.

* * *

Оставалось какое-то время до ужина, и я отправился в каюту, перед этим намереваясь найти Натали и заказать у неё ещё и шарф. Уж больно мне свитер понравился, а хороший шарф на Сипанге мог пригодиться – чёрт его знает, куда занесёт того же Гусева или Пьянкова-Питкевича. Остров длинный, и в то время, как на его южной оконечности растут пальмы, на северной завывают метели. Ещё бы шинель или толковое пальто, но даже свитер и шарф – это уже неплохо…

Я шагал по гулкому коридору и поражался громадности корабля. Тут был ресторан и кафе, три курительные комнаты по классам, два обеденных зала – мужской и женский, турецкие бани, бассейн, корт для игры в теннис, гимнастический зал… Чёрт побери, это был чуть ли не целый город!

Натали и её подруги проводили время между сменами в кают-компании – их тут тоже было несколько. Девушки слушали радио, читали книги, рукодельничали и просто болтали о пустяках. Наверняка и пассажирам тоже перемывали косточки. Конечно, нас никто так запросто на территорию экипажа пропускать не собирался, но я знал пароль для вахтенного. «Пятёрки хватит?» – вот как он звучал. «Давай мигом, пока никто не видит!» – примерно таким был отзыв. Наверняка кое-кто из наиболее шустрых пассажиров тоже шастал сюда, и явно не за шарфом.

Мне оставалось спуститься на одну палубу ниже и миновать почтовое отделение (тут было целое своё почтовое отделение!). Когда я взялся за ручку двери, ведущей на лестницу, то на секунду замер – мне показалось, что я слышал шаги за своей спиной. Оборачиваться показалось глупым, но настороже быть стоило. Преодолевая ступеньку за ступенькой по пути вниз, я на секунду замер – дверь сверху точно скрипнула! И почти одновременно застучали каблуки по лестнице.

– Зря ты сюда зашёл, с-сука!

Ориентируясь по перилам рукой, я успел спуститься на площадку и повернуться спиной к стене, прежде чем первый удар кулака, обмотанного вафельным полотенцем, обрушился на мою голову. Меня принялись лупить сразу трое противников и, прежде чем я опомнился и начал действовать, отделали знатно.

– Проклятый шовинист! – рычал кто-то на лаймиш, пиная меня ботинками.

– Libertе, Еgalitе, Fraternitе! – шипел ещё один на языке арелатских месье, норовя достать меня по печени.

– No pasarаn! – вторил ему злобный руссильонский говор.

– Подите к чёрту! – В какой-то момент я смог вырваться из этой молотилки, нырнул вниз, въехал кулаком по причиндалам обладателю обмотанных кулаков, дёрнул за ногу злобного руссильонского каталанца и ужом проскользнул под мышкой у потного толстяка-арелатца.

Сражаться с тремя врагами голыми руками и победить получается только в сказках. Или у императора. Я на четвереньках карабкался вверх по лестнице, отбрыкиваясь от агрессоров, которые пытались ухватить меня за ноги. Одному из них я заехал в лоб каблуком, но сапог мой остался в его руках. Я так и сбежал – в одном сапоге, залитом кровью из носа рваном свитере и изгаженных красным штанах. Это было чёрт-те что – прорабатывать легенду, таскать на себе пограничную оливу, чтобы напороться на кретинских анархических матросов и получить по морде просто потому, что я имперец. Да я руку на отсечение готов дать, что будь на моём месте настоящий пограничник или любой другой военный, флотский, полицейский или преторианец из империи – он получил бы тоже! Они там не разбирались в мундирах: имперский офицер был для них тождественен палачу, сатрапу и душителю свободы. Одного появления при параде на ужине оказалось достаточно – все вокруг звали меня поручиком, а официанты или кто-то из пассажиров настучал анархической ячейке о появлении на борту идейного противника.

Что ж, господа анархисты… Хотите войны? Вы её получите.

* * *

Моё появление в ресторане в парадном мундире с Изабеллой Ли под руку, огромным бланшем под глазом и сбитой переносицей произвело фурор. Вильсоны улыбались, сестры Медоус и вдова Моррис демонстративно отвернулись, Сартано зааплодировал. Роше и вовсе не поднимал носа от тарелки.

Веста бесцеремонно подвинул стул к нашему столику:

– За что вас отделали, поручик? Я надеюсь, те, кто напал на вас, выглядят хуже?

– Чёрт его знает, как они выглядят, там было темно. А отделали меня за то, что, как вы и сказали, я поручик. А вы, Веста, с дамой не поздоровались. Фу, как некультурно. Неужели моя ободранная физиономия затмила для вас госпожу Изабеллу Ли?

Джон Веста смешался и отстал, удалившись к своему месту. Моя спутница только иронично подняла бровь.

– У меня сегодня есть намерение напиться. Редко могу себе это позволить. Но сегодня я не на работе, и вы мой сопровождающий. Могу я рассчитывать на то, что буду доставлена в каюту в целости и сохранности? Вы джентльмен?

Я подавился слюной и закашлялся. Джентльмен? Видал я джентльменов… Например, колонеля Бишопа.

– Нет, я не джентльмен. Но будьте уверены, ни капли спиртного в рот сегодня не возьму и буду исполнять роль вашей заботливой тётушки.

– Эх, поручик, будь я лет на двадцать помоложе, то не поверила бы. А так… Гарсон, бренди! – Она подозвала официанта, а потом снова обернулась ко мне: – Расскажите мне об империи, ладно?

* * *

Мы отлично проводили время. Я рассказывал о становлении мирной жизни в империи, освоении севера, общественном компромиссе, железнодорожном буме, цеппелиновой лихорадке, изменениях в сфере образования и строительстве каскада ГЭС на Борисфене. А она говорила о своей молодости в Ассинибойне, роскоши и нищете Сипанги, стремительном взлёте одних и падении других. Беседовать по душам с умной женщиной на равных, без всякого романтического подтекста, это отдельное удовольствие, которое я всегда ценил особо.

Баритональный тенор Юсси Густавсона был неплох, баллады слегка заунывны, но вполне мелодичны и проникновенны. О чём он пел, я не понимал от слова совсем, его акцент родом из Хедебю был ещё более заковыристым, чем креольское произношение Изабеллы Ли, когда она исполняла песни своей малой родины.

А потом появился Гёрлих. Он без всякого пафоса уселся за столик в углу у самой двери и принялся поглощать картофельные кнедлики с гуляшом и зелёным горошком, запивая простую еду малым графинчиком настоящего шнапса. Тевтон не подавал виду, что знает меня, только поглядывал из-под седых бровей, цепко, подозрительно.

– Так скажите, поручик, за что вас побили? – наконец спросила Изабелла.

– За то, что имперец. Это даже забавно. В империи мне порой приходилось сталкиваться с агрессией потому, что я наполовину горец, а за пределами империи потому, что имперец. Для наших мигрантов это будет интересный опыт: сейчас они все горцы.

– Что вы имеете в виду? – склонила голову набок она.

– В остальной империи всегда было принято считать горцев жуткими ретроградами, традиционалистами, воинственными дикарями, обладающими специфическим кодексом чести, помешанными на своих семьях, оружии и малой родине… В столице или в Мангазее проучить южан считалось делом чести, и потому потасовки между шовинистами и людьми из диаспоры случались довольно часто.

Изабелла Ли белозубо улыбнулась:

– Вы ведь сейчас описываете типичного имперца! Мы все так думаем о вас!

Я ухмыльнулся:

– И всем наплевать, сколько у имперца высших образований, какого он происхождения и какую партию поддерживает, да? Традиционалист, милитарист, шовинист, твердолобый реакционер… Каково нашим диссидентам, представляете? Они всю жизнь боролись с режимом, пописывали злобные статейки в газеты, ненавидели империю и выводили людей на демонстрации, а теперь в Альянсе или Арелате, и в Сипанге тоже, если я вас правильно понял, могут выловить в подворотне и отоварить только за то, что ты из империи! – Я шмыгнул разбитым носом, снова вызвав улыбку Изабеллы.

Самому мне вдруг стало не до улыбок – возникло ощущение опасности. Оно табуном мурашек спустилось по затылку, спине до копчика, и я весь напружинился и осмотрел нашу секцию. Все были на местах и вроде как заняты ужином. Только Веста чуть привстал со стула, сделал стойку. Его ноздри трепетали, как у охотничьей собаки, почуявшей дичь. Тоже почувствовал?