О чем говорят итальянцы. Рассказы с юга Италии

На этот вопрос у меня был готовый ответ. Каждое утро я встречалась с ними на узких перекрестках – жители Скупатиццо прикрепляют длиннющие лестницы прямо к крыше машины, когда едут работать в оливковые рощи. Кармела так привыкла видеть на улицах городка транспорт с садовым инструментом, что полностью перестала его замечать, и мне стоило большого труда убедить ее в том, что нам всего лишь нужно найти знакомого фермера. Подруга произвела какие-то внутренние подсчеты, позвонила кузену, а тот позвонил дяде – и вот мы уже шагали, маневрируя концами лестницы на поворотах, по городку, на который ложились сумерки.

Земля у дома идет под уклон, балкон высоко, а лестница о-о-очень длинная и совсем не устойчивая – все это мы поняли в тот момент, когда подошли к дому. Опасно размахивая стремянкой в сгустившейся темноте и сдавленными голосами давая друг другу указания, мы услышали, как на парковке останавливается фургон. Меньше чем через минуту семейная пара ласково интересовалась, что происходит, а я давала им объяснения, стараясь скрыть досаду. Винченцо и Беатриче оказались близкими приятелями семьи Гуэрра. Они сообщили, что старшие домовладельцы уехали в Калабрию, и предложили свою помощь.

Кармела стала карабкаться вверх. Лестница, которую мы держали вдвоем с Винченцо, покачивалась и одной ногой почти не опиралась на землю. Зад Кармелы описывал опасные круги в воздухе и особенно страшно завис прямо над нашими головами, когда она перекидывала ноги через балконную решетку. Но дверь оказалась закрыта на ключ. Лезть обратно подруга побоялась и осталась наблюдать за происходящим сверху.

Беатриче, не теряя времени, вводила в курс происходящего всех соседей, высунувшихся из открытых окон. Ей пришлось рассказать несколько раз, как они подъехали на фургоне, увидели лестницу и решили, что в дом Гуэрра лезут воры. Если бы из мэрии принесли рупор, ее смогли бы услышать и в соседнем городке. План незаметно и спокойно прожить в Скупатиццо год разбивался вдребезги на моих глазах. Я разглядывала звезды, чтобы не смотреть на соседей, представляя, как кто-нибудь уже набирает номер моих домохозяев.

Ничего другого, в общем, и не оставалось – я сама позвонила Стефано, чтобы попросить у него запасной комплект ключей, хранившийся в сейфе после вторжения его мамы.

– Ну что, что он сказал? – спросила Беатриче, стоило мне завершить звонок, и громким голосом повторила для публики на балконах: «Задерживается на работе!» И спустя еще полминуты: «А Никола недоступен!» В нескольких секундах воцарившейся тишины чувствовалось серьезное осуждение в отношении недоступного Николы.

– Он в «Тайнике»! – раздался вдруг из темноты хриплый женский голос. – Сама видела, как они туда входили, он и эта анорексичная, у нее еще отец владеет бензоколонкой на трассе.

– Ты знаешь, где это? – обратилась ко мне Беатриче и, не дожидаясь ответа, потянула меня за руку. Я и правда не знала, но было видно, что ей очень хотелось пойти туда со мной.

«Тайник» – это пиццерия, спрятанная в узле узких улочек старой части городка, в доме с толстенными стенами, где пропадает связь с внешним миром. Люди сидят там плотно, почти тесно, зал гудит голосами, и даже если бы телефон поймал сигнал, то вряд ли кто-то услышал бы звонок, а тем более голос звонящего.

По тому, как мы ворвались внутрь, было очевидно, что пришли мы совсем не за пиццей. На входе, за стойкой, встречал гостей хозяин. Когда он поднял на нас глаза, я уловила в них мимолетный испуг и сразу же вспомнила, почему его лицо показалось мне знакомым.

Дело было пару недель назад. В то утро я, как обычно, выехала на работу, но уехала недалеко. Колесо опасно застучало – лопнула шина, мне удалось развернуться перед выездом на трассу и дотащиться на медленном ходу до красивого розового дома не очень далеко от фамильного гнезда Гуэрра. Я была занята борьбой с домкратом, когда молодой мужчина с брюшком, копавшийся у себя в гараже, увидел мои страдания и предложил помощь. Всплескивая руками и растерянно улыбаясь, я наблюдала за тем, как он устанавливает запаску, а потом, прихрамывая, возвращается в гараж, и кричала ему вслед раскатистые «грацие». Прежде чем исчезнуть внутри гаража, он обернулся и с болезненной улыбкой произнес положенное по этикету: «Ci mancherebbe». Его хорошо воспитывали в детстве.

Ci mancherebbe – вежливый аналог «пожалуйста», такой мощный в своей щедрости, что им можно установить собеседника на пьедестал, но в целом это выражение годится для демонстрации самых разных эмоций. Им можно выразить негодование («Этого только не хватало!»), снисходительное одобрение («Ну еще бы!») или вот эту небывалую щедрость в ответ на чужую благодарность: «По-другому и быть не могло», «Я не смог бы поступить иначе». В «чи манкереббе» ясно слышится глагол «недоставать», mancare, которым итальянцы скучают друг по другу или сообщают, что в блюде недостаточно соли.

Если бы нам захотелось развернуть в полную длину «Ci mancherebbe», произнесенное моим спасителем, то получилось бы что-то в этом духе: «Недоставало еще, чтобы я сделал вид, что не замечаю, как вы, прекрасная незнакомка, боретесь с домкратом, и не вызвался сам устанавливать вам запасное колесо, хотя мне было очень непросто нагибаться в этих вот узких джинсах, да и спина вообще-то побаливает. Недоставало еще, чтобы я не выполнил свой долг джентльмена и бросил вас на произвол судьбы – этого, как вы понимаете, совсем и ни в коем случае не могло произойти, ci mancherebbe!»

В жизни итальянцев часто бывает перебор – событий, эмоций, людей, переживаний, но никак не недостача. Недостача – предмет извинений и глубинного беспокойства.

За стойкой пиццерии был именно он, Джованни, и по испугу во взгляде я уловила, что боль в спине после галантного жеста еще давала о себе знать.

– Что случилось? – спросил он меня осторожно. Черт его знает, чего еще можно ожидать от этой иностранки с тягой к приключениям.

Пока я пересказывала Джованни свой вечер, Беатриче снова проявляла активность. Она вошла в зал и, не видя Николу, громким голосом выкрикивала его имя. Никола с девушкой сидели в дальнем углу, разрезая только что принесенную пиццу. Он увидел размахивающую руками Беатриче в тот момент, когда подносил первый кусок ко рту. Комок моцареллы, воспользовавшись заминкой, мягко свалился на тарелку. Беатриче не дала им возможности даже попрощаться.

На парковке у дома тем временем все были на своих местах: Кармела на балконе сражалась с комарами, Винченцо под балконом почему-то продолжал держать лестницу, соседи на других балконах курили, пили пиво, давали подзатыльники детям и обсуждали еще утренние новости – грядущее повышение стоимости комуслуг и скандальный пересчет пенсий в пользу государства. Отношение собеседников к государству было понятно по жестам, которые исполнялись на фоне освещенных окон, как в театре теней. Скорее всего, большая часть этих людей уже успели забыть, почему они решили провести вечер на открытом воздухе всем околотком.

И вдруг те же руки затрепетали в аплодисментах – Никола вынес из дома запасной комплект ключей!

– Молодец, Беатриче! – закричала какая-то девочка.

Зрители стали расходиться, желая друг другу спокойной ночи. А что, они очень неплохо провели вечер.

Я швырнула ключи Кармеле – и… Не долетев до балкона, они жалко шмякнулись во дворик соседки снизу. Той самой соседки, которая так любила посплетничать обо мне с синьорой Гуэрра.

На этот раз сопровождать меня вызвался Винченцо. Я чувствовала себя не более чем статисткой: нажать на кнопку домофона, прошептать «буонасера», позволить Винченцо извиниться за поздний час и быстро, по-мужски, объяснить ситуацию. Соседка вышла из дома в махровом халате с крупными объемными розами и подала мне связку ключей. Во второй раз их бросал Винченцо – они, конечно, долетели по назначению, и Кармела наконец-то открыла балконную дверь. Я могла возвращаться домой. Винченцо загрузил на крышу фургона лестницу, чтобы отвезти ее обратно по месту назначения.

– Большое спасибо. – Слова благодарности вышли у меня почти бесшумными, потому что я была в ужасе от гвалта, нечаянно произведенного мной в последние часы.

– Чи манкереббе, – радостно ответил Винченцо и улыбнулся так, что можно было разобрать буквально: «Еще недоставало, чтобы я, увидев, как воры пытаются залезть в дом Гуэрра, не пошел выяснять, что происходит, а потом…»

На следующий день я купила в цветочном магазине горшок с красивыми фиалками и оставила его у двери соседки снизу вместе с запиской: «Прошу простить за вчерашнее беспокойство».

О возвращении старших Гуэрра стало известно еще через день, когда возобновил свою работу клуб балконных новостей. Припарковав машину, я увидела, как оба квартиросдателя свешивались с третьего этажа, а соседка снизу, подобравшая ключи, жестами показывала, где стояла я, где стояла лестница, куда упала связка… Она также намекала, что из моей квартиры доносился запах гари и что неплохо бы проверить, не спалила ли я что-нибудь из хозяйского имущества.

– И представляете, она мне еще и цветы оставила, – сообщила она на диалекте, используя для «цветов» слово, похожее на «сорняк». – «Прошу простить за беспокойство». Она что вообще думает, что она в Париже?

Чета Гуэрра искренне расхохоталась.

– Ну и что, ты сорняк-то взяла?

– А то! Ci mancherebbe!

2. Дети Венеры / Di Venere e Marte

– Синьора, вы придете сегодня? – Секретарь позвонил мне за пять минут до назначенного времени.

Я поднялась с лавочки в тени платана и, пройдя через сквер, подошла к палаццо малинового цвета. Первая слева дверь – дубовая, авторитетная – вела в адвокатскую контору. Я нажала на позолоченную кнопку у входа, но звонок эхом прошелся по пустому особняку, а за ним второй и третий. В недоумении я осталась стоять, прислушиваясь, перед дверью. Ровно в десять по ступенькам поднялся полный мужчина в мятых серых брюках и рубашке поло. Открыв дверь ключом, он пригласил меня внутрь.

Просторный холл был наполнен старыми фотографиями городка: церковь Святого Эразма, особняк Караччоло, бенедиктинский монастырь… В углу стояло бесполезное кресло с позолоченными завитушками. Я мысленно приготовилась к ожиданию, но мужчина жестом указал мне на открытую дверь: адвокат готов вас принять.

Адвокат оказался женщиной. Около шестидесяти, светлые волосы с темными корнями тщательно выпрямлены, на руках – длинные розовые ногти. Многие итальянки не носят длинных ногтей. Они обильно покрывают руки перстнями, когда выходят из дома, но по их ногтям всегда можно сказать, занимаются ли они готовкой и уборкой собственного дома. Длинные ногти указывают не столько на богатство, сколько на интеллектуальную профессию – или на то, что ты все еще живешь с мамой. Но самым примечательным в адвокате был халат: шелковый, с розово-красными переливами и дорогим матовым эффектом. В кабинете с массивным столом, расписной плиткой столетней давности и вышитым фамильным гербом он смотрелся так, как будто хозяйка только что отослала одевших и причесавших ее слуг, чтобы принять в будуаре гостя, но случайно ошиблась комнатой.

– Мария Джузеппе Мадзарелли, – представилась она, пожимая мою руку так, чтобы как можно меньше до нее дотронуться.

Мария Джузеппе говорила высоким срывающимся голосом, глядя прямо перед собой, уставившись в одну точку маленькими глазками. Она не задавала лишних вопросов и не склонялась к разговорам, даже когда я попыталась польстить ее тщеславию, вслух обратив внимание на герб с бело-голубыми квадратами и странной рукой, сжимающей пучок прутьев.

Пока я осторожно шныряла глазами по кабинету, адвокат читала принесенные мной документы. Затем она подытожила ситуацию, разложив ее на статьи гражданского кодекса и все возможные муки, которые может претерпеть ответчик, если правильно повести дело. Дама в халате явно уже представляла, как оппонент будет умолять о пощаде у ее ног. Во взгляде у нее читался охотничий азарт, а на носу выступили капельки пота. Пучок прутьев с герба вдруг перестал казаться загадочным.

Прояснив все необходимые детали, я сообщила, что свяжусь с секретарем, как только приму окончательное решение, и повернулась ко входу. На стене, которая все это время оставалась за моей спиной, висела большая репродукция «Рождения Венеры». Мария Джузеппе явно вдохновлялась ею при походах в парикмахерскую. Еще в древности одним из семи недостатков богини красоты считалась неравномерность цвета волос: на самых корнях их оттенок был более темным.

Моя машина стояла как раз за углом. Объезжая палаццо сзади, я успела увидеть, как адвокат переходит улицу – в красном шелковом халате, с идеально уложенными волосами – и скрывается в доме напротив. На ногах у нее были розовые пляжные тапочки.

Вы бы доверили свое дело Марии Джузеппе? На всякий случай я решила получить еще одну консультацию.

Многоэтажное здание в самом центре крупного города. Входят и выходят жильцы с собаками, звонят в домофон клиенты контор, занимающих нижние этажи. Гвалт летнего утра, в парке напротив сидят на скамейках старики, вокруг парка кружат машины в надежде на парковку.

Я стою у входа уже пятнадцать минут, но сверху, из адвокатской конторы, никто не отвечает. Та же тишина – по телефонному номеру секретаря. Пожилая женщина заходит под козырек подъезда и просит прикрыть ее, чтобы пересчитать деньги, взятые из банкомата. Еще одна старушка останавливается на оклик случайной прохожей: «Тетя Розальба!» И еще до того, как ей удается выяснить имя незнакомки, Розальба оказывается вовлеченной в видеозвонок с каким-то общим родственником.

В двадцать две минуты одиннадцатого перезванивает секретарь:

– Ах, адвоката еще нет? Ну что вы так переживаете? Наверное, попал в пробку или случилось что-то еще. Не уходите, он уже в пути!

Еще через пять минут появляется пухлый юноша с пакетом круассанов и приглашает подниматься за ним. За дверью – новые двери. Ожидаю в малюсеньком предбаннике с тремя складными стульями.

Адвокат – мужчина не старше сорока – входит, неся впереди ослепительную улыбку. На нем узкие джинсы и льняная рубашка в полоску, раскрытая до первых курчавых волос на груди. Загар, солнечные очки, массивные часы, портфель, только что купленная финансовая газета. И еще – браслет из ракушек, их продают на пляжах африканцы, а покупают – те, кто хочет прослыть сердобольным человеком.

Чтобы попасть в его кабинет, нужно пройти через комнату для собраний, где пухлый ассистент дожевывает круассан. Адвоката зовут Луиджи, и он сразу пытается войти в мое положение:

– Все в порядке? Вижу, вы обеспокоены.