Алхимик Великой империи

На фуникулерах встали в очередь. Желающих нашлось немало – внизу сверкали окнами кабаки и трактиры, готовые принять гулящий люд. Позади студентов стоял молодой человек, плотной толпой прижатый к их спинам. Может, немного моложе тридцати, длинные волосы его были уложены на стороны. Лицо скорее портили, чем украшали густые усы, придающие в остальном вполне интеллигентному виду что-то грубое, безвкусное. Выделяясь на фоне голых щек и подбородка они смотрелись несколько неопрятно.

– Блестящие экспонаты, прямо-таки гордость берет за промышленников и творцов России, как вы полагаете? – любезно поинтересовался Александр, чтобы разрядить неловкую обстановку, когда молодой человек, подпираемый сзади, почти положил голову ему на плечо, локтем пытаясь увеличить дистанцию и шумно дыша прямо в ухо графа.

– Так по-вашему? – пробурчал молодой человек, – А по мне так выставке недостает общей идеи.

– Идеи? Что Вы имеете в виду?

– Да-да, идеи. Ну, знаете, которая бы объединяла все эти здания, экспонаты… Какой-то иначе получился базар, что ли, да еще и на скорую руку выстроенный. Эдакая солянка эпох… Вам не показалось?

– Ну так хотели же разнообразие мысли показать, разве нет? – не согласился Александр, – достижения людей самых разных – там и князь гостинцы наливает и трактора крестьянские и тюлени… Мне лично это по душе пришлось – не скучно.

– Знаете, а тут вы правы, контраста хватает, – голос молодого человека прозвучал не то обиженно, не то с затаенным неприятием, – можно думать, будто красивенькие все эти зданьица намеренно построены на поле, с грязным городом рядом.

– О чем это Вы говорите?

– А вы вообще видели как народ то живет? Видели? И вот в этом то соседстве богатства с нищетой – да – контраст величайший! Достижения я уважаю, науки впечатляют – но вот общей идеи все же не хватает. Народной, общей. Один хвастливый намек только – живем, мол, плохо, зато работаем, глядите, вон как хорошо!

Сбитый с толку, Александр замешкался, не умея продолжить возникший невольный спор. Участвовать в нем совершенно не хотелось.

– Рад знакомству – вежливо ответил он, – позволите узнать Ваше имя? Быть может, у нас есть и общие какие-нибудь знакомые?

– Алексей Максимович Пешков, я родился тут, в Нижнем – знаю, о чем говорю. А Вас как величать? – молодой человек с усами приветственно протянул руку.

Толпа немного рассеялась и фарс с давкой прекратился, дав маневр для беседы без нарушения самых тесных границ. Сразу стало легче.

– Александр Владимирович Толстой. Не буду скрывать – родился в уездной губернии, но вырос в Петербурге. Ну а последние годы мы вместе учимся в Москве, – Александр кивнул в сторону дюжего Михаила, обозначая их знакомство, – это мой товарищ по студенческих будням – Михаил Матвеевич…

– Михаил Матвеевич Тюков, – Мишка взял инициативу и тоже пожал руку новому знакомому.

– Взаимно, взаимно, – из вежливости кивал усач, – Толстой? Вы случаем не родственник незабвенному Льву Николаевичу? – пошутил он.

– Родственник, все верно. Вот только очень дальний. Мы не знакомы с ним, да и едва ли я буду ему интересен, – голос Александра обозначал, что тема ему не слишком приятна и развивать ее не стоит.

– Да ну! Честное слово? Так вы что же, получается, граф? Так что ли?

– Все верно.

– Б-а-а – подружился с графом! Я очень Льва Николаевича уважаю, между прочим! Ну, не зря и съездил – рассмеялся усач.

Александр пожал плечами.

– Я тогда понимаю, , что никакими идеями за народ мне вас не убедить, коль скоро…

– Отчего же? Я близок народу в степени куда большей, чем Вы полагаете. Совершенно, спешу заверить, не богат! – Александр перебил усатого, цепляющего за звучный титул словно за синоним оторванности от всех житейских проблем.

– А вы что это, про классовое неравенство пересуды распространяете? Тема очень даже острая! В университете, знаете, тоже ходят разговорчики, баламуты всякие ходят… все это есть, – встрял Мишка, – вы тоже из таких будете?

Усач улыбнулся, неопределённо тряхнув головой, словно не желая отвечать.

– Кажется, господа, разговор наш зашел совсем не туда, куда его следовало бы направить трем голодным путникам, что вы об думаете? Быть может, доверитесь местному старожилу в выборе места для ужина? Я не вполне уверен в наличии там подобающего вашему графскому титулу меню, но…

– Перестаньте, ну я же сказал!

– Все-все, простите меня, простите великодушно! Это все шампанское Голицына дает о себе знать, – Пешков поправил усы, с хитрецой улыбаясь.

– «Хочу чтобы и рабочий и мастеровой – все что б пили хорошее шампанское!» Ишь чудак! – пробубнил он. – Ну так что, идемте?

Александр и Михаил переглянулись. Серьезных возражений ни у кого не нашлось. Баламут или нет, но голод точно давал о себе знать.

– Ну давай, что уж там, веди!

Глава 5

Усть-Рудица, апрель 1764

Дюжина лет неустанных трудов с беспощадной дисциплиной и без жалости к здоровью не могли не сказаться самым пагубным образом. Изрядно постаревший от бессонных ночей и вечных дрязг с Академией, Михаил Васильевич сидел за столом, сутулясь и часто вздыхая.

Ослабленные постоянными соприкосновениями с целой палитрой ядов и паров, легкие Ломоносова похрипывали, искренне сознаваясь в самой тяжкой усталости. Просили пощады. Ну, хотя бы почаще прогуливаться на свежем воздухе, меньше работать со ртутью, меньше выдувать стекло…

Ломоносову было уже за пятьдесят. А ведь сколько еще надо успеть – тут уж не до забот о здоровье. Конечно, как и всегда… Приоткрывалась тайна, к разгадке которой он шел столько лет. Нет, даже десятилетий!

Ослепительная карьера в академических кругах, хитрые заговоры, выматывающие заседания, рассвет за рассветом, встреченные в кабинете, пока иные нежатся в мягких постелях с женами – неужели все зря? Недопустимо!

Разгадывая загадку головокружительной, длинною в жизнь сложности, Михаил Васильевич расшифровал последний свиток – красный. Знакомый с алхимическими трудами, наводнявшими Европу еще со времен Александрии, ученый прекрасно знал, что цветами своими свитки символизируют Великое делание. Черный этап, белый и красный – все это передавалось из уст в уста, кочевало из трактата в трактат веками. Непонятным оставалось одно – ни слова в свитках не было о превращении металлов. Извечная цель трансмутации простых металлов в благородные словно не замечалась спрятанной здесь древней мудростью. Как если бы ключ к превращениям крылся в чем-то другом, далеком от принятых на вооружение алхимиков методов. Ничего не говорилось о растворении кислотами. Молчали формулы и об опытах со ртутью – меркурием. Названная так за близость к солнцу – искомому золоту – ртуть немало попортила здоровье ученого, хотя за золотым тельцом он никогда не гнался.

Примечания