Код негатива

– Этот мир отныне принадлежит нам, нам и только нам, – говорит Тайлер. – Древние давно в могилах.

«Ну-ну, мой мальчик. Это мы ещё посмотрим» – ухмыльнулась она, после чего покинула тело скользящего. Освобождённый юнец растерянно покрутил головой. Пытаясь понять, как вообще оказался на собрании – ведь он даже не собирался на него идти.

Пять

– Ну что, паскуда, будешь ещё порядки нарушать?! – взревел молицейский прямо в лицо Валеры.

– Никак нет Ваше Сиятельство! – не задумываясь выпалил тот.

– Чо сказал?! Ты ещё умничать мне тут будешь?! – вслед за слюной в лицо Валере прилетел кулак. – Я тебе покажу, Сиятельство, добродел херов!

– Да я просто в званиях не разбираюсь… – ответил задержанный, вытирая пошедшую носом кровь.

– Тфу, ска. Ещё и не служил. Ну хотя оно и видно… – презрительно бросил сержант. – Повторяю вопрос: порядки нарушать будешь?!

– Никак нет! – не стал рисковать с продолжением Валера.

– И это прааавильно. Но обещать каждый может. Я вашего брата знаю. А ты докажи, что ты не из этих! Вот тебе талон – отработаешь его на одном человечке. Понял меня? – плотоядно улыбнулся молицейский, протягивая распределитель.

– Но… Но я… Я ведь… – лицо Валеры сделалось белым даже в тех местах, где только что образовывался кровоподтёк. – Я никого никогда не убивал…

– А то я сам не догадался! – рассмеялся сержант. – Всё бывает в первый раз.

Шесть

Никто точно не скажет, когда это началось. Видимо, где-то вскоре после распада СССР. Коллективное было послано подальше – началась эра индивидуальностей. С каждым годом «Я» всё больше доминировало над «мы». Люди чаще фотографировали самих себя, чем своих близких. Снимали на видео несчастные случаи, вместо того чтобы помочь пострадавшим.

Шли к личностному росту, успеху и всякое такое. Всё меньше ценилась забота о других. Обесценивались никчёмные понятия вроде «дружбы», «любви», «ответственности», а слова вроде «альтруизма» и вовсе стали архаизмами. Акценты смещались. Цвета смешивались. Пока, наконец, не вывернулись наизнанку. Получился эдакий «негатив».

Летом 2041 года новая общественная мораль была утверждена правительством РФ. Тогда же «Полицию» переименовали в «Молицию». Истинные причины ренейминга остались за кадром, но, созвучно названию, люди стали чаще молиться, при виде стражей закона.

Что же до самого закона. Всё, что не так давно было плохо – вдруг стало хорошо. И наоборот. Убийства, кражи и прочие «прелести» стали делом порядочным, а некогда добрые дела начали преследоваться законом.

Понравилась машина? Угони! Приглянулась девочка? Возьми силой! Хочешь продвинуться по службе? Убей руководителя! Только не забывай придерживаться Пирамиды Новой Морали. И оплачивать взносы, конечно же.

Как ни странно, с приходом «негатива», страну хотя и накрыла волна преступлений, но волна какая-то незначительная. Неуверенная. То ли настоящих злодеев оказалось не так уж много. То ли если можно, то и не очень хочется. Да и не так-то просто оказалось убить человека, даже если мораль одобряет. Латентно добрых людей тоже оказалось немало. Как и просто трусливых.

Хотя первоочередной причиной всё же оказались взносы. Убивать и грабить можно было лишь по заранее приобретённым талонам.

Если на момент деяния талона на счету не было – с него списывалась сумма по двойному тарифу.

Если же на счету не оказывалось оной – человек умерщвлялся на месте без выяснения причин.

Так что на грабёж, насилие и убийства шли лишь обеспеченные люди.

Умирающие с голода могли лишь рассчитывать на мгновенную смерть в момент кражи шоколада.

Что же касается латентных добряков и трусов – для них всяких курсов наоткрывали:

«Как научиться громко и уверенно посылать всех нахуй»

«Как убить остатки совести. И директора заодно»

«Групповое изнасилование – просто!»

И прочих заманчивых предложений по самосовершенствованию.

Валера посетил только «Лёгкий способ бросить быть добрым». Правда и его до конца не прошёл. С теорией всё было отлично, да и с играми вроде «бегай вокруг стула и усядься первым» справлялся. Но вот когда привели специальных женщин для битья – не смог.

Вроде и понимал, что они не против. Зарабатывают неплохо, да и провоцируют как надо.

Но не смог. Не тому его батя учил.

Пришлось под едкие оскорбления поднатаскавшихся одногруппников покинуть курс. Хорошо хоть административку не завели.

Семь

– Ну так что? – уже без смеха продолжил сержант. – Ты готов показать, на чьей ты стороне? А, Валь?

– Вообще-то Валя – это… – начал было Валера, но осёкся под стервенеющим взглядом. – Нет. Не готов. Что со мной будет?

– Что-что? В заповедник отправишься, что. – нарочито-безразлично произнёс молицейский, выделяя букву «ч». – Глядишь хоть там человеком станешь. Если выживешь, конечно.

При слове «заповедник» в нутре Валеры кто-то перекрестился и умер.

С приходом Новой Морали надобность в классических тюрьмах отпала. Преступников всех мастей теперь отправляли на огороженные многокилометровые территории, где они были предоставлены сами себе.

А единственной формой исправительной работы было только «выжить».

Сложностей было две:

Во-первых, в отличие от тюрем, там не было ни жилья, ни питания, ни прочих минимальных благ. Единственное внимание, которое оказывалось подопечным – это круглосуточное видеонаблюдение.

А во-вторых, туда регулярно приезжали охотники. Фактически, выбраться из заповедника можно было лишь убив одного из них. Таких оказывалось немного. Но до окончания срока и вовсе не дотягивал никто.

– К-ккак зз-заповедник? – заикаясь произнёс Валера. – За то, что место бабке уступил?!

– А ты как хотел? Обезьянником думал отделаться?

– Вообще – да. Может даже штрафом…

– Ну нет, дружок. Так дело не пойдёт. От тебя ж доброделом за километр несёт! Это ты сегодня место уступил. Завтра подпольный приют организовал. Что будет через год?

Не дождавшись ответа, сержант продолжил:

– Я Родиной рисковать не намерен. Ты либо сразу подтверждаешь, что персонаж не преступный. Либо в заповеднике исправляешься. Третьего не дано. Решай.

– Чем? – после мучительных размышлений спросил Валера.