Вампиры. Тени прошлого

49 день

Встретившись с доктором, узнав то, что я в замке с Ритой, он нарушил клятву данную моему отцу и рассказал о смерти моей матери и о том, как она стала вампиром.

Об этом я уже рассказывал, поэтому не буду повторяться, а продолжу, опустив его рассказ…

Тогда меня история доктора потрясла до глубины души. Я не хотел верить в его рассказ. Здравый смысл не позволял мне сделать это. Но сопоставляя факты… может всё правда?

Я остановился в гостинице. Переживания, депрессия навал лишь на меня. Три дня я просидел в снятой комнате и все думал, думал… История сообщенная мне доктором, так страшна и так меня выбила из колеи, что я даже забыл, зачем сюда приехал.

52 день

Сейчас я опять был у него. Придя к старику, я сказал ему первоначальную причину моего приезда сюда, что невеста моя, Рита, не то что хворает, а бледнеет и скучает.

Он вскочил как ужаленный.

– Твоя невеста хворает, она слабеет, бледнеет; есть у нее рана на шее? – вскричал он.

Ноги у меня подкосились… Я не мог выговорить ни слова…

Тут я очнулся.

– Доктор, погодите, с моего приезда никто не только не умер в замке, но и не хворал, – наконец мог я выговорить.

– А в деревне?

– И там не было покойников. – сказал я серьезно и доктор несколько успокоился и пробормотал:

– Слава Богу, я ошибся. Быть может, правда, что здешний горный воздух не годится для здоровья такой южанки, как твоя Рита. Поезжай. Через день я приеду в замок как друг твоего отца. И ты только устрой, чтобы я мог видеть шею твоей невесты.

– Это нетрудно, доктор; Рита любит и всегда носит открытые платья. Она знает отлично, что шея ее прелестна.

И вот, только придя домой, я вспомнил эпизод с розовой сердоликовой булавкой…

А что, если… Господи, спаси и помилуй!

Женя отложил книгу и посмотрел на своих друзей. Странное беспокойство витало в воздухе. Все заново переживали, ту старую историю Карло Карди… Женя продолжил читать.

Я попросил моего друга Альфа приехать ко мне. Написал ему. Мне нужна была его поддержка.

61 день

«Приехал Альф. Я сразу поселил его в охотничьем доме неподалёку от замка. Доктор, к моему удивлению, выглядел взволнованным до крайности. Его речь всё чаще скатывалась к разговорам о вампирах и древних легендах. Альф, человек с острым умом и энциклопедическими знаниями, перед которым я всегда преклонялся, откровенно высмеял эти рассуждения. Он назвал доктора сумасшедшим стариком и логично, шаг за шагом, опроверг его теории.

Сначала всё действительно шло хорошо. Рита выглядела немного лучше, а её присутствие наполняло дом теплом. Однако вскоре её состояние начало стремительно ухудшаться. Она худела, бледнела и становилась всё слабее.

Несмотря на это, она оставалась удивительно ласковой и застенчиво нежной. Рита не отказывала мне в поцелуях, но её тревожные взгляды, будто она чего-то боялась, настораживали меня. Я даже начал подшучивать над её поведением, сравнивая её с девушкой, боящейся строгой гувернантки. Это казалось смешным, но в глубине души меня это мучило

73 день

«Трагическая смерть Франчески потрясла нас до глубины души. Рита с тех пор почти не спит по ночам, её глаза полны усталости, а тень страха словно поселилась в её взгляде.

Мой старик доктор посоветовал перемену места, и я решил перевезти Риту в Охотничий дом, благо комнаты там уже готовы. Нужно лишь отправить всё необходимое для её комфорта – кружева, ленты, цветы и прочее. Лючия обещала заняться этим немедленно.

Надеюсь, переселение будет недолгим. Как только Рита почувствует себя лучше, я переведу её обратно в замок, но уже в другое крыло, чтобы ничто не напоминало ей о недавних ужасах.

Старик доктор, конечно, твердит о вампиризме, но после разговора с Альфом, который убедил меня в абсурдности этой идеи, я с ним согласиться не могу. Однако остаётся много необъяснимого.

Например, как Франческа оказалась на полу у кровати Риты? Её волосы были взъерошены, ночной наряд разорван, тело покрыто ссадинами и синяками, как будто она вела жестокую борьбу перед смертью. На её лице застыл такой ужас, что этот образ невозможно забыть.

Её мёртвые глаза широко раскрыты, а губы сжаты так решительно, что кажется, она отдала свою жизнь за кого-то. Этот трагический облик напомнил мне мучениц первых веков христианства или героев, пожертвовавших собой ради других.

Если Франческа погибла, защищая Риту, то от кого или от чего? Это тайна, которую она унесла с собой в могилу.

Я попросил Альфа не задавать Рите никаких вопросов об этой ночи. Её трясёт при малейшем намёке. Ясно, что она пережила нечто ужасное, но говорить об этом она не может или не хочет.

Старик уверен, что смерть Франчески – дело рук вампира. Он считает, что этот монстр убил её, потому что она помешала ему насытиться кровью или, возможно, любовью Риты. По его мнению, Франческа пожертвовала собой ради спасения своей подруги.

Но ведь возможно, что всё гораздо проще? Может, Франческа, больная или в припадке, упала у постели Риты, и даже самый крепкий человек, проснувшись и увидев такое, мог бы впасть в обморок.

Этот её крик, когда она очнулась и увидела тело у своих ног, я никогда не забуду.

Я попросил не тревожить Риту, чтобы дать ей время прийти в себя.

75 день

Теперь каждое утро в лесной дом будут доставлять букет свежих роз, а любимая канарейка Риты тоже прибудет туда. Надеюсь, её пение не потревожит твоё спокойствие больше, чем молчание и печаль моей невесты.

80 день

О свадьбе я даже не смею заикнуться. Она кажется чем-то далёким и недостижимым.

Скоро я присоединюсь к Рите и Альфу в Охотничьем доме. Надеюсь, их общество немного скрасит моё одиночество».

80 день

Но и там Рита продолжала угасать. Казалось, силы покидали её с каждым днём, пока однажды она не впала в странный сон, похожий на летаргию. Мы с Альфом приняли это за смерть. Её лицо было столь спокойным и красивым, что казалось, она просто уснула.

Я до сих пор чувствую, как что-то внутри меня сжимается от страха и вины. Что я упустил? Что я сделал не так?»

81 день

«Мы одели Риту, дорогую покойницу, в её любимое голубое шёлковое платье. В её волосы я вставил ту самую гребёнку императрицы, которой она так дорожила. Альф и Лючия занимались подготовкой гроба, а я только настаивал, чтобы ни на чём не экономили. Мне хотелось, чтобы она покоилась в окружении всего прекрасного, что она любила, – лент, кружев и роз.

Капеллу украсили чёрным сукном, а сад опустел – все розы я велел срезать. Пусть они увядают вместе со своей госпожой.

Мы с Альфом, Лючией и старой Цицилией сами вынесли тело Риты из её салона. Я запретил пускать туда чужих, чтобы не нарушить ту священную атмосферу, которую создала она сама. Мы договорились, что салон останется закрытым навсегда.

82 день

Прощание состоялось под звон колоколов, в присутствии всей деревни и дворни. Мы отнесли тело в капеллу, где утром должна была пройти заупокойная служба.

Но ночью всё изменилось.

Сначала ничего не предвещало беды, но вдруг разразилась буря – страшная, яростная. Гром раскатами сотрясал землю, молнии разрывали небо, ветер завывал так, что, казалось, стены замка не выдержат.

Мы собрались в столовой. Горе, нервное напряжение и шум бури сделали воздух в комнате почти невыносимым. Никто не произнёс ни слова. Мне казалось, что весь мир рушится, как будто смерть Риты уничтожила желание жить у всего, что её окружало.

И тут, сквозь грохот грома, до нас донёсся странный вой и крики людей. Это был не обычный человеческий страх – это был ужас.

Двери распахнулись, и в столовую вбежали несколько человек из прислуги. Они были бледны, волосы взъерошены, глаза полны паники. «Она встала, она идёт!» – кричали они, бросаясь то ко мне, то к дверям.

Я хотел потребовать объяснений, но тут сам увидел… Риту.

Она стояла в дверях, в голубом шёлковом платье, с розами на груди – точь-в-точь такой, какой мы её похоронили.

Я не мог двинуться. Казалось, время остановилось. Я видел, как Альф застыл бледный, старик-доктор побледнел ещё сильнее, его челюсть мелко дрожала.

И вдруг тишину нарушил крик Лючии:

– Господи, это был обморок! Ты жива! Жива, Рита!

Эти слова словно разбили наш оцепенение. Все бросились к Рите, радуясь её чудесному возвращению. Даже я, несмотря на шок, чувствовал, как моё сердце снова наполняется надеждой.

Только доктор стоял, как статуя, глядя на Риту с тревогой и непониманием.

Рита же была слабой и бледной, но молчаливой. Ни убранство капеллы, ни гроб, в котором она очнулась, казалось, не произвели на неё никакого впечатления. Она не произнесла ни слова о том, что пережила.

Но в ту же ночь случилось снова пришла беда.

Молодая служанка умерла, словно смерть, лишённая своей добычи, всё же решила взять жертву.

84 день

Теперь в замке обосновалась сама Костлявая. Казалось, она наблюдала, выжидая своего следующего часа».

И Рита…

«Говоря правду, мне все труднее мириться с тем, что Рита, моя невеста, так явно отдаёт предпочтение Альфу. Мое положение становится, мягко говоря, неловким.

Когда Рита жила в лесном доме, их отношения не бросались мне в глаза. Всё выглядело естественно, дружелюбно, без тени двусмысленности. Я даже сам себе объяснял это как необходимость, ведь Альф всегда был рядом и помогал ей.

Но после её странного летаргического сна Рита сильно изменилась. Она стала почти неузнаваемой – капризной, отстранённой и закрытой.

Каждый вечер, во время заката, она уединяется, запирается в своей комнате на несколько часов. Я не могу объяснить, зачем это нужно, но она категорически отказывается от моих попыток вмешаться.

Она перестала обедать с нами, предпочитая, чтобы еду подавали ей в комнату. Но при этом я часто вижу, что подносы уносят почти нетронутыми.

Рита даже настояла, чтобы Лючия больше не жила рядом с ней, мотивируя это тем, что одной Цецилии ей достаточно. Лючия обижена, а Рита, кажется, даже не задумывается, что этим её задела.

И всё же, несмотря на эти странности, Рита заметно поправилась. Она больше не выглядит бледной и измождённой, напротив – её лицо снова свежее и розовое, словно те розы, что украшают её грудь.

Странно, что даже смерть двух итальянских лакеев, которых она сама же привезла из Венеции, не вызвала у неё никакого эмоционального отклика. Она лишь пожала плечами и отказалась сопровождать их гробы на кладбище.

Но самое болезненное – это её поведение, когда она ждёт Альфа или собирается в лесной дом. Она оживает, глаза её сияют, а её голос становится нежным и полным ожидания. Со мной же она холодна и вежлива, даже тогда, когда я стараюсь угодить ей во всем.

Например, она настояла, чтобы гроб из капеллы не убирали. У неё к нему какая-то странная привязанность. Она навещает его несколько раз в день, и мне трудно это понять.

Когда она пришла в себя после летаргии, я рассказал ей, что в своём горе мы даже не подумали о том, что её канарейка осталась в запертом кабинете. Я предложил её спасти, но она ответила с холодной отстранённостью:

– К чему, оставь всё по-старому.

Я уже не понимаю Риту. Она стала чужой.

97 день

И, честно говоря, если бы на месте Альфа был другой мужчина, всё могло бы сильно обостриться. Я не уверен, что сдержался бы.

Но Альф – это близкий друг. Я доверяю ему. Думаю, он понимает, что происходит, лучше меня…»

Прости меня Альф. Тогда я ещё не знал…

Через много лет, мне попало в руки письмо Альфа, которое он писал мне, это письмо-исповедь Вот оно.

Исповедь Альфа

Женя продолжал читать:

"Дорогой Карло, нам надо наконец объясниться. Настоящее положение становится невыносимым, я не раз пытался заговорить с тобой, но ты ускользаешь от меня. Сначала я это приписывал случаю, теперь же ясно вижу, что это не случай, ты бежишь от меня, от объяснений. Волей-неволей приходится прибегать к письму, что я и делаю.

Карло, милый, ведь мы друзья детства. Дружба наша тянется не один год. Мы не можем разойтись с тобой так, из-за ничего. (Каюсь, я порывался уехать, не поговорив с тобою.)

Зачем недомолвки, хождение кругом, будем говорить прямо и просто.

Ты меня ревнуешь к своей невесте, не отрицай. Но в уме ли ты?

Я кабинетная крыса, бедняк, с строгими взглядами на отношения к женщинам. Помнишь, как вы все, товарищи по коллегии, смеялись надо мной. Твой лучший друг и изменю всем и всему и буду отбивать у тебя любимую женщину, невесту.

Скоро разбирая свое поведение, я, положа руку на сердце, не могу себя упрекнуть ни в одном слове, ни в одном нескромном взгляде. Клянусь тебе.

Все же я не могу вполне и тебя обвинить. В Рите есть какая-то перемена и, прости меня, перемена к худшему. Во время болезни, когда ты поселил ее в лесном доме, она была иной. Мы целые дни проводили втроем: она, покойница Лючия и я.

Много говорили о поэзии, Италии. Девушки пели и играли на лютне. Я рассказывал о последних открытиях и изобретениях.

Самый строгий, неумолимый судья не нашел бы в наших отношениях и тени некорректности, ни слова порицания.

Да и ты сам, наезжая вечером и в разное время дня, входя без доклада, видел ли ты хоть раз чтолибо намекающее на скрытые отношения. Ручаюсь, что нет.

В тот страшный день, когда внезапно Рита впала в летаргию, мы все потеряли голову.

Еще утром она была достаточно бодра, только нервна ужасно, казалось, она чего-то ждет. Не было ли это предчувствие? Я все думал, что она ждет тебя, что вы, тихонько от нас, условились о твоем приезде. Но когда от тебя принесли букет полевых цветов, я убедился, что предположение мое неверно.

Ставя букет по просьбе Риты в серебряную вазу, я видел слезы у ней на глазах и в руках маленькую черную книжечку, по-видимому, молитвенник.

Потом она попросила меня и Лючию оставить ее с Цецилией, говоря, что она очень устала. Мы вышли.

Вскоре же она отослала и Цецилию.

"Синьорита что-то пишет", – сказала кормилица.

Мы с Лючией сидели в соседнем проходном салоне и ждали, когда нас позовут к Рите.

Вдруг раздался страшные крик. Мы бросились в комнату Риты, но это кричала не Рита, а старая Цецилия.

Рита же лежала на кушетке, вся вытянувшись и закинув голову назад.

Я бросился к ней, она тяжело открыла глаза и снова сомкнула их; думая, что ей дурно, я поспешил налить в стакан воды, но в ту минуту, когда я приподнял ее голову, чтобы дать ей напиться, она снова взглянула на меня, и… это в первый раз – мне показался ее взгляд… странным, что ли… в нем было что-то манящее, любовное… Она тихо прошептала:

– Поцелуй меня.

Испуганный, не отдавая себе отчета, я наклонился и поцеловал ее в губы…

В ту же секунду она откинулась, тяжело вздохнула и впала в летаргию, или, как мы тогда сгоряча думали, умерла.

Наклонись еще раз, я невольно отшатнулся, лицо Риты сделалось злым, зубы оскалились и казались длинными, это была не та Рита, которую я знал, а чужая, злобная. Вскоре это выражение сменилось тихим и спокойным, такой ты ее и застал.

Ты помнишь, как мы все тогда потеряли головы и я, не то что скрыл, а прямо забыл сказать тебе о поцелуе.

Затем начались приготовления к похоронам, перенесение тела в капеллу, твое, да и общее наше отчаяние.

Тогда же, по твоему желанию, закрыли салон Риты, где она умерла, и второпях забыли там бедную канарейку, а затем внезапное воскресение или оживление, не знаю как выразиться, Риты, среди ночи во время бури, перепугавшее замковую прислугу, да и, что греха таить, нас всех чуть не сильнее самой смерти.

После же воскресения Риты мне уже было неудобно сказать тебе о прощальном поцелуе; да я бы скоро его и забыл, если б не ловил время от времени взгляд Риты, напоминающий тот, что сопровождал поцелуй.

Ты как-то на днях написал мне, что находишь большую перемену в Рите, да и я нахожу эту перемену, и чем дальше, тем больше. Ты прав. Она расцветает физически, но как-то опускается нравственно: прежде такая чуткая к чужому горю, она теперь остается совершенно спокойной; даже смерть Лючии и других домашних проходит, не задевая ее совсем. К гибели своей любимицы канарейки она тоже отнеслась возмутительно холодно.

Наружностью своей она перестала заниматься, я заключаю это из того, что все зеркала она приказала закрыть кисеей "в знак траура", как говорит она, и даже свой собственный туалет.

Ни песен, ни игры на лютне (кстати, лютня, кажется, тоже осталась в роковой комнате) я больше не слышу. Рита предпочитает уединение.

Характер ее тоже пошел на минус. Вот пример.

Последние дни перед летаргией она не расставалась со своим молитвенником, – знаешь, черная книжечка, – я и спросил, где она у ней, не принести ли? Рита прямо разозлилась, глаза засверкали, зубы оскалились, и она наговорила мне дерзостей.

Другой раз я подал ей ручное зеркальце, также прежде вечного ее спутника, – так она не только его бросила, но растоптала каблуком, не пожалела даже художественной золотой оправы.

Несмотря на эти выходки, все же по временам я, как и говорил уже, ловлю на себе взгляд Риты, полный желания, призыва и страсти… да, страсти… Мне невыносим этот взгляд, страшен, я боюсь его. Боюсь как-то безотчетно, даже не по отношению к тебе. В нем есть что-то.

Меня прервали, принесли от тебя приглашение приехать в замок. Такой разницей веет от этого приглашения, против прежних, – какой официальный язык!..

Я отказался, зачем?

Завтра, послезавтра я исчезну с твоей дороги. В начале письма я искал объяснений с тобою, а под конец много продумал и решил лучше уехать; уехать не прощаясь.

Оставлю тебе это письмо, ты сам поймешь, что отъезд – это лучшее, что я могу сделать. Спасибо за прежнюю любовь, крепко верю, что со временем ты опять вернешь мне ее. Я же все люблю тебя по-прежнему и не переставал любить. Привет Рите, желаю вам обоим счастья.

Твой Альф.

…Сутки. А как перевернулся весь мир, посейчас я не могу ясно представить, что случилось. Постараюсь вспомнить и записать. Обыкновенно записывание упорядочивает и проясняет мою голову. Итак.

Я написал Карло прощальное письмо и оставил его на столе, собираясь при окончательном отъезде приписать несколько слов приветствий и пожеланий.

Дальше.

Гулял по саду: ночь тихая, лунная, озеро лежит, как зеркало, только воздух, как перед грозой.

Лег спать с открытым окном.

После полуночи мне показалось, что я не один в комнате и что на груди у меня тяжесть, – открываю глаза…

Пресвятая Дева Мария, Рита у моей постели, вернее, лежит на моей груди!

– Что же это? Хочу вскочить, крикнуть… не могу… ведь я осрамлю ее! Что скажут люди! Что скажет Карло?

Ясно, Рита опять больна, иначе, зачем бы она попала в мою комнату, да еще ночью? Она или лунатик, или в бреду.

Что делать, чтобы не испугать ее?.. Все это вихрем несется у меня в голове. А голова кружится, кружится, истома давит тело… Что делать, как быть?.. И опять все качается.

Затем я теряю сознание, ну это в первый раз в жизни… Открываю глаза, никого нет. Полная тишина, луна заходит, веет предрассветный ветерок… и снова я не могу одуматься. Куда она делась? Что она была здесь, я уверен, еще до сих пор пахнет ее любимыми духами лавандой. Что с ней сталось? Зачем она приходила?

Что это мог быть сон, мне даже не пришло в голову, настолько все было реально. Вдруг меня пронзила мысль: случилось несчастье, Рита приходила за помощью!

Сорваться с кровати и одеться было делом одной минуты, я кинулся вон.

Второпях я даже не заметил, что дверь моей комнаты была замкнута, и вот, только теперь, записывая все, я вспомнил это. Следовательно, еще одна загадка! Обежав дом, я ничего не нашел подозрительного: все спало, все тихо, везде темно. Я бросился в сад. И там тихо. Запутавшись в траве, я упал в кусты шиповника и очень неудачно: изранил лицо, руки и даже сухим сучком ранил шею настолько сильно, что запачкал кровью рубашку.

Когда я вернулся в дом, то слуги уже начали вставать и на мои вопросы: не случалось ли чего ночью? – отвечали удивленными взглядами и полным отрицанием.

Вот факты. Какие же выводы?

Что она была у меня, это несомненно, закладываю душу!..

Первый вопрос: как попала?

Дверь замкнута. Ключ у меня… Следовательно, другим ключом, заказным, значит, с "заранее обдуманным намерением".

А если в окно? Оно достаточно низко от земли и было открыто. Если так, то все же с намерением, а не случай.

Второй вопрос: зачем приходила?.. Фу, даже в пот бросило, неужели Карло прав, и она меня любит, любит настолько сильно, что пришла сама? Рискуя всем… Неужели я так слеп и не видел этой страсти… Вот уж мой ночной обморок был некстати – что она подумала обо мне? Наверное, презирает теперь…

Третий вопрос: что же делать теперь?

Бежать, бежать, бежать немедля… А если она любит, сильно любит?.. Ну, погрустит и забудет… А ведь не все способны забывать, вот и я ее никогда не забуду.

Да и имею ли я теперь право уехать? Ведь она осрамила себя. Положим, никто не знает, что она ночью была у меня, но сама-то она сознает, что она, девушка, красавица, невеста другого, была ночью одна в комнате молодого мужчины… ведь я еще молод! Лежала у него на постели, на груд и… Не замучает ли ее эта мысль?

Не должен ли я во что бы то ни стало остаться?

Нет, нет и нет… не финти и не хитри. Альф, сама с собою, не для тебя эта любовь! Пока ты честен, ты должен бежать.

В замок не пойду, уеду в город, закажу там почтовых лошадей и к вечеру уеду.

Решено… Рассвет. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот тебе и уехал!

Правду говорит пословица: "человек предполагает, а Бог располагает". Впрочем, тут Бог, наверное, участия не принимал!..

Я плохо ему молился, плохо верил, и он меня оставил этой ночью!

Сейчас я совершенно спокоен, спокоен, как человек, неизбежно приговоренный на смерть.

Весь ужас открытия правды, вся безвыходность моего положения отошли в сторону, и жалость жизни и боязнь смерти: все переболело, перегорело… Теперь остался один долг – предупредить Карло. Лично я этого не могу, "она" не допустит.

Пусть эти записки откроют ему страшную тайну. Чтобы оберечь их от "нея", я положу их в библию. Конечно, будет следствие по случаю моей внезапной смерти, обыск в моей комнате, их найдут и передадут по адресу.

Чтобы Карло все было ясно, продолжаю рассказ. Итак, я решил уехать. В город, чтобы заказать почтовых, я отправился верхом. В лесу, на крутом повороте дороги лошадь моя заупрямилась. Несмотря на хлыст и шпоры, она не трогалась с места. Можно было думать, что она почуяла волка. Она вся дрожала и покрылась потом. Недоумевая, я слез и пошел пешком, таща коня в поводу.

За поворотом дороги я увидел Риту, сидящую на пне дерева, я, кажется, в первую минуту так же испугался ее, как и моя лошадь волка.

Оправившись, я подошел и заговорил, притворяясь, что я ничего не знаю и не помню. Но один взгляд Риты показал мне, что она все помнит и видит мои уловки насквозь.

Я растерялся. Лошадь рванулась и убежала. Рита смотрела на меня, не спуская глаз, и голова моя опять начала кружиться, все закачалось. Я сел на траву.

Рита наклонилась к моему лицу и начала шептать:

– Зачем ты бежишь? Разве ты не видишь, не чувствуешь, что я люблю тебя?

Я хотел заговорить…

– Оставь, молчи. Я знаю, что ты скажешь, – продолжала она, – но какое нам дело до Карло и до всего земного? Ты будешь счастлив, вечно счастлив. Ты будешь бессмертен, я подарю тебе вечную жизнь, там, где я, Карло не может за мной следовать, не может мне принадлежать: его оберегают! криво усмехнулась она.

Согласись на мою любовь, и я тебе открою тайны, каких не знает никто; я унесу тебя высоко-высоко, лунный луч будет нашей дорогой, а в час покоя мы будем сладко спать!

Я с ужасом отшатнулся!

Уже с первых слов Риты мне показалось многое странным в ее словах и обещаниях и я со страхом убеждался в том, во что до сих пор не хотел верить…

Получив от тебя письмо о том, что твоя мать, по словам старого доктора, была вампиром, я заинтересовался этим поверьем и купил старинную, латинскую книгу, трактующую о ламиях, "не мертвых" и т.п.

Поштудировав ее немного, я, конечно, отбросил ее в сторону, не мог же я тогда верить во всю эту чушь, не мог не считать все вымыслом. А ведь странности твоего старого доктора, его разговоры только еще больше укрепили мое мнение. Я был убежден, что вся история с вампирами бред его больной фантазии. И вот теперь эта фантазия встала передо мной во всем своем ужасе правды!

Я понимал, что Рита любит и под влиянием чувства открывает мне многое, что не должно быть ранее открыто, или, быть может, она так верит в обладание мной, что уже не стесняется.

Она сама вампир, ее погубил или, как она выражается: "призвал к жизни", старый граф Карди., тот что привез себя из Америки.