Небеса двух миров. В поисках судьбы

– Не мысли, – рассмеялся маг. – А знание современной техники. А заодно и молодёжный сленг прихватил. Некоторые твои слова, а то и фразы были для меня сплошной загадкой. Но у тебя я могу спросить, а если начну задавать вопросы другим людям, боюсь, меня могут не так понять.

– Ну, ты… телепат! Как до города добираться будешь? Дорогу, хоть, знаешь?

– Примерно знаю, – кивнул Керт. – А ещё думаю, что кому-нибудь из местных мужиков обязательно понадобится съездить в город. Особенно, если заплатить.

– У тебя есть земные деньги? – удивилась я.

– Будут! – усмехнулся маг. – Жди через неделю, Хранительница Лисса.

2. По стопам бабушки

Керт оказался прав. Стоило лишь заикнуться о деньгах, как тут же нашлись и дела в городе, и машина на ходу, и бензин лишний. Он звал меня с собой, но я отказалась. Не хотелось возвращаться в душный, суетливый город, от которого я устала. Хотелось тишины вдали от людей и проблем. Чтобы спокойно подумать, понять, разобраться в себе, своих чувствах, понять, кто я такая и чего же, всё-таки, хочу.

Неделя пролетела незаметно. Я прибралась на чердаке. Подолгу уходила в лес, принося домой то грибы-ягоды, то травы всякие. Ну, сами руки тянулись сорвать! Потом перебирала, невольно вспоминая, как делала это с бабушкой, как мы вели с ней беседы за столом, полным разнотравья. Как она рассказывала о каждой травке, о каждой ягоде. Где собирать, в какую пору растение полной силой наливается, как сохранить её. Какие травы можно смешивать, а какие нельзя. Как усилить действие травы или отвара. Или наоборот, нейтрализовать.

Иногда ко мне приходили соседи. Кому-то нужна была мазь или отвар. Кому-то просто выговориться и успокоить нервы. Забегали из любопытства дети. Их я угощала вареньем и чаем. Иногда казалось, что бабушка не умерла, а просто ушла надолго и когда-нибудь обязательно вернётся в свою избушку.

Но однажды в дверь постучала не соседка. Я сидела у окна и читала книгу. Бабушкину. Непростая это была книга, а колдовская. Точнее, ведьминская. В ней чего только нет! И рецепты, и обряды, и обереги всякие! И история моего рождения тоже была здесь. Вся, от начала и до конца, как есть. Впрочем, ничего, кроме того, что я и так знала, в книге не было. Да, и не она меня интересовала, а схемы обережной вышивки. Я как раз до неё добралась, когда раздался стук в дверь. Пришлось отложить книгу и идти, открывать. На пороге стояла женщина. Полноватая, в ярком, цветастом платье и шали, небрежно накинутой на плечи. В руках у неё была девочка лет пяти. Неподвижная, словно мёртвая. Только глаза живые и смотрят настороженно и ясно. Паралич? ДЦП? Нет, не то.

– А где же… – женщина растерянно смотрит на меня.

– Бабушка умерла, – поясняю я, рассматривая девочку.

– П-простите, – пробормотала женщина. – Последняя надежда была. Выходит, зря? Простите…

Женщина не выдержала, всхлипнула и заплакала. А девочка… умирала. Теперь я ясно видела, в чем причина её неподвижности. Крайняя степень истощения и неоперабельная опухоль мозга! Действительно, последняя надежда. Женщина торопливо утёрла слёзы и уже развернулась, чтобы уйти.

– Постой! – окликнула я её, сама не понимая толком, зачем. Но оставить больную девочку умирать я не могла. – Сюда иди.

– Вы… ты… поможете? – мать смутилась, не зная, как ко мне обращаться, но в глазах её вспыхнула безумная надежда. Она верила.

– Попробую, – я поманила её за собой, быстро убрала все со стола и достала из сундука большую, расшитую оберегами ткань, которую прежде использовала бабушка для самых безнадёжных случаев. – Сюда клади девочку! – женщина безропотно уложила дочь на стол, но осталась рядом, держа её за руку. – Хорошо, – кивнула я, приблизившись. – Теперь выйди и не мешай.

– Выйти? – женщина растерялась, не желая оставлять дочь одну. – Но…

– Выйди! – нахмурилась я. – Ты будешь мне мешать. Или забирай дочь и уходи!

Сама от себя не ожидала, что такая властность прорежется в голосе. Но так было нужно. Мать поджала губы, нахмурилась, но, все же, подчинилась, вышла за дверь.

Это только в сказках ведьмы заклинания читают. На самом деле нет никаких заклинаний. Самое главное это уметь слушать и слышать. Себя, природу, журчание воды, шёпот листвы, разговор трав и цветов, насекомых и птиц, ветра и огня. Именно этому учила меня бабушка. Этому и ещё многому другому. А потом пришло понимание. Природа сама подсказывала, что нужно сделать. Подсказывала тогда, когда это было нужно.

Вот, и теперь, приступив к работе, я чётко поняла, что нужно сделать, какие обереги выплетать, какие слова шептать. Поток силы ткнулся в руки, раздробился на множество нитей. Одни начали сплетаться в моих пальцах в сложную паутину обережного узора. Другие погрузились в детское тельце, очищая кровь, исправляя повреждённые клетки, убирая всё чужеродное, ненужное. Пострадал не только мозг. Болезнь разрослась, пустив корни по всему телу. Пришлось практически зашивать желудок, латать кишечник, штопать сосуды, а кое-где и нервные клетки. Вот почему девочка голодала! Отказал желудок! Излишки Силы выходили наружу, унося с собой все лишнее, мёртвое, ненужное и рассеивались в пространстве. Наконец, последние нити обережного Узора заняли своё место и нити свернулись. Поток Силы иссяк.

Я выдохнула, опираясь о край кровати, потом присела на край, только теперь осознав, ощутив, насколько устала. Голова гудела, словно трансформатор. Хотелось упасть и заснуть прямо тут, на полу. С трудом преодолев искушение, я посмотрела на девочку. Чуда, конечно же, не произошло. Худое, измождённое голодовкой тельце по-прежнему не двигалось. Сил не было. Организму требовалось питание. Пища. Но это уже поправимо. Уход и любовь матери поставят её на ноги. Я натыкаюсь на внимательный, полный восхищения взгляд девочки. Она улыбалась! Совсем чуть-чуть, одним уголком рта!

– Круть! – еле слышно выдохнула она.

– А то! – хмыкнула я, улыбнувшись в ответ. Потом встала, с трудом преодолев слабость, подошла к двери и позвала. – Можно заходить.

Мать тут же оказалась рядом с дочерью, оглядывая, ощупывая ребёнка и с тревогой поглядывая на меня.

– Все будет хорошо, – сказала я, усевшись с ногами в кресло. – Вы вовремя пришли. Ещё бы несколько дней, и девочке не помог бы и некромант. Так, сейчас забирай ее, и… – я пошарила в карманах, ища бумагу и пишущий предмет. На клочке из записной книжки я написала записку соседке, чтобы приютила постояльцев, и протянула женщине. – Вот. Пойдёшь из ворот направо, постучишься в первый же дом. Отдашь записку, скажешь, что от меня. Переночуешь там. Каждый час давай девочке лекарство, – я отодрала себя от кресла, подошла к шкафчику, достала оттуда маленькую бутылочку, вроде тех, в которых в аптеке спирт продаётся. Вернее, это именно она и была. Только без этикетки и без спирта. Внутри была настойка девясила, приправленного мятой и земляникой. Самое то, для изголодавшегося желудка. – Вот это. По одной столовой ложке каждый час! Запомнила? И ещё воду, – я протянула ей ещё одну бутылочку. На этот раз обычную, пластиковую, с обычной питьевой водой из ближайшего родника. – Утром придёшь ко мне, скажу, что делать дальше.

– Она выздоровеет? – с надеждой спросила мать.

– Это от вас зависит, – вздохнула я. – Всё, идите. Завтра все скажу.

Женщина покорно забрала дочь, ещё не смея поверить в чудо, и ушла. Я рухнула в кресло, завернулась в плед, свернувшись в калачик и… мгновенно вырубилась.

Мне снились заснеженные леса, горы и яркая, голубая луна. И странные, невиданные звери и птицы. И я тоже зверь. Какой? Не знаю. Но определённо зверь. С четырьмя лапами и хвостом! Я мчалась по заснеженному лесу, среди деревьев и звала кого-то. И слышала, что где-то далеко-далеко раздаётся ответ.

Проснулась от тихого ворчания, раздававшегося совсем рядом. Голос был низким, грудным, но определённо женским.

– Уйдёт от нас хозяюшка! Как есть, уйдёт! Ой, горе-то!

– Тише ты! – шикнул на него другой голос, мужской, басовитый. – А ну, как разбудишь? А в избе не прибрано, полы не метены! И печь не чищена! Встанет хозяюшка, и заместо завтрака будет пыль по углам гонять!

– И то, правда! – спохватился женский голос. И тут же по полу зашуршало, в печи заскреблось. – Да, ведь, зовёт её кровь-то! Эх!

– Что толку вздыхать? – буркнул в ответ мужской. – Будто это поможет! Верить надо. Авось, не оставит нас хозяюшка совсем-то. Здесь, ведь, дом её.

Я с трудом сдерживаю улыбку, а потом, резко открываю глаза. И вот теперь улыбаюсь, глядя на смущённых домовых, застигнутых врасплох.

– Утречко доброе, Тихон Шелестович! И тебе, Любава Суровна! О чем речь ведём?

– Дык, это… так, промеж собой болтаем, – не моргнув глазом врёт домовик. – Я, вот, Любушке-то говорю, мол, печь не чищена. Того и гляди, дымоход забьёт! Да-а!

Домовушка, под шумок, улизнула. Только веник по полу шуршит, подметает. До порога пыль домёл и в угол шмыгнул, словно не при делах. Но, стоило мне скосить глаза на веник, как и домовой исчез, будто его и не было. Не любят домашние духи показываться на глаза. Взрослым. В детстве-то они со мной частенько играли.

Несмотря на то, что заснула в кресле, выспалась я на удивление хорошо. Первым делом принялась за печь. Растопила, заварила травяной чай для восстановления сил, потом сварила некрепкий бульон из курицы. Разлила все в две бутылки. Как раз к приходу женщины всё успела. Она пришла в лихорадочном возбуждении. Глаза горят, губы дрожат, силясь что-то сказать. Пришлось сначала усадить и напоить успокоительным отваром.

– Она пошевелилась! – наконец, выдала женщина новость. – Сама! Столько дней… я думала, паралич… а тут… я все, как вы сказали, делала! Всю ночь от доченьки не отходила! Да, от иконы Царицы Небесной! Отпаивала. А утром она… голову повернула. И, тихо так, шепчет: "писать хочу!" Она, ведь, поправится, правда?

– Правда, – я невольно улыбаюсь. Ребёнок пошёл на поправку. Значит, помогла моя ворожба. – Она поправится. Теперь ей только любовь материнская, да забота нужна. С любовью бульон и кашу вари, с любовью чай готовь. Кормить по чуть-чуть, словно ей полгодика. Понемногу каждый день прибавлять порцию. С любовью, с радостью, да руками, не в машине, стирай её вещи. И утюгом их не касайся. Надевай прямо так, неглаженными. Да, ещё каждый день по три раза нужно ей массаж делать. Всего тела. Врача для этого звать не нужно. Сама научись и сама делай. С любовью и радостью. Тяжело это, но ты старайся. Дитя от тебя всецело зависит сейчас. Никаким врачам её не показывай до тех пор, пока она на ноги не встанет и ходить не начнёт. И в дом тоже не пускай никого. Даже родственников. Только сама. Всё поняла?

– Поняла, – кивнула женщина. – Только… как же я… денег почти не осталось. Мужа нет. Сбежал, как дочка заболела. Козёл!

– А, вот, этого не вздумай! – нахмурилась я. – Помни, только любовь должна быть в сердце твоём. Озлобишься, рассердишься на кого, дочке хуже сделаешь. Проклинать начнёшь – вовсе убьёшь её! Тогда уж и я не помощница. Ни на кого не смей зла держать! И мужа прости. От всего сердца прости. А деньги… – я призадумалась, вспоминая, где лежит мой детский, обережный поясок. Вроде, в сундуке был. Ныряю туда. Точно, вот он, широкий ремешок, скроенный из обрезков и расшитый первыми, ещё корявенькими обережными рунами. И рубашка детская тут же. Такая же корявая и кривая. Однако, несмотря на корявость, обереги работали исправно. Я протягиваю женщине и поясок и рубашку. – Вот, возьми. Надень на дочку и не снимай, пока она из них не вырастет. А после храни в укромном месте. Если заболеет дочка, ты рубашку эту достань, да ей на грудь положи. Да, помни, эти вещи стирать в машине нельзя. Только руками. Порвётся вышивка в машинке – уйдёт в воду сила обережная. А поясок этот ты себе оставь. В сумочке с собой носи. Или за пазухой. Он удачу тебе принесёт. А там, глядишь, и деньги найдутся.

– Спасибо тебе, ведунья! – женщина прижала к себе поясок и рубашку. – Тяжело мужа простить, но ради дочери я постараюсь. Сколько я должна за лечение?

– Иди, – отмахнулась я. – Тебе денег только до дома добраться и осталось. Мне отдашь, на что жить будешь? Иди. А, нет, постой-ка! Вот, что, – я всмотрелась пристально в женщину. Хмыкнула. – Отдашь мне первую вещь, которую своими руками сотворишь! Именно первую. По почте пришлёшь на этот адрес. Теперь иди.

Спровадив гостью, я улыбнулась. Женщина мастером игрушек станет. Как только мой поясок у неё в руках очутился, так и заработал. Дар открыл, ауру чистить начал. Я ей свою первую работу отдала, а взамен она свою отдаст. А первой её работой большой, мягкий леопард будет. Такой же корявенький, как моя рубашка. Но сошьёт его мастерица для меня.

Ещё через неделю вернулся маг. Довольный, как бабушкин кот, Васька после целой миски сметаны! Через плечо аж две сумки, битком набитые разным поделочным хламом. Аквамарин, гранит, бирюза, халцедон, кошачий глаз, авантюрин, аметист, хризолит, турмалин, янтарь, обычное стекло, крашенное и прозрачное и прочая, разная блажь, которая и в самом деле стоила недорого. А ещё оловянные ложки, солдатики и прочие вещицы. А они-то зачем?

– У нас такого металла нет, – пояснил Керт, заметив мой недоуменный взгляд. – Нигде. А работать с ним одно удовольствие! Плавится на обычном костре, магически инертен, сочетается с любыми материалами, ну, разве что, золото исключая. Но и это даже не минус, а плюс! В золото ещё не всякий камень оправишь. Откуда вы его берете? Где он рождается?