Киборг
– А если серьёзно, – вздыхает Серый. – То был теракт в Подмосковье. Вот, шальную пулю схлопотал. А у тебя тут неплохо! Я, вот, в общей палате кантуюсь. Это батя твой расстарался. Тут целая история была вокруг твоей тушки. Бывший генерал припёрся, разорался, начал права качать, требовать. Такой кипеж устроил, что медсестры ещё сутки на успокоительных сидели! А потом прискакала деваха с белыми косами, что-то Игнатьеву сказанула, и тот разом побледнел, заткнулся. Через минуту в себя пришёл, побагровел, рот раскрыл, а она ему: я предупредила! И, ты не поверишь, Игнатьев заткнулся! А потом на счёт клиники упала нехилая такая сумма! Хватило на ремонт корпусов, закупку новейшего оборудования для хирургии и полный комплект расходников и лекарств на год вперёд! Ну, а это, видимо, остатки роскоши.
– Сколько ж я провалялся-то? – спрашиваю я.
– Три недели, – почему-то грустно отвечает Серый. – Твои, кстати, на задании, так что сегодня не придут. Но не все. Один тут же прохлаждается. Александр Самойлов. Знаешь такого?
– Саня? – удивился я. – А он-то что тут забыл?
– Ну, это он сам тебе скажет, – хмыкнул Серый и щёлкнул по браслету. – Абонент Самойлов.
В воздухе повисла призрачная проекция Сани. Он лежал на больничной койке, обычной, без наворотов. Правая нога в гипсе, подвешена на петле. Заметив меня, он махнул рукой.
– С возвращением, Пашка! Как ты?
– Живой, – я машу ему рукой в ответ. И тут же вспоминаю слова Жеки. – Саня, я, короче, ниче не знаю, но там… – я запнулся, не зная, как обозначить, где именно. Ничего не придумав, вяло отмахнулся. – Короче, Жека велел тебе передать. Цитирую: пусть сам решает, а я свой выбор сделал. Жду его решения. Не знаю, что у вас за шифр, сказал, что услышал.
– Ясно, – помрачнел Саня. – Значит, из комы Жека не выйдет. Паш, а ты не в курсе, крестик его куда делся?
– Знаю, – вздохнул я и зыркнул на Серого. Впрочем, Серафим, так неожиданно появившийся в моей жизни, уже давно стал мне другом и заслужил доверие. – Его боевики сняли. С меня тоже хотели, да не вышло. У меня цепочка особенная. Из-за креста этого нас и отметелили. Хотели снять заставить, да не вышло. Жека мне не позволил.
– Не сам, значит, – Саня неожиданно улыбнулся, потом скривился, прикрыв глаза. – Выбор он сделал! Подождать не мог! А мне теперь что? Одному? Сам же знаешь… эх, ладно. Иди, раз решил. Я… пока останусь. Мне ещё одно дело решить надо, – и Саня улыбнулся снова, светло, как Жека тогда, перед комой. – Спасибо тебе, Пашка. Все хорошо. Давай, до связи.
Проекция исчезла. Что ж, Сане сейчас надо пробыть одному. Потому что я на сто процентов уверен, что в том самом боксе, по соседству с моим, доктора констатировали смерть. Жека не собирался возвращаться к жизни. Он просто ждал брата.
– Весело у вас, – хмыкнул Серый. – Вы, часом, не из особистов? Не?
– Типун тебе на язык, Серый! – ворчу я. – Какие особисты? У нас никакой мистики! Никогда! И близко не было. И в этот раз тоже не сектанты вовсе были, а обычные моджахеды. И заложников мы освобождали из военного лагеря, а не шарились по катакомбам с печатями… – я ухмыльнулся, любуясь ошарашенным лицом друга. – И ты сейчас тоже ничего не слышал.
– Само собой, – хмыкнул он. – А все-таки… есть, ведь, что-то такое, да?
– Командир у нас непростой, – киваю я. – К нему всякое… прямо само липнет. Да, и Саня с Жекой тоже. Вот, они и не хотят в особый отдел. Так что в отчётах у нас тишина и спокойствие. Пришли, сделали дело и ушли.
В коридоре послышался шум, взволнованный голос медсестры и знакомый до зуда в кулаках ор.
– Подождите! К нему сейчас нельзя! Доктор велел…
– Мне плевать! Это мой сын! И я желаю его видеть! Ты, пигалица, не имеешь права мне запрещать! Прочь с дороги!
Отец! Наверное, он никогда не изменится. Да, и с чего ему меняться? Он счастлив, богат и при власти. Что ему какая-то медсестричка?
– Мне уйти? – тихо спросил Серафим.
– Нет, останься, – попросил я, вцепившись в его руку. – Я один… не справлюсь.
Отец ворвался в палату, словно ураган и остолбенел, увидев возле моей постели Серафима.
– А это ещё кто? Ах, ты с… меня, значит, нельзя, а этому п… можно? – ревёт белугой отец. – Пошёл вон!
– Нет! – собрав остатки сил, рявкнул я. – Товарищ бывший генерал, это мой друг. А тебе здесь делать нечего. Мне покой нужен. Поэтому ты сейчас развернёшься и уйдёшь. Тихо и без скандала.
– Что? – опешил он.
– Что слышал! – тихо, но твёрдо огрызнулся я. – Убирайся! Не хочу тебя ни видеть, ни слышать, ни знать!
– Свинья неблагодарная! – взревел отец. – После всего, что я для тебя сделал…
– Ты? – я хрипло рассмеялся. – Что ты сделал? Любовницу свою подсунул? С ребёнком! А заодно мать до гроба спровадил, чтоб тебе, кобелю, не мешала! Больницу отремонтировал? Так, давно надо было. Она ведомственная. Может, ты крысу посадил, что моджахедам о наших планах стучит? Нет! Тебе репутация дороже! Все, что ты можешь, это орать и трепать нервы!
В палату ворвался врач, за ним медсестра, та самая, что не впускала бывшего генерала. А следом пара дюжих охранников. Увидев незваного посетителя, врач решительно произнёс.
– Извините, господин Игнатьев, но вам придётся покинуть палату. Вашему сыну необходимы покой и тишина. В противном случае не исключён рецидив и повторная кома, из которой мы его уже не вытащим. И если ваша гордость вам дороже сына, то я вынужден буду принять меры.
И он многозначительно мазнул взглядом по охране. Отец хмуро смерил взглядом врача, охранников, медсестричку. Серого вообще мысленно расчленил. А потом молча развернулся и вышел, хлопнув дверью. Вернее, хотел хлопнуть, но амортизаторы не позволили, мягко спружинив, и плавно довели дверь до стены. Врач только головой покачал.
– Значит, так, Серёжа, этого, – он кивнул на дверь. – Этого сюда и близко не пускать! Под любыми предлогами, исключительно вежливо, понял? Максимально вежливо! Но, чтоб духу его в этом корпусе не было! До тех пор, пока я не разрешу свободное посещение. Идите! – охранники дружно кивнули и вышли за дверь. Доктор вздохнул и подошёл ко мне. – Ну, что я говорил? Подобные визиты никогда не влияют на динамику положительно. Давление скачет, пульс зашкаливает. Больной Котов, а ты что тут делаешь?
– Друга пришёл навестить, – ухмыляется Серый. – Заодно морально поддержал.
– Молодец, – хмыкнул врач. – А теперь марш в процедурную! Да, поживей, а то повторно курс антибиотиков назначу!
– Уже ушёл! – Серый хлопнул меня по руке. – Давай, Пашка, поправляйся. А то анекдоты травить некому! – он поймал мой хмурый и встревоженный взгляд, и кивнул. – Не волнуйся, мне есть куда деться, и есть, кому прикрыть. Твой папаша тоже не всесилен. Позже зайду.
Ко мне юркнула медсестра уже со шприцем в руках. Откуда она его взяла? В процедурную успела смотаться? Или у медиков шприцы и ампулы по карманам распиханы, как у нас ножи и гранаты? Так, не додумав до конца мысль, проваливаюсь в сон.
В палате я провалялся около месяца. Отец больше не приходил. То ли гордость заела, то ли, в самом деле, не пропускали под разными предлогами. Зато каждый день приходил Серафим. Подолгу сидел, травил байки со своей работы и подбадривал. В перерывах между командировками заваливались друзья. Один официально, через пост медсестры, остальные тенями по стеночкам. Потихоньку я начал приподниматься, сидеть, потом ходить. Сначала по палате, потом, не спеша, в коридор, до туалета, упорно игнорируя биоконтейнер, установленный в палате. Руки зажили, перестав дрожать при попытке удержать пластиковую ложку. Бульон заменили нормальной едой. К тому, что вижу только одним глазом и слева у меня слепая зона, тоже немного попривык. Но потом врач неожиданно вызвал меня на серьёзный разговор. Осторожно постучавшись, вошёл.
– Можно?
– А, Павел! Проходи, присаживайся. Я хотел тебя позвать, если честно, немного позже, но такое дело… ты, ведь, и сам хотел узнать своё состояние, я правильно понимаю?
– Совершенно верно, док, – я уселся в кресло напротив его стола. Внимательно всмотрелся, читая мимику, жесты. В принципе, уже понял, что ничего утешительного мне врач не скажет, но неизвестность была ещё хуже. – Я примерно представляю, что бывает с теми, кто пережил… такое. Короче, док, давай начистоту. Я мог бы взломать к чертям весь ваш секретный доступ и прочитать все, что пожелаю. Но я хочу просто поговорить. По честному.
– По-честному? – врач вздохнул. – Что я могу вам сказать, дорогой мой человек. Таки, я ничего не могу вам сказать. Мне не нравится ваш левый глаз. Мне не нравится ваше левое лёгкое. Да, и правое, честно говоря, тоже. И мне категорически не нравится ваш позвоночник, не говоря уже о печени, которая поминутно отказывается работать! И я ничего не могу с этим поделать.
Я вздохнул только. В принципе, примерно так я себе и представлял картину. Несмотря на усилия врачей, моё тело получило слишком много повреждений в разных областях и организму просто не на что было опереться, чтобы выкарабкаться и вернуться к нормальной жизни. Это он ещё про почки промолчал. Там тоже не все радужно.
– Что тут сделаешь, – ворчу я. – Организм не машина, запчасти не заменить.
– Запчасти… запчасти, – пробормотал док, уставившись куда-то в монитор. – Да, я проверял и этот вариант. К сожалению… – он судорожно вздохнул. – В вашем случае операция по пересадке равнозначно приговору. Да и донорской печени пока нет. Единственный вариант в вашем случае это кибернетическая органика.
– Она же в стадии разработки, – удивился я.
– Это для прессы, – отмахнулся док. – Разработки давно завершены и пройдены два этапа испытаний. Результаты невероятные! И таки да, в вашем случае это вариант. И, боюсь, единственно возможный. НИИ биотехнологий сейчас набирает добровольцев для третьего этапа испытаний. Терять вам нечего, кроме негодных органов, которые вы и так потеряете. Печень откажет уже через сутки. Сутки! Через месяц начнёт отказывать левое лёгкое. Через полгода в глазнице неизбежно начнётся воспалительный процесс, который грозит в самом лучшем случае потерей второго глаза. В худшем опухоль мозга и все та же смерть. Через год, если вы каким-то чудом переживёте все вышеперечисленное, начнёт разрушаться позвоночник. И это уже паралич и дальнейшее существование в растительном виде, – док вздохнул, снял очки, судорожно протёр их и снова надел. – Я не пытаюсь ни на что вас уговаривать. В конце концов, это даже не моя разработка. Я просто изредка сливаю разработчикам бесперспективных больных. Но в вашем случае… я бы рискнул. Хорошие люди не должны умирать! Только не так!
– Кто вам сказал, что я хороший? – поморщился я.
– Я вам говорю! – усмехнулся док. – Технологии кибернетики дадут вам полноценную жизнь, не прикованную к лекарствам аппаратуре и постели.
– И из меня сделают киборга! – морщусь я и мрачно добавляю. – Но альтернатива ещё хуже. Док, я даже не знаю, что сказать. А можно как-то поподробнее про это узнать?
– Увы, только после подписания согласия и всех документов. Секретность там… впрочем, кое-что скажу на словах. Для начала, это далеко не то, что вы себе вообразили, просматривая, несомненно, достойные фильмы современных аниматоров и режиссёров. Никаких сверхспособностей не будет. Во всяком случае, не в наше время. Мы ещё только на пороге этих технологий и вся эта фантастика исключительно для военнослужащих будущих поколений, для которых подобные технологии не станут чем-то неприемлемым и диким. Сейчас же тестируются органы и части тела максимально приближенные к человеческим, но лишённые генетических и приобретённых дефектов. К примеру, если это глаз, то он будет видеть идеально. Если позвоночник, то вам не страшен сколиоз, ущемление, грыжа и прочие болячки.
– И что, не бывает никаких отторжений, воспалений и прочих побочных процессов? – скептически вопрошаю я.
– Представьте себе, нет, – говорит док. – Отторжение случается потому, главным образом, что донорские органы несут в себе чужеродный генетический материал. У биопротезов та же проблема. Это вообще чужеродные организму вещества, с которыми приходится мириться. Но эти технологии – нечто невероятное! Органы и части тела выращиваются на основе ваших же собственных тканей. То есть, никакой чужеродной органики! Только своя, родная! Но с добавлением некоторого вещества, которое программируется точно так же, как компьютер. Учёные назвали это вещество эрготан. А выращенные на его основе органы и части тел – эрготелами. Работает эрготело на собственной энергии тела носителя, как и родной орган. Не потребуется никаких подзарядки и батареек. Только здоровый сон и еда. Ну, и минусы, само собой имеются. И самый жирный из них – твоё тело навсегда останется практически собственностью НИИ. Нет, в твою личную жизнь они лезть не будут, все права максимально соблюдены, но все равно это постоянный контроль с их стороны. Второй, не менее жирный минус, тебе придётся заново учиться жить со всей этой аппаратурой в теле. Не все выдерживают.
– Ну, меня-то аппаратурой не напугать, – ворчу я. – Всю сознательную жизнь с ней работаю. – Док, а можно вопрос? Только, чур, ответить честно.
– Ну, если это в моих силах, я отвечу, – кивнул доктор. – Что такое подписка о неразглашении я думаю, рассказывать не надо.
– Не волнуйтесь, – усмехнулся я. – Мне не нужны секреты. Просто я… скажем так, не мог не ощутить вашего особого ко мне отношения. При всей безнадёжности ситуации, вы все равно пытаетесь вытянуть меня с того света. Вернее, не дать туда скатится. Почему? Из-за денег, что перечислил… отец?
– Честно? – хмыкнул док. А потом неожиданно полез во внутренний карман. Достал оттуда небольшой фотоскан. Пятилетняя девчушка с огромными бантами улыбалась и размахивала воздушными шарами. Положив снимок на стол, он протёр очки и сказал. – Есть вещи куда дороже денег. Это моя внучка. Которая жива благодаря вам, Павел Игнатьевич. Вы, быть может, не помните. Это был теракт. Один из многих в вашей жизни и работе. Тогда исламисты захватили аэропорт в Вене. В заложники взяли пассажирский самолёт. В том лайнере летел мой сын с женой. Тогда она ещё только была беременна внучкой. Я был там, Павел. Был в том злосчастном аэропорту и провожал их. Я видел все от начала и до конца. Я видел… они, ведь, уже успели взлететь! Я это точно помню! – док снова судорожно протёр очки. – Взлетели! И никто ничего не смог бы сделать… а потом самолёт неожиданно сел обратно. Я видел, как один парень в военной форме управлял этим самолётом, словно игрушечным дроном! А потом вместе со всеми пошёл на штурм этого самого самолёта. Я тогда спросил командира того отряда, кто посадил самолёт? А он только рассмеялся и сказал всего два слова. Шаха благодарите! И я уверен, Паша, что… благодарить я должен тебя.
Я хмыкнул, неожиданно вспомнив тот самолёт. Исламисты почти успели сбежать! Пришлось взломать программу управления, создать аварийную ситуацию и принудительно сажать самолёт. А потом ещё и двери ребятам открывать, потому что исламисты заблокировались наглухо. Это была не столько боевая операция, сколько битва хакеров.
– Хорошо, док, – кивнул я. – Отправляйте мои данные в НИИ. Если там возьмутся за мою тушку, то… я согласен. Только успеют ли? Раз остались только сутки…
– Успеют! – уверенно закивал док.
– Дайте догадаюсь, – рассмеялся я. – Уже давно отправили?
– Ну, если совсем честно, то я вообще потерял всякую надежду, пока вы, Павел, были в коме, а потому, да! Как только вы пришли в себя, я снял все показания, какие мог, и отправил. Без личных данных, просто под номером. Я надеялся вас уговорить.
3. Институт
Июль 2174
Из кабинета дока я вышел весьма задумчивым и растерянным. На подобный исход разговора я не рассчитывал совершенно. Киберорганика! Это ж приговор на всю жизнь! Это постоянный контроль и… а с другой стороны, только смерть. Отказ почки, воспаление мозга, лёгких или паралич, что лично для меня ещё хуже смерти. Док прав. Мне в данном случае терять нечего. Зато теперь хоть какая-то перспектива есть в моём беспросветном будущем.
И тем неожиданнее оказалась встреча с отцом. Он стоял у окна в моей палате. В синем костюме, при галстуке, с небрежно наброшенным на плечи белым халатом. На лице брезгливое выражение, словно он не лучшей больничной палате, а в бомжатнике находится! Окинув меня взглядом, он кивнул.
– Ну, здравствуй, сын. Вижу, ты пошёл на поправку?
– Как видишь, – пожал плечами я, настороженно гадая, что на сей раз ему от меня понадобилось.
– Я говорил с врачом. Через две недели тебя выписывают. Комнату я уже подготовил. И договорился с квалифицированной сиделкой. У тебя будет лучший уход…
– Зря старался, товарищ бывший генерал, – скривился я. – У меня есть, где жить.
– Ты про служебную квартиру? – ухмыльнулся тот. – Так, ты комиссован ещё месяц назад. И квартира эта больше не твоя. Тебе полагается пожизненная пенсия, которую назначат после подтверждения степени инвалидности.
Точно! Об этом я как-то не подумал. Ведь квартира, в которой я жил, служебная. Правда, с правом выкупа, но я так и не успел подать документы. Все тянул. А Серый ни слова, ведь, не сказал.
– Что у тебя с ним?! – неожиданно рявкнул отец.
– С кем? – ошарашенно спросил я, смутно догадываясь, что в нашу прошлую встречу он мог превратно понять присутствие Серого.
– Не делай из меня идиота! У тебя нет, и никогда не было, ни подруги, ни любовницы, за исключением Алисы! Да, и ту… ты даже не смотришь в сторону баб! И только этот тип все время рядом с тобой крутится! Думаешь, я ничего не знаю? Мне докладывают о каждом твоём шаге! Ты позоришь честь мундира! И я не позволю…
– Пошёл вон! – рявкнул я, с трудом сдерживая желание дать ему в морду. Остановило лишь осознание того, что я банально не имею на это сил. Мне все ещё тяжело даже ходить и стоять. – Пошёл вон, я сказал! Где ты был, когда я в институте чмырил парней? Это, значит, тебя устраивало? Это честь мундира не позорило?! Где ты был, когда крыса, пригревшаяся рядом с тобой, сливала моджахедам все наши планы? Сколько наших парней полегло из-за этого стукача, а тебе плевать! Это честь мундира не позорит? Ты не знаешь, что такое честь мундира, отец! И слова "бескорыстная дружба" для тебя пустой звук! Убирайся! Я не желаю тебя ни видеть, ни слышать, ни знать! Я не вернусь домой!
– Куда ты пойдёшь?! – раненым бизоном взревел отец. – И на что будешь жить?! Ты – увечный инвалид!
– Спасибо, что напомнил, товарищ бывший генерал! – едко огрызнулся я, вцепившись в спинку кровати, чтобы не рухнуть на пол. – Тебе повезло, что я не могу дать тебе в морду. Пока не могу! Убирайся! Я найду, где и на что жить! У меня есть друзья, которые мне помогут. А от тебя мне не нужно ни копейки! Пошёл вон!
– Щенок! Ты ещё приползёшь ко мне, и будешь просить прощения! – рявкнул Игнатьев и вышел, попытавшись хлопнуть дверью.
Доводчик снова мягко спружинил и плавно прикрыл за ним дверь. Проводив его взглядом, я медленно дополз до кровати, рухнул на спину и уставился в потолок. Эмоции бурлили, требуя выхода, но сил уже не было, и я занялся тем, что меня в такие минуты успокаивать больше всего. Я начал придумывать новый мир. Надолго отвлечься не удалось, уже через пятнадцать минут в палате появился Серафим. В рабочей одежде, с рюкзаком и разгрузкой. И виноватой миной.
– Да, не сказал, – проворчал он с ходу. Потом всмотрелся в моё совершенно ошарашенное лицо и уточнил. – Про квартиру. Видел, как из твоего корпуса Игнатьев выходил и… ну, он же не умеет тихо разговаривать. Ещё месяц назад тебя сняли с довольствия и в квартиру поселили других людей. Я съехал, написав отказ. Вот! – он вытащил из кармана связку ключей и припечатал об тумбочку. – Это от моего дома. Сестра, наконец, помирилась с мужем и съехала. А мне одному там… скучно. Вдвоём привычнее.
– Спасибо, – хмыкнул я. – Серый, ты про мой диагноз знал?
– Шо, таки, взломал базу данных? – ворчит он, отводя взгляд. – Да, знал. А что я должен был тебе сказать, Паша?! Что?
– Ладно, Серый, не парься, – вяло отмахиваюсь я. – Просто поговорил с доком. Кстати, он мне выход предложил. Киберорганика. Слышал про такое?
– И не только слышал! – кивает Серафим. – Если честно, сам хотел предложить, да не знал, как тебе об этом сказать. У нас в бригадах есть ребята, которых кибернетики подлатали! Нормально все будет! Соглашайся!
– Уже, – кивнул я. – Согласился.
Профессор из НИИ приехал оперативно. Уже через час я вчитывался в бумаги, пока док и профессор, представившийся как Игнат Рубенович Маковецкий, изучали мои скрины и анализы. Придраться было не к чему, все предельно честно. Они давали мне полноценную жизнь, я им возможность исследовать моё тело. Договор был пожизненный и это понятно. Был даже пункт, согласно которому я имел право отказаться от услуг и расторгнуть договор, естественно, вернув НИИ все материалы. Правда, добровольно отказавшись, я мог только сдохнуть, так что поначалу этот пункт вызвал недоумение.
– А что, есть отказавшиеся? – не удержавшись, хмыкнул я.
– Случаются, – совершенно серьёзно ответил профессор. – Это у вас случай исключительный и, к сожалению, смертельный. Большинство испытуемых вполне здоровые люди, способные жить и без наших имплантов. К примеру, есть желающие восстановить утраченный слух, голос, зрение или часть тела, но потом решившие, что такая жизнь под нашим наблюдением им в тягость. Отказываются. Ваш случай совершенно уникален!
– Ну, да, мне деваться некуда, – поморщился я.
– Не в этом плане, – Маковецкий улыбнулся краешком губ. – Ваш случай, Павел, уникален сочетанием жизненно важных имплантов из разных областей деятельности! Я с удовольствием объясню вам все самым подробнейшим образом, но только после подписания договора. Или вы ещё не решили?
– Смеётесь? – укоризненно хмыкнул я. – Жить, понимаете ли, хочется! – я проштамповал все документы и скинул их обратно профессору. – Я в вашем распоряжении! Кто, хоть, оперировать будет? И когда будет готова моя печёнка?
– Уже готова! – отзывается профессор. – И именно ей я займусь в первую очередь. Затем лёгкие. Но это уже после всестороннего исследования…
Тело вдруг отяжелело, став ватным и чужим, голос уплыл куда-то вдаль, в ушах постепенно нарастал шум. Сквозь него изредка пробивались резкие, взволнованные голоса. Печень, вяло подумалось мне. Всё-таки отказала, зараза! И это было последней осознанной мыслью, после которой я… свалился вниз! Мгновенный укол страха встряхнул организм, но сделать я ничего не успел. А потом подо мной мягко спружинил матрас и я оказался на обычной кровати. Рядом висели в воздухе аэроносилки. Вот, видимо, с них я и падал. Расстояние мизерное, а казалось, что падал с пятого этажа! И ощущения тела странные до изумления. В висках все ещё шумит, голова кружится, но я хотя бы жив. Отходняк, вот, что это! Меня прооперировали! Я устало прикрыл глаза, и провалился в сон. На этот раз просто сон.
Проснувшись, первым делом осмотрелся. Я находился в просторной, светлой комнате, ничем не напоминавшей больничную палату. Потолок выложен пеноплиткой с готическим рисунком. Стены оклеены светло-зелёными обоями с орнаментом какого-то вьюна. Окна закрывают плотные, темно-зелёные шторы из габардина тоже с объёмным рисунком каких-то цветов. У окна пара стульев и столик с графином и стаканом. Рядом ваза с фруктами и печеньками. Справа рабочий стол с ноутом, и стопкой тетрадей. Слева дверь с недвусмысленным изображением писающего мальчика. Рядом ещё одна, с тем же мальчиком под душем. И никаких аппаратов и прочей машинерии! И, кстати, камер наблюдения я тоже не заметил, хотя обычно срисовываю их на раз. Однако не успел я удивиться, как в комнату вошёл уже знакомый мне профессор Маковецкий с небольшим буком под мышкой.
– Доброе утро, Павел! Вовремя ты решился. Как раз вовремя!
– Она все-таки отказала, – скривился я.
– Увы, это было неизбежно, как восход и закат, – он продвинул к моей кровати один из стульев, уселся и раскрыл свой бук. – Ну-с, посмотрим, что мы имеем. Так… сердцебиение в норме, пульс отличный. Кровоток в норме. Билирубин активно снижается. Отлично! Твоя новая печёнка прижилась и работает как часы! Пока ты спал, она вычистила из организма почти всю гадость. Вижу, уже имеются вопросы? Отвечу сразу на половину из них. В твоём теле отныне живут и размножаются микроскопические технобактерии – нанокриты. Наша новейшая разработка. Они отслеживают работу твоего организма и передают все данные мне. На этот бук. Любое твоё движение, состояние фиксируется в режиме реального времени. А в экстренных случаях нанокриты исполняют роль иммунной системы. Например, если ты влезешь в драку или тебя собьёт машина, то нанокриты быстренько обеззаразят и заштопают раны. Сам понимаешь, я совершенно не горю желанием потерять такого уникального добровольца, как ты. В твою личную жизнь я вмешиваться не собираюсь. Меня интересуют исключительно разработки. Более того, я гарантирую тебе полную конфиденциальность любой информации, касающейся тебя. И в случае судебного разбирательства я сделаю все возможное, для твоей защиты. Разумеется, если ты невиновен.
