Крысоlove

– С выпивкой на сегодня завязываем! Завтра пойдем.

Мужики заворчали недовольно, но тихо, будто они были пионерами, а Виктор их вожатым. Но алкоголь послушно со стола убрали.

Снег шел и шел до самой темноты. Колян зажег фонарь, подвешенный к низкой потолочной балке, и предложил расписать «пулю». Сергей с Максом шумно обрадовались и стали звать Виктора – четвертым. Виктор почему-то согласился, опять-таки по причине того, что сидя с ними за одним столом, коротая вечерок – проще будет проследить, чтобы «зубровка» или даже Cameron Brig не вернулись обратно к этому столу.

Игра сначала шла вяло, и разговор тоже не вязался. Первые три круга – просто крутили распасы, и Виктор все три круга сидел на прикупе. Прикуп он честно не смотрел, и когда Колян предложил ему «падать впополаме» – решил глянуть. Три масти были чистые и короткие – семь, восемь; семь, восемь; и семь, восемь, девять. А вот на первых без прикупа можно было подсесть – семь, девять, дама. Колян очень хотел упасть, Виктор кивнул – и выкинул прикуп – валет и король пик.

– Две пики – не одна пика!

Колян непонятно чему обрадовался. Записали. Его рука была первой. Виктор даже снос смотреть не стал, все было чистенько. Потянулся и встал из-за стола – выйти еще глянуть на снег. И тут грянул гром. Колян зашел на мизере в пику – семеркой. Гром был что надо, но паровоз все же не загудел, всего две взятки. На семерку ушел туз и десятка. Потом у Коляна отъели его чистые малки, а под оставшуюся пику – зашли в восьмерку.

Виктор потом много раз возвращался в памяти к этому моменту и все не мог понять, почему, почему же Колян снес прикуп, зачем он оставил именно даму. То, что он вообще в пику зашел – Виктор даже и понять не пытался. Гору они вдвоем с Коляном открыли, как и договаривались – «впополаме».

А наутро Коляна застрелили.

III

В качестве эпиграфа:

Что может быть отвратительнее музыки! Я никак не могу понять, почему люди, которые жрут блины, не говорят, что они занимаются искусством, а люди, которые жрут музыку, говорят это. Почему вкусовые «вулдырчики» на языке менее возвышенны, чем барабанные перепонки? Физиология и физиология. Меня никто не убедит, что в гениальной симфонии больше содержания, чем в гениальном салате.

Если мы ставим памятник Моцарту, мы обязаны поставить памятник и господину Оливье. Чарка водки и воинственный марш в равной мере пробуждают мужество, а рюмочка ликера и мелодия негритянского танца – сладострастие.

Эту простую истину давно усвоили капралы и кабатчики.

Анатолий Мариенгоф. Циники

1

Ася знала, что такое голод. Она знала, что такое голод – не понаслышке. Знала, что такое голод, и не знала, что такое любовь. Но Ася смутно догадывалась, что природа этих явлений – любви и голода – одинакова. И причина ее знаний и незнаний тоже – одинакова.

Ася была детдомовской.

Потом она стала взрослой, и ей было странно и даже страшно слышать, когда такие же дети, как и она, воспитанники детских домов – жаловались на то, что в их детстве не хватало игрушек, или красивой одежды, или одиночества, отдельного пространства, каких-то своих личных вещей, типа персонального компьютера или собственных лыж.

Асе не хватало только еды и любви, об остальном она и не задумывалась.

В детстве еда занимала все ее мысли, она придумывала собственные философские построения, религию, науку, искусство – целый мир, где главной ценностью была еда. Слегка презрительно относилась к тем, кто не понимал этой великой ценности. Это были люди, у которых отсутствовал вкус. Буквально. Они сами казались Асе безвкусными, потому что были лишены возможности – приобщения к таинству. Такие люди были будто слепые или глухие, они были лишены одного органа чувств, для Аси – самого главного. Некоторые из этих «безвкусных» – не были равнодушны к еде, но они действительно не понимали вкуса. Им было все равно – что вкушать. Много, горячей еды – жрать. Ася даже плакала от отчаянности, когда жизнь сталкивала ее с такими лишенцами. Она пыталась им объяснить, что «вся еда – вкусная». Что просто надо научиться ее чувствовать, пробовать, понимать.

Она даже пшенную кашу, самую обычную, пустую на воде пшенную кашу – не ела, а вкушала, представляя, какие добавки, специи, сиропы – могли бы уточнить ее вкус, а какие – расширить гамму, не нарушая общей гармонии. Еду очень легко было испортить, Ася это знала. Если наплевать на нее. Не хотелось задумываться – в буквальном ли смысле плевали на еду их детдомовские поварихи или только в переносном. Возможно, просто воровали. Еды всегда было мало, очень мало, и довольно часто ее подавали в совершенно несъедобном варианте.

Но Ася как-то с детства понимала, что не еда в этом виновата, не сам изначальный продукт. Еда вся-вся-вся была вкусная и прекрасная. Еда была не от поварих, а от бога. «Хлеб наш на сей день». Хорошо бы напрямую. Посредники в виде директора детского дома и поварих – все портили.

Когда Ася впервые прочла Евангелие, ее ужасно возмутила притча с участием сестер Лазаря. Мария и Марфа. Марфа стала для Аси главной святой. Марфа кормила бога, Марфа знала – в чем смысл и в чем таинство.

Асе хотелось миссионерствовать, ей хотелось до всех донести – как это важно, нужно, священно. Еда.

В четырнадцать лет, выйдя из детдома – она прямиком отправилась в кулинарное училище.

Нет, ее там ничему не научили.

«Сливочное масло не является кулинарным жиром. Это ароматическая добавка, которая может быть использована в мизерных количествах. Баловство для домашних рецептов, везде читайте – вместо масла – маргарин».

Маргарин не был едой. Он был обманкой. Выпускники кулинарного училища выходили на практику, вооруженные до зубов – подобными уловками и обманками.

2

Ася чуть не завалила практическую часть экзамена по спецтехнологиям, когда не смогла съесть – то, что они готовили всей группой под зорким взглядом преподавателя. Преподавателя этого предмета, а точнее преподавательницу, звали Тамара Ивановна. Она не хуже Аси знала, что такое голод, она родилась в блокадном Ленинграде – в самом начале блокады.

Но трепета по отношению к еде не испытывала. Ее девиз был: «Все полезно, что в рот полезло». Дело было не во вкусе, а в насыщении необходимым количеством калорий. Для работников тракторных бригад требуется определенное количество калорий, для работников искусства – совсем другое. Она орала и топала ногами на Асю, когда та попыталась слить воду – после варки макарон.

– У макаронного отвара, деточка моя, очень высокая энергетическая ценность, на основе этого отвара ты должна была сделать соус для бефстроганова! Чему я тебя два года учила!!!

После этого Ася и не смогла есть – то, что они сами наготовили всем курсом. Печеночный паштет – мальчишки его месили, не надев перчаток, голыми руками – мяли и лепили из него рыбину. Печенка в форме рыбы, а рыба и вовсе бесформенна – под маринадом. Судак был замороженный, и когда он начал оттаивать, то поделился сомнительным запашком, но Тамара Ивановна сбрызнула пахнущую рыбку столовым уксусом – и сказала: «Cойдет!» Борщ, бульон для которого был сварен на «окорочках Буша», желтый-жирный-тяжелый-непрозрачный. Салат-оливье с «любительской» колбасой – эти жиринки в колбасе все время напоминали Асе «приключения Шурика», где он запихивал в вареную колбасу снотворные таблетки, чтобы отравить собаку. Единственное, что Ася готова была съесть,– это был бефстроганов, за его приготовление отвечала она сама, и мясо для него выбирала она сама. Студенты должны были закупать продукты для экзамена за свой счет, распределили – кому что, и начали хитрить – экономить сами на себе. Ася не поскупилась – бухнула всю стипендию на кусок свежей, незамороженной говядины, это была вырезка, которую можно было обжарить, припудрить мукой, добавить пассерованного до карамельного хруста репчатого лука и бульона (а лучше просто горячей воды – решила Ася, посмотрев на бульон из окорочков), и бефстроганов был бы готов. Но Тамара Ивановна – отняла у нее воду из-под макарон – и щедро плеснула в сотейник с мясом, а потом еще велела тушить – сорок пять минут. Она не верила в то, что мясо бывает незамороженное и может тушиться десять минут до мягкости, оставаясь при этом сочным. Преподавательница наверняка пристукнула бы Асю половником или скалкой, узнав, что на «бефстроганов массовый» – та извела драгоценную вырезку, ну или бы просто не поверила. Про вырезку Тамара Ивановна на лекциях говорила с придыханием: «Высокая кухня по пятому разряду, вам вряд ли удастся иметь дело с таким продуктом».

Ася наивно спросила:

– Почему?

– Потому что, деточка моя, в массовой кухне такого продукта нету.

– А если не в массовой?

– Ты думаешь, в «Асторию» после нашего ПТУ пойдешь работать? Как бы не так, в «Асторию» ты, может, и пойдешь, но с другого хода, сама понимаешь, а таких поваров – ждут столовые при заводах да тракторные бригады.

Тамара Ивановна накаркала. Летнюю практику перед выпуском Ася отрабатывала как раз при тракторной бригаде. Готовить так, чтобы эту еду было не страшно есть, было возможно только в те дни, когда была Асина смена. Выяснилось, что у ее сменщицы Зои взгляды на общепит мало чем отличаются от Тамары Ивановны: «Все полезно, что в рот полезло».

– Пассерованная мука придает супу невидимую густоту,– бубнила Зоя, насыпая эту муку из пыльного мешка горстями в суп.

3

В «Асторию» Ася, конечно, работать не пошла – ни с того, ни с другого хода, но ей хватило стажировки в ресторане при другой, не менее респектабельной гостинице. Там она поняла, что никогда-никогда не сумеет работать в команде. Кухня – это капище для одной жрицы. Капище или алтарь? Ася на всякий случай посмотрела в словаре значение слова «капище», Даль ей сообщил: «идолище, жрище, поганище, кумирня, бурханище» – прекрасный синонимический ряд. Поганище пусть останется – заводским столовым и прочим ПОП (голосом Тамары Ивановны: «запишите – ПэОПэ, предприятие общественного питания»). Ася решила стать жрицей жрища.

Заводские (школьные, больничные и прочие) столовые – ее не устраивали, впрочем, тракторные бригады – тоже. Кафе и рестораны Ася отсекла, хватило практики. Нет, в кафе никто не плевал в суп и не валял котлеты по полу, но все должно было выполняться точно по инструкции: ингредиенты, граммы, минуты. Ни один повар не имел права заменить паприку на кайенский перец, или тмин на кориандр, или черные маслины на зеленые оливки. Добавить чуть больше сливок или чуть меньше майонеза. Первое, чему научили Асю в ресторане,– это делать одинаковые отбивные. Одинаковые не по внешнему облику, а по граммам. Вырезка размораживалась, зачищалась от пленок и нарезалась кусками по 150 граммов, погрешность допускалась в 3– 4 грамма (но никак не больше 5). Если Ася отсекала кусок большим весом, его следовало уменьшить, обрезки не выкидывались, они «вбивались» в тот кусок, который не дотягивал до нужного количества граммов. Больше всего ее поразил конечный этап работы – когда обрезков накапливалось достаточно по весу – они все вместе «сбивались» в одну отбивную, тройная панировка (мука, льезон, сухари) – ап! – никто и не догадается, что у него на тарелке не цельный кусок мяса.

Каждое блюдо готовилось согласно технологическим карточкам. Технологические карточки составлялись шеф-поваром. Для того чтобы стать шефом – надо было отработать в общепите несколько лет. Но парадокс заключался в том, что шеф-повар фактически переставал готовить, вступив в должность. Он разрабатывал меню, составлял эти самые карточки – и контролировал работу кухни.

Если в меню значилось: «блюдо от шеф-повара» – это вовсе не значило, что у плиты стоял сам шеф, это значило лишь оригинальную технологию, сочиненную им единолично.

С тех пор Асе стали ужасно смешны рекламы-зазывалы при ресторанах на Невском: «бизнес-ланчи от шеф-повара», ха-ха-ха! Буа-ха-ха...

Раз шеф-повар практически не готовит – Ася решила, что нет смысла становиться шефом: «Пять лет делать отбивные из обрезков, чтобы потом самой сочинять рецепты – слишком дорогая плата».

Ася тыкалась всюду, искала свое место в мире большой еды, и главным ее условием было, чтобы между ней, богом, едой и клиентом – было бы как можно меньше посредников. Посредникам она не доверяла.

Ася ездила в качестве повара в геологические и прочие экспедиции. В тайге, в тундре, в горах и на море – в общем, вдалеке от цивилизации – еда приобретала огромное значение. Сотрудники затяжных экспедиций высоко ценили качественную кухню, и никто не требовал, чтобы Ася из экономии заменяла сливочное масло маргарином.

Потом, когда Ася обзавелась семьей и отдельным жильем – она стала отказываться от поездок и искать себе работу в городе. Она соглашалась устраивать частные обеды («только я сразу предупреждаю – я не посудомойка и не буфетчица, я могу составить меню, согласовать его с вами, закупить продукты, все приготовить – и уйти, остальное – не моя работа»), банкеты, юбилеи, вечеринки, детские праздники.