Тот, кто меня купил
Она вымокла. Волосы прилипли к лицу и вились змеями. Синие глаза смотрели радостно и виновато. Ещё бы. Тая кинулась в мои объятия, но прижимать её к себе я не спешил. Слишком зол. Будь она одна посреди дороги, я бы зацеловал её до смерти. Или до беспамятства. Радовался бы, что нашёл. Но наличие серебристого «Пежо» спутало все мои благие намерения. Оказывается, найти жену мало. Нужно ещё понять, что произошло.
– Я пыталась тебе дозвониться, но тут сигнал очень плохо проходит. А потом я опоздала на последний автобус. Ульяна хотела меня отвезти в город, и вот…
Ульяна?.. Я как-то туго соображаю. Вместо мифического любовника в машине женщина?..
– Мы в аварию попали. Чуть не перевернулись. Колесо пробили.
– Колесо? – как я огнём на неё не дыхнул – не знаю. Делаю шаг вперёд. Вид у меня, наверное, зловещий, потому что Тая пятится. Ноги у неё разъезжаются в этой невероятной грязище. Я успеваю подхватить её. Сжимаю так, что она охает. Подожди, милая, это только начало. Судорожно вспоминаю, есть ли у меня подходящий ремень. Пошире желательно. С пряжкой.
Из «Пежо» появляется женщина. От неожиданности я ослабляю хватку.
– Ульяна Грановская? – то ли спрашиваю, то ли глазам не верю. Пытаюсь навести резкость. Хочется головой тряхнуть.
Она ничуть не изменилась. Разве что коса сбивает с толку.
– Собственной персоной, – улыбается мне она. – Где бы мы ещё с вами встретились, Эдгар Гинц.
– Ну уж точно не на российском бездорожье рядом с женским монастырём, – бормочу я, и в голове всплывают сплетни, что сыпались довольно щедро – одна другой краше, когда она вдруг исчезла. Сколько прошло? Лет пять?
– Забирайте жену, Гинц, – мягко указывает мне она.
– А вы? – спрашиваю, прикидывая, что можно сделать. Менять колесо сейчас – не самая лучшая идея. Да и есть ли оно у неё запасное – тоже вопрос.
– А я останусь здесь. Вы не переживайте. Здесь я дома. Тая вам расскажет.
– Спасибо вам за всё! – горячо благодарит Ульяну моя жена. – Надеюсь, скоро встретимся!
Она собирается сюда возвращаться? Ну уж нет. Дудки. Как только мы попадём домой, я её запру. История о Синей Бороде покажется ей доброй сказкой.
– Желаю удачи! – произношу банальщину и тяну Таю за собой. Как-то неправильно бросить Ульяну здесь. Но она отказалась. И моя добрая Тая не настаивает. Видимо, пора узнать, зачем ей приспичило ехать в это место, причём тайно. Но пока мы в зоне видимости и слышимости, скандалить я не собираюсь: Ульяна – журналист. И она всё так же стоит возле своего авто и пялится нам вслед. Не хватало ещё попасть на первые полосы газет или журналов, или интернет-сплетен.
Мы бредём как две понурые лошади. Ноги разъезжаются, ливень перешёл в мелкий нудный дождь. Я крепко держу Таю за руку, словно боюсь, что она сейчас вырвется и умчится куда-то вдаль.
Да почему «словно». Я и… нет, не боюсь. Опасаюсь. Лучше всё же мою непредсказуемую жену удерживать от опрометчивых поступков. Она мудра не по годам, но этот поступок говорит о том, что и ветра в её голове хватает.
Неподалёку от нашей машины я снимаю и бросаю пиджак в грязь. Он безнадежно испорчен, а мне без него будет лучше.
Мы промокли насквозь, а нам ещё возвращаться. И опасения Игоря не беспочвенны. Будет чудо, если мы отсюда выберемся без приключений.
Я молча усаживаю Таю на заднее сиденье и падаю рядом. Она замёрзла. У неё синие губы. Игорь включает печку, но не знаю, поможет ли это.
– Снимай платье, – приказываю. У Игоря есть покрывало. К счастью.
Тая пытается сопротивляться, но против меня редко кто устаивает. Отжимаю бесполезную тряпку. Чтобы ей спокойно было. Домой она может войти и в покрывале. Укутываю её.
– А т-ты? – стучит она зубами.
– А я обойдусь, – стягиваю рубашку. Мы наконец-то трогаемся с места. – Игорь, едем осторожно. Дорога ни к чёрту.
Я мог бы этого и не говорить. Наш водитель только челюсти сжимает. Молчаливый робот. Скрытный и себе на уме. Надёжный, как несгораемый шкаф, где можно хранить даже собственные мозги. Убережёт.
– А теперь рассказывай, какого чёрта тебя занесло сюда. И какого чёрта ты удрала, отключила телефон?
Я киплю, а внутри такое дерьмо бушует, что хочется долго и нудно ей высказывать, что я говорил, предупреждал, просил. Что своим непонятным побегом она поставила на уши всех. А я чуть с ума не сошёл.
Она сидит такая усталая и жалкая. Укутанная в покрывало с головой. У неё грязь на щеке и носик торчит. Поэтому я мысленно начинаю считать: раз, два, три… чтобы не сорваться.
– Эдгар, – гладит она меня по руке. Осторожно, с опаской. Пальцы у неё ледяные. Я ловлю её руку и сжимаю ладонь в своей. Наверное, от ярости, что бродит у меня внутри, как злобный недоспавший медведь-шатун, ладони у меня горят.
Хочется закрыть глаза и расслабиться. Она рядом. Всё хорошо. Плевать на всё. Нашлась. Живая. Остальное как-нибудь переживём.
– Я нашла твою мать, Эдгар, – бьёт она меня по кумполу своей доверчивой простотой. – Поехала сюда, чтобы встретиться.
Ярость моя раскаляется добела. Знала. Промолчала. Ничего не сказала. Я слышу Таин сдавленный крик и понимаю, что слишком сильно сжал её пальцы. Как бы не сломал. Но в этот момент у меня хватает сил только отбросить её руку. Пытаюсь справиться с собой. Из груди рвётся рёв мамонта. Надо попытаться сосчитать до ста. Нет, лучше до тысячи. Чтобы не наговорить лишнего. Не сделать ей больно.
Её поступок – сродни предательству. Я открывал ей душу. Изливал боль, а она плела интриги за моей спиной.
– Эдгар, – голос её звучит тоненько. Наверное, будет плакать или уже. Но сейчас никакие слёзы меня не тронут. Я поворачиваюсь и смотрю ей в глаза. В бесстыжие лживые синие глаза, полные слёз.
– Мы вернёмся домой, и ты всё расскажешь. Всё. И попробуй только соврать мне, Тая Гинц. Одно слово лжи – и ты пожалеешь, что не осталась доживать век со своей мерзкой тёткой.
Глава 57
Эдгар
Она морщилась и баюкала руку – на коже уже проступили багровые пятна, что скоро превратятся в синяки. Нужно сделать рентген. Я сволочь и гад, забывшаяся скотина. Но чувство вины и проснувшаяся совесть не отменяли моей ярости.
Тая не плакала больше. Не проронила ни слова, пока мы добирались домой. Не выглядела она и поникшей: плечи расправлены, губы упрямо сжаты.
Дети было кинулись к ней, забросали вопросами, но, увидев наши каменные лица, сникли. Марк оттянул Настю. Они пятились до самой комнаты. Смотрели испуганно. Чёрт.
– Я скоро приду, – крикнула им Тая. – Под дождь попала, мокрая. Замёрзла.
Хоть кто-то из нас попытался их успокоить. Если честно, не находил слов. Каменный идол, с куском породы вместо сердца.
Тая зашла в спальню, набросила халатик и отправилась в душ. Молча. Собственно, ей не нужно было ни о чём спрашивать. Я бы сам её туда засунул после всего. Но она не нуждалась ни во мне, ни в моей заботе. Я душ принимать не стал, лишь переоделся.
– Ида, – попросил я домработницу, – приглядите за детьми. Нам с женой нужно поговорить.
Не сговариваясь, мы отправились на кухню. Не в спальню и не в большую комнату, а на нейтральную территорию, где будет легче произнести любые слова.
Я плотно закрыл за нами дверь. Сел за стол. Чувствовал себя царьком недоделанным, но продолжал пылать.
– А теперь я хочу услышать правду, – цежу слова, словно через мелкое сито. Сдерживаю себя. Пытаюсь говорить ровно. Выходит холодно и угрожающе. Пусть. Сейчас мне важно, чтобы она не начала юлить.
Тая садится напротив и смотрит мне в глаза.
– Я скажу. Скажу правду. Я и не собиралась тебе лгать, Эдгар. Поступила неправильно – согласна. Этому есть объяснение. Но прежде чем я начну вываливать тебе на голову кирпичи, хочу, чтобы ты уяснил: я не рабыня, Эдгар Гинц. И не заслужила такого отношения к себе. Не заслужила боли и недоверия. И вот этого – тоже не заслужила, – показывает она мне многострадальную руку. – Ты мужчина, и, будь добр, умей держать себя в руках, а руки свои каменные – подальше от меня. А уж если тебе хочется показать свою силу – выйди и трахни кулаком о стену. Можешь и головой приложиться, если слишком припекает. Я не твоя собственность – уясни это. Я всего лишь должна тебе деньги, но ты меня не купил, как рабыню на рынке.
«Я купил тебя», – крутится в голове, но я стискиваю челюсти, чтобы не произнести эти слова вслух. Моя смелая девочка. Злюсь и восхищаюсь тобой. Но это не даёт тебе права поступать со мной, как с плюшевым мишкой. Я не мальчик для бития, и уж тем более – не тот человек, с которым можно играть.
– Ты хотел найти мать, я помогла тебе.
– Как ты это сделала, Тая? – в голосе моём – обманчивая мягкость. – Её искали профи. Искали среди живых и мёртвых. Но я аплодирую стоя: никому в голову не пришло искать её в женском монастыре. Как же ты смогла вычислить? Или у вас был сговор, о котором я не знал?
Она смотрит на меня с жалостью.
– Не знаю, лечится ли твой маньячизм, Эдгар. Когда мы только познакомились, именно этого я и боялась. Ты слишком подозрителен и ищешь чёрную кошку в тёмной комнате. Только кошки там нет, к счастью. Я подобрала бумажку с телефоном, который дал тебе Сева. Там, в ресторане. Решила позвонить. После того, как ты сказал, что не можешь её найти.
– Ты украла этот клочок бумаги, – обвиняю в сердцах.
– Пусть украла, – не сдаётся она, – но зато она помогла мне её найти.
– Почему ты сразу ничего не рассказала?
Тая отводит глаза, вздыхает судорожно, поправляет влажные волосы здоровой рукой. Не могу смотреть на то, что натворил. Надо бы к врачу. Идиот.
– Она просила… И потом, я хотела, да, хотела с ней встретиться с глазу на глаз. Ты бы не дал спокойно пообщаться. Рычал бы и обвинял её во всех грехах. Ты же не умеешь любить, Эдгар. Копишь какие-то непонятные обиды. Удрал из дома и ни разу не спросил, не поинтересовался, как она. Ты даже не знаешь, почему она ушла от твоего отца.
– А ты, я так понимаю, знаешь, – я мягок, слишком мягок. Ручной котёнок с глубоко спрятанными саблевидными когтями тигра.
– Он бил её и издевался.
– Неправда! – я грохнул кулаком по столу так, что и сам вздрогнул – настолько это вышло сильно. – Я бы заметил! Он любил её без памяти. На руках носил. Боготворил. И умер, потому что она его предала, спуталась с очередным любовником, из дома ушла. А сейчас она наговорит, что хочешь. Ты слишком доверчивая, Тая. Людям веришь безоговорочно. А жизнь намного сложнее. Не розовая вата, в которую заворачивают хороших девочек.
Она поднимается из-за стола и подходит к окну. Дышит часто. Я вижу, как вздымается её грудь. Невероятно тоненькая, хрупкая, уставшая. Тёмные круги пролегают у неё под глазами. Уголки губ опущены, отчего она кажется старше.
– Ты забываешь, Эдгар, – дёргает Тая жалюзи. Туда-сюда – бесцельно. – Я не девочка из радужной сказки. Возможно, для тебя это прозвучит смешно, но я слишком много повидала за свою короткую жизнь. И ложь от правды тоже отличаю. Когда люди хотят казаться лучше – вижу. Пытаются выпятить свои достоинства и скрыть недостатки – чувствую. Твоя мать… наоборот. Склонна винить себя во всём. Она терпела издевательства, пока могла. Ждала, чтобы ты вырос. Не смела разрушать семью.
– Что ещё она наплела тебе, чтобы подобраться ко мне поближе? Ей мало того, что она детей на меня оставила? Это хитрый ход? Давление на жалость?
Тая поворачивается и смотрит на меня пристально.
– Ты не слышишь меня. Не хочешь услышать. Ты и её не стал слушать, хоть она готова была с тобой поделиться несчастьем. Маленькой частью, что свалилась на неё. Ты забываешь: она не пришла к тебе просить деньги, когда умирал её муж.
– А он умирал? – перебиваю я её.
Тая осекается, словно сболтнула лишнее. По её глазам всё видно.
– Ты даже этого не знаешь, – говорит тихо. – Ты наводил справки о своём биологическом отце. А о матери ничего и узнавать не захотел. Тебе неинтересно. Ты обвинил её ещё тогда, в юности. И с тех пор ничего не изменилось. Зачем ты искал её, Эдгар? Если не хотел выслушать, попытаться понять и поверить?
– Это ты не хочешь понять, Тая, – говорю жёстко. – Она бросила детей. Пусть не ради какого-то мифического мужика – она даже в этом солгала. Сбежала, скрылась, спряталась. Умыла руки.
Тая молчит. Смотрит на меня с какой-то затаённой грустью. Долго-долго. Мне стоит большого труда выдержать её взгляд. А затем она отрицательно качает головой.
– Неправда. Даю руку на отсечение. Да что там – голову. Она оставила тебе их на время и обязательно заберёт, как только справится с бедой. Ты ведь никаких документов на них не оформлял? Не брал опекунство? Нет, конечно. А это значит, что официально дети – её. И если бы ты потребовал этого, она бы не отдала их. Придумала бы что-то другое. Нашла иной выход. У них ничего не осталось. Продали всё, чтобы спасти отца. Бедствовали. Нищими остались. Пришла ли она к тебе? Попросила ли помощи? Нет. Она наступила на собственное горло, лишь когда поняла, что не справляется. Они… голодали. А ты в это время бегал от неё. Не хотел встречаться. Вот и вся правда, Эдгар.
– Браво! Всё, чего она добилась, – настроила тебя против меня. Рассорила нас. Влезла в семью. Взбаламутила всех. Я тоже руку на отсечение даю: она попросила не говорить ничего мне. Подбила тебя убежать, чтобы встретиться с ней.
Тая устало опирается о подоконник. Вздыхает. Прикрывает глаза.
– Не могу больше. Я тебе об одном, а ты мне о другом.
– Ты хочешь доказать мне, что она – хорошая мать? Почему же она не осталась рядом с детьми? Не наступила на горло своей гордости поглубже. Попросила бы – я бы и её приютил. Наверное. Или деньги дал. Но она пошла по лёгкому пути – сбыла их и удрала. С глаз долой – из сердца вон. Ты не разжалобила меня, Тая. Не нахожу я в своём сердце ей оправдания. Можешь сделать ещё один заход, чтобы убедить меня в обратном. Давай, валяй. Что ещё я должен знать о своей прекрасной матери?
Тая бледнеет. Выпрямляется. Становится словно выше ростом.
– Ты должен знать, что она у тебя есть. Многие бы за эту привилегию отдали бы не только руку. Но ты не ценишь того, что тебе дано и не отнято. Не можешь ни понять, ни простить. Слишком мало в тебе любви. Слишком ты суров и зациклился на одиночестве, неприкосновенности, защите собственного достоинства. Это не плохо. Но и не хорошо. Ну, да ладно. Что теперь об этом. И ещё есть одно. Она больна, Эдгар. Больна, но пытается справиться с болезнью. Может быть, хоть это немного смягчит тебя.
Тая проходит мимо меня. Толкает дверь. Я смотрю ей вслед, и у меня не хватает сил ни окликнуть её, ни осознать, что она только что сказала.
А ещё меня грызут сомнения. Может, я и правда слеп?.. А она права, моя маленькая мудрая жена?..
Глава 58
Тая
У меня хватило сил зайти к детям. Ида читала им сказку.
– Вы поссорились, да? – спросила Настя, как только за домработницей закрылась дверь.
– Нет, – солгала я, – нам нужно было поговорить. Так бывает: иногда взрослым надо разговаривать, чтобы понять друг друга.
– Мама с папой тоже разговаривали, – вздохнул Марк.
И детей словно прорвало. До этого они не рассказывали, что было до того, как попали к нам, а сейчас плотина рухнула и остановить их было невозможно. Да я и не хотела.
– Мы скучаем по маме. Очень, – почему-то шёпотом сказала Настя. – Она у нас весёлая. Была, пока папа не заболел.
Они тосковали, а я боялась рассказать, что видела её.
– Мама сказала, что заберёт нас, – в голосе Марка столько мечтательности, что я растерялась.
– Вам с нами плохо? – такие вопросы всегда тяжело задавать.
– Нет, но с мамой – лучше, – в голосе Марка – уверенность.
Наверное, так и есть. Маму не заменит никто.
Я засиделась с ними. Потом купала. Потом укладывала спать. А Эдгар всё так и сидел на кухне – я видела краем глаза. О чём думал – не знаю.
Я умирала с голоду, но не посмела зайти. Пусть. Сейчас лучше не сталкиваться, чтобы не сделать ещё хуже, чем есть. Нам обоим нужно остыть, подумать о многом.
Я упала в холодную одинокую кровать, укуталась в одеяло и уснула мгновенно. А проснулась от прикосновения. Эдгар коснулся меня, и этого оказалось достаточно. Мы сплелись, как два осьминога – крепко, всеми конечностями. В один клубок, когда не понять, где он, а где я.
Целовались, как сумасшедшие. И мне наконец-то стало и жарко, и хорошо. Я ловила его руки, целовала ладони. Он вжимался в меня бёдрами – возбуждённый и горячий. Тёрлись друг о друга, как не воспламенились.
Его губы – везде. Одежда – в клочья. От нетерпения, от невозможности ждать – так хотелось нам быть ближе, невыносимо ближе, чем есть.
Когда он вошёл в меня – я закричала. Рассыпалась на осколки радуги и хотела большего. Быть с ним. Жить в нём. Слиться так, чтобы ему никогда не захотелось меня бросить, оставить, убежать.
Он вторгался в меня мощным прибоем, неистовым штормом, высокой волной, что брала меня в плен и освобождала. С каждым толчком, с каждым движением Эдгар становился ближе, и хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
Он что-то шептал сквозь стиснутые зубы. Бормотал то ли «люблю», то ли «убью». Но, учитывая наши непримиримые разногласия, в «люблю» я поверить не могла. «Убью» ближе к истине, но я позволяла, позволяла себе думать, что слышу заветное слово – то, что хотела бы услышать от него больше всего на свете.
Мы так и уснули – сплетённые вместе. Он во мне. Он мой. Единственный. Я знала это точно и не хотела ничего другого. Я бы хотела стать его дыханием. Его кислородом. Чтобы он мог дышать мной. Чтобы я всегда была необходима ему для жизни.
Человек не может жить без воздуха. Если бы я только могла, я бы растворилась в атмосфере. Лишь бы ему было хорошо.
Я проснулась в одинокой постели. Может, мне всё приснилось? И не было никакого Эдгара ночью?
Заботливо подоткнутое одеяло. Я обнажённая. От моей пижамки – жалкие останки. Она так и валяется рядом с кроватью. Он был со мной. И ушёл. Молча, не сказав ни слова. Наверное, даже не поцеловал. Я бы почувствовала. Не приласкал, как он любил это делать с утра. Как жаль, что ночь стирает барьеры, а день их возвращает назад и подчёркивает высоту планки, через которую нужно перемахнуть, чтобы наконец-то достучаться до самого невыносимого, самого любимого мужчину в моей жизни.
Я приняла душ. Я наконец-то поела. Завтракала с наслаждением. Дети ещё спят, можно насладиться тишиной. Че Гевара зевает во всю пасть. Судя по всему, с ним уже погуляли. Кто-то слишком рано встал. Пробежка ранним утром для очень упрямых мозгов – то, что нужно.
– Не помешаю? – Леон зашёл в кухню, и я пожалела, что моё одиночество разрушено. Я бы хотела ещё немного подумать. Как быть. Что делать. С чего начинать. Но Леон… мы и так слишком долго не обращали на него внимания.
– Присаживайся, – стараюсь подавить вздох. – Хочешь кофе или чаю?
– Я сам, – качает он головой. – Тебе не нужно пытаться угодить мне. Да и вообще не нужно. Я вполне способен сделать и чай, и кофе, и завтрак приготовить.
– Я встречалась вчера с Эльзой, – говорю открыто. Этот разговор тоже нужно пережить.
Леон кивает. Наливает воду в чайник. Зажигает газ.
– Я знаю. А ещё знаю, что вы поругались с Эдгаром. Наверное, мне не стоило тебя подталкивать к этой встрече. Получилось неправильно. Точнее, я не жалею, нет. Вы должны были встретиться. Поговорить. Она… замечательная, другой такой нет. Ни я, ни малышня не осуждаем её за то, что случилось. Нужно немного подождать, и всё наладится. Будем жить, как прежде. И Эдгар успокоится.
– Ему нелегко, – пытаюсь оправдать мужа. – Вот так сразу, через столько лет, сложно поверить в то, что жизнь была немного другой, чем он видел.
Леон поворачивается и смотрит мне в глаза. Меня как током бьёт – так он похож на Эдгара. Те же черты, тот же упрямый взгляд. Глаза у них – от матери. И это я тоже помню.
– На самом деле, мне плевать, что он думает, во что верит. Я… знаю, о чём вы говорили вчера.
– Подслушивал? – кажется, я не удивлена.
– Слышал. Вы не очень тихо разговаривали. Мне всё равно, сможет ли он простить или понять маму. Это… слишком сложно на самом деле. Я задавал себе тысячу вопросов. Ставил себя на его место. Наверное, я бы вёл себя, как и он. Время, искажённое восприятие. Обиды. Смерть отца. Я тоже это пережил. Тоже был неродным. Но его любили. А меня – только мама. Поэтому мне важно, что ты поверила ей. Это всё, чего я хотел. Не нужно пытаться их сводить, мирить. Мне кажется, их ждёт только лишняя боль.
– Почему? – я искренне не понимаю убеждённости Леона.
Он снова смотрит мне в глаза.
– Всё просто. Правда осталась там, в прошлом. Никто не знает, как оно было на самом деле. И свидетелей не осталось. Я знаю: мама не лжёт. Она никогда не умела врать и изворачиваться. Слишком прямая и бесхитростная. Кто-то может её не понять. Осудить. Но осуждать легко, понять – сложно.
Он подбирал слова. Запинался. Пытался сформулировать мысль. Кусал губы.
– Ты можешь не объяснять, – погладила его по предплечью. – Я всё понимаю. Но мне всё же хотелось бы, чтобы и Эдгар понял. Или хотя бы простил. Через столько лет сложно – ты прав. Дадим ему время. Он поймёт.
Леон поймал мою руку и поцеловал. В раскрытую ладонь. Совсем как Эдгар. Меня словно током ударило – таким интимным показался этот жест.
– Не надо, – мягко забрала руку.
– Всего лишь благодарность за понимание, – обдаёт меня холодом далёких гор.
– Всё равно – не нужно, – прошу я и ухожу.
Нужно будить детей. Узнать, как там Синица. Я вчера была слишком занята побегом, встречей, разборками с Эдгаром и совсем забыла о подруге. А её здесь нет. Значит, она всё же отправилась в общежитие.
Проснувшаяся совесть накрывает меня с головой. Может, Эдгар её выгнал? Разозлился?.. Как бы там ни было, нужно жить дальше. И никакие ссоры не отменяют повседневных дел. Всё наладится. Я уверена. А если не уверена, значит буду воспитывать в себе позитивное мышление по системе Лины Синицы. Сейчас самое время заняться именно этим. Хоть я и не верю в Мироздание.
ла по лёгкому пути – сбыла их и удрала. С глаз долой – из сердца вон. Ты не разжалобила меня, Тая. Не нахожу я в своём сердце ей оправдания. Можешь сделать ещё один заход, чтобы убедить меня в обратном. Давай, валяй. Что ещё я должен знать о своей прекрасной матери?
Тая бледнеет. Выпрямляется. Становится словно выше ростом.
– Ты должен знать, что она у тебя есть. Многие бы за эту привилегию отдали бы не только руку. Но ты не ценишь того, что тебе дано и не отнято. Не можешь ни понять, ни простить. Слишком мало в тебе любви. Слишком ты суров и зациклился на одиночестве, неприкосновенности, защите собственного достоинства. Это не плохо. Но и не хорошо. Ну, да ладно. Что теперь об этом. И ещё есть одно. Она больна, Эдгар. Больна, но пытается справиться с болезнью. Может быть, хоть это немного смягчит тебя.
Тая проходит мимо меня. Толкает дверь. Я смотрю ей вслед, и у меня не хватает сил ни окликнуть её, ни осознать, что она только что сказала.
А ещё меня грызут сомнения. Может, я и правда слеп?.. А она права, моя маленькая мудрая жена?..
что рухнула плита в моей груди, я чуть не загнулся. Так легко стало и больно одновременно.
Глава 59
Тая
Больше не было ни Вени, ни Андрея. Были два хмурых столба с бандитскими рожами. Вежливые, как английские джентльмены.
– Не положено, – твердили они как два попугая. – Если вы хотите выйти, Таисия Дмитриевна, спросите разрешения у мужа.
Так я стала пленницей в золотой клетке. Таисия Дмитриевна. Непривычно и обидно.
Эдгару я позвонила, но телефон его – вне зоны доступа. Я не могла поехать ни в университет, ни выйти на улицу, подышать воздухом или погулять с детьми. Хорошо, что у меня не экзамен.
– Лин, где ты пропала? – подруге дозвонилась я быстро.
– Уехала я, Тай. Нечего мне делать с вами. Одни нервы. Ты вчера, подруга, не просто удрала, а подставила всех по полной программе. И меня, что ничего не сказала, и Ольку – до сих пор её трясёт. Чтоб я этого Игоря и на пушечный выстрел рядом с ней не видела. Она не рассказывает, что там случилось, когда он из неё подробности вытряхивал о твоём доблестном побеге, но Ольку от него колбасит, как на американских горках. Я и уехала, как только она мне позвонила и рыдала в телефон. Я никому на фиг не нужна – позволили умотать. Ну её, Тай, твою богатую жизнь с Гинцем. Одно ясно: он тебя любит. Или ценит, как драгоценный экспонат в своей кунсткамере. Не вернусь – и не проси. И не приеду, нет, чтобы тебе сопли подтирать. Заварила кашу – разбирайся сама, ладно? Сейчас третий – лишний в вашем противоборстве с Эдгаром.
Вроде и жестоко. И обидно. Но справедливо. Линка не умеет выкручиваться. Режет правду, какой бы она ни была неудобной.
