Та, что меня спасла

Клоун. Всю кровь выпьет, пока из него что-то выжмешь. Угрожающе свожу брови и делаю шаг ему навстречу.

– Ну всё, всё, сдаюсь, Тайна! Ну, есть у меня транспорт. Я же вчера за продуктами ездил. Вид, правда… сама понимаешь, но бегает шустро – мне большего не нужно. Я к тому – приметная очень тачка у меня. А чтобы другую достать, нужно время. А тебе зачем моя «невеста»? Машину я так называю, – поясняет он, глядя на мои взлетевшие ближе ко лбу брови.

– К тётке нужно съездить. Волнуюсь я. Да и расспросить кое о чём хочу. Показывай свою «невесту». На месте разберёмся.

– Прямо сейчас? – смотрит он на часы в мобильном телефоне. – Хотя как раз сейчас. Пойдём. Только в обморок не падай.

Он исчезает на несколько минут, выходит уже одетый. Футболка на нём – на три размера больше, но его даже это не портит. Вот кого хоть пугалом обряди – будет выглядеть элегантно, словно с подиума или журнальной картинки.

Я собираю волосы в пучок и натягиваю на голову капюшон спортивной кофты. Конспираторы. Почему-то меня всё это веселит. Я не особо верю, что кому-то нужна в этом огромном городе, где человеку затеряться – раз плюнуть.

Мы выходим на улицу. Тёмные тучи плывут низко. Ветер налетает шквалами. Надо было, наверное, зонт брать, но я не уверена, что Аль и зонт – вещи совместимые.

– Здесь неподалёку гаражи. Очень повезло. Буквально три двора пройти, – объясняет он мне. Несмотря на раннее утро, здесь не безлюдно. Уже встречаются прохожие. Старые дома живут. Кто-то выгуливает собак, кто-то спешит на работу. Тётенька в бигуди вешает на балконе выстиранное бельё. Деревья. Лавочки у подъездов. Дышится легко. Мне очень здесь нравится.

Когда Аль открывает гаражные ворота, я замираю и понимаю, о чём он пытался мне втолковать. Его «Кадиллак», конечно, не рухлядь, но такая машина заставляет открывать рот и долго смотреть ей вслед. Чёрная, блестящая, как жук. Разрисованная нежно-розовыми цветами и бутонами в вихрях и завитках, и словно укрытая тонкой вуалью – фатой. Белоснежно-прозрачной, настолько реальной, что хочется потрогать руками, чтобы убедиться в её невесомой изящности.

– Аэрография, графика три дэ, – словно оправдывается Аль. – Мне было скучно.

– М-да, – мычу я то ли от восхищения, то ли от огорчения. – Тётка отменяется. Если мы туда подкатим на этом, весь окрестный колхоз ещё долго будет помнить наше триумфальное появление.

– Я что-нибудь придумаю, – торопливо обещает Аль. – Тётка так тётка. Почему бы и не съездить? Пара-тройка звонков – и жизнь наладится. Кстати, а ты заметила, что нас пасут? – брякает он ни с того ни с сего, и я испуганно оглядываюсь назад, пытаясь рассмотреть, кого же увидел Аль и почему вдруг решил, что за нами следят…

Глава 13

Эдгар

Чёртов пёс не хотел уходить. Я уводил его, считай, силой. Он чуть не цапнул меня за руку – добряк Че, на котором, как мне казалось, могут спать коты, мыши и мухи. И почему-то от его сопротивления заныло, как от нехорошего предчувствия, сердце.

– Глаз с неё не сводить, – нарычал я на безопасников. – Упустите, прошляпите, не успеете вдруг чего прикрыть – вылетите навсегда с волчьим билетом. Будете улицы подметать и плакать от счастья, что у вас есть работа.

Они молчали. Никто не посмел посмотреть на меня снисходительно. Очень серьёзные и собранные. Я решил это сразу. Не собирался оставлять её беззащитной. Не сейчас, когда чёрт знает что творится.

За мной охотятся, за ней – я выясню и разберусь. Главное – её безопасность. Таина и, возможно, нашего малыша. Страшно произнести вслух, но я радовался. Радовался тому, что она сейчас не со мной, не в моей квартире, а спрятана в сердце города, пусть и под присмотром этого ненормального художника.

Он вынырнул, как тень, когда я пытался одной рукой удержать Че, а второй открыть замок.

– Не бойся, Гинц. Со мной надёжно, как в банке со старыми традициями. Тайна… считай, что она мне как сестра.

– Я считаю раз, два, три. А ты тронешь её хоть пальцем, обидишь или попытаешься голову морочить – убью. Она здесь, потому что я ей доверяю. И потому что, к сожалению, она доверяет тебе.

Я чуть не проиграл битву с упирающимся Че, выругался в полголоса и, справившись наконец-то с замком, кинул напоследок:

– Не прощаюсь. Я ещё вернусь. Так что придётся меня терпеть.

– Я потерплю, – кинул он мне в спину. – Я вообще очень терпеливый человек.

Видимо, в спорах этот художник любит оставлять за собой последнее слово. Ну и чёрт с ним – пусть радуется. Должны ж быть у человека маленькие победы.

Пса я сдал Игорю и приказал отвезти домой. Там дети, мать. Может, в знакомой обстановке псина в себя придёт.

В больницу явился под утро. Молча сдался в руки Жоре.

– Ну, не так всё и плохо. Могло быть и хуже, но уже некуда.

Мрачный его юмор меня не тревожил. Я уснул почти мгновенно, как только голова подушки коснулась. А когда проснулся, решил, что разлёживаться больше смысла нет.

– Выздоровел, – ворчит мой друг. – Я так сразу и подумал: как только на свидание с женой сходишь, так и всё, прощай лечение.

– Долечишь на ходу, – в голове я выстраиваю план действий. – Я готов встретиться с полицией и возвращаюсь домой. Слишком много всего навалилось, – смотрю я Жоре в глаза. – Лежать в клинике – это головой в асфальт прятаться. Двум смертям не бывать, как говорится, а в остальном – прорвёмся.

Жора хмуро кивает.

– Будь осторожен, Эд.

– Буду, – обещаю кратко.

– Тебе есть ради чего жить, – убеждает он меня так, словно я не способен понять главного. – Как там Тая?

– Всё хорошо, – не вдаюсь в подробности. Лучше не рассказывать об этом никому. Даже не из-за недоверия, а просто чтобы не расплескать то, что у меня сейчас на душе.

Следователь похож на въедливого хорька. Невысокого роста, с умным высоким лбом и залысинами. Глазки у него острые и губы неприятно красные – он без конца их облизывает. Фамилия у него Синицын – и от этого почему-то хочется улыбаться. Кажется, я скучаю по Таиной взбалмошной подружке. Неожиданно.

– Я бы хотел встретиться с вашей женой, Эдгар Олегович, – нудит этот грызун человеческой фауны. Он раздражает меня. И внешним видом, и упрямством, что открыто читается на его лице. И тем, как он мягко произносит звук «ч» – такой себе противный дефект речи.

– Боюсь, это невозможно. В свете известных вам событий, я отправил её поправить здоровье.

В уме я прикидываю, куда нажать, чтобы все эти хорьки не сильно зарывались. Толку от их деятельности я не видел, но если уж предстоит терпеть вмешательство в мои дела извне, то пусть работают в тандеме, а не вставляют палки в колёса да ковыряются там, где не нужно.

Стараясь не выдать своё раздражение голосом, я рассказал предельно честно, что со мной произошло. У него куча вопросов, и видно, как интересно будет этому следователю вцепиться зубками в запутанное дело. Как и положено, он подозревает всех, хоть и не говорит об этом прямо.

– Вы принимаете какие-нибудь препараты? – вопросы он выстреливает коварно и неожиданно по принципу: усыпить бдительность и шарахнуть. Выглядит это примерно так: бу-бу-бу – шарах! Бу-бу-бу – трах-тарарах!

– Нет, – стараюсь быть терпеливым, но спокойствие моё – на пределе. – Я абсолютно здоровый человек. Не пью, не курю, не колюсь, не нюхаю.

– Экспертиза показала, что в ваш организм попал не просто яд, – сверлит он меня взглядом, облизывает плотоядно губы и делает театрально-долгую паузу. От его спецэффектов хочется устало прикрыть глаза. Отличное начало дня: утро удалось. Ещё ничего не произошло, а я уже устал. Вежливо молчу. Он всё равно расскажет, что там отковыряли в моём организме.

– Антидепрессанты и обезболивающие препараты. Эффект ожидаемый: уменьшается частота дыхания и сердечные сокращения. Вплоть до полной остановки сердца. На вид – вполне безобидное незнание подобной несочетаемости.

Препараты. Я больше его не слушаю. Мать?.. Слишком сложно, чтобы быть правдой.

– Зря ты злишься на Синицына, – гудит полковник Журавлёв, – очень толковый мужик. Он ещё что-то пытается мне доказать на мою просьбу повлиять на слишком большое рвение этого типа, а я почему-то невпопад думаю о их птичьих фамилиях: Синица, Синицын, Журавлёв… Наверное, препараты немного свернули набок мне мозги.

– Пусть, пусть копает, куда хочет. Я лишь хочу, чтобы он и все остальные оставили в покое мою жену, – бросаю я в сердцах.

– Не торопился бы ты, сынок, – крошит меня на части слишком острым взглядом Анатолий Иванович. – Иногда такие вещи вылезают, ахнуть можно.