Черный часослов
А ты тем временем трясешься от страха в библиотеке.
Одно дело – тысячу раз по ночам представлять себя обладательницей иллюстрации, которой ты одержима. И совсем другое – повернуть ручку, вставив в замочную скважину дубликат ключа, тяжело дышать в ожидании, сработает ли замок, потом быстро проскользнуть внутрь и закрыть за собой дверь. И вот ты наконец в пещере Али-Бабы, но свет включать нельзя. Тебя окружают несметные сокровища – настоящий соблазн для того, у кого нет ничего за душой, кроме сорока пяти песет и ключа.
Вокруг царит полутьма, благодаря высокому и узкому окну, и ты пробираешься сквозь светотени этого живого полотна. Наконец добираешься до своей вожделенной книги и достаешь скальпель, прихваченный на уроке предтехнологии. Вырезать страницу из старинной книги вовсе не так-то просто, как казалось раньше. Бумага крепко прошита, и нить не поддается. Лезвие скальпеля недостаточно острое. К тому же ты не хочешь испортить книгу: она заслуживает того, чтобы оставаться такой же прекрасной в последующие сто лет – пусть без одной страницы, но в безупречном состоянии. Ты не хочешь повредить другие страницы – они не виноваты в том, что в них нет той завершенности и красоты, как на этой иллюстрации, завладевшей твоим воображением с детства.
Ты закрываешь глаза и стараешься сосредоточиться. Повторяешь про себя стихотворение Альмафуэрте, одного из твоих учителей, одного из тех, кого ты не знала, но кто открыл для тебя первые крупицы жизненной истины:
Даже если побежден ты, не сдавайся.Даже если раб, не будь в душе рабом.И, дрожа от страха, действуй смело.Яростно сражайся, хоть изранен…И пускай грозит возмездьем и кусаетПо земле катящаяся голова [5].Ну что ж, «даже если побежден ты, не сдавайся».Теперь существуют только эта иллюстрация, скальпель и ты. Вы превратились в закрытую экосистему, где ты была хищником, страница с иллюстрацией – добычей, а скальпель – твоим грозным оружием.
* * *Тысячи часов, которые ты провела, держа кисть и виртуозно копируя ею чужие мазки, сослужили тебе хорошую службу: благодаря этому у тебя твердая рука – не хуже, чем у часовщика, хирурга или наперсточника.
Ты прикладываешь необходимую силу, и столетняя нить наконец поддается – иллюстрация начинает понемногу отделяться.
Вся суета мира остается где-то далеко за пределами твоего ровно бьющегося сердца. Точность – единственное, что сейчас важно: пациент, перенесший операцию, не должен получить никаких увечий. Ты вырезала драгоценность из старинной книги, и листок, отделенный от остальных, становится почти невесомым в твоих руках.
Ты расстегиваешь свою белую блузку и прячешь листок под майку, которая уже стала тебе мала. В такой ситуации это даже к лучшему. Бумага быстро становится как будто частью твоего тела.
Ты ставишь пострадавшую книгу обратно на предательски зияющее пустое место на стеллаже с инкунабулами. Именно для этого ты вот уже несколько месяцев старательно протирала пыль на полках: там не должно остаться никаких следов, которые могли бы выдать, что кто-то тайком туда забирался.
Теперь остается вторая часть твоего плана: нужно хорошо припрятать свое сокровище, чтобы иметь возможность снова любоваться им, когда захочется. Это твоя первая собственная драгоценность, отнятая у прошлых веков.
И так будет всегда: ничто не будет дано тебе просто так, тебе придется брать все самой. Свободу, любовь, жизнь…
Наступает вечер, и ты хочешь только одного: чтобы ужин поскорее закончился и ты могла бы наконец отдохнуть, лежа в темноте на своей кровати.
Однако в этот день что-то идет не так. Происходит нечто необычное. Мать Магдалена зажигает свет в общей спальне воспитанниц. Слышны удивленные перешептывания, кое-кто даже осмеливается ворчать. Но ты уже знаешь, что это из-за тебя. Настоятельница любит во всем порядок и предсказуемость, она никогда прежде не нарушала в полночь покой ваших снов.
– Итака Экспосито – в мой кабинет. Со мной.
Ты в оцепенении выбираешься из кровати в ночной сорочке; ночь очень холодная, и нужно скорее обуться. Все смотрят на тебя, и ты видишь в их глаза ужас. Возможно, у некоторых еще сочувствие.
– Забери свою форму, ты покидаешь школу.
Твои щеки начинают леденеть изнутри.
«Куда? Куда меня могут отправить?» – думаешь ты. И сразу приходит осознание: ты пятнадцатилетняя сирота, которую собираются изгнать из монастырской школы.
Ты берешь свою потрепанную форму школы Веракрус и идешь следом за матерью-настоятельницей. В этот раз на ней нет покрывала, и ты впервые видишь ее светлые волосы с короткой мужской стрижкой, стройную и прямую фигуру под ночной сорочкой: она красивая женщина, несмотря на неизменную горькую гримасу, кривящую ее рот, когда она улыбается.
– Закрой за собой дверь.
Ты подчиняешься: тебе не хочется, чтобы кто-то все это видел и слышал.
Ты знаешь, что она ждала этого момента много лет, и вот случай подвернулся – ты сама преподнесла ей его на блюдечке. Проклятое помешательство – ведь можно было ограничиться тем, чтобы просто любоваться иллюстрацией во время каждого визита в библиотеку… Но желание обладать этим сокровищем, сделать его своей собственностью, постепенно завладело всеми твоими мыслями.
И ты поддалась.
Это твоя вина.
Настоятельница предъявляет тебе улики, подтверждающие твое преступление. Рядом с иллюстрацией лежит также сказка Андерсена «Девочка со спичками». Самая грустная, рассказывающая о нищей девочке, которая в канун Нового года умирает на улице от холода под снежным покрывалом. Она видит в небе падающую звезду и вспоминает, что говорила ей бабушка: «Кто-то теперь умрет». Девочка поджигает оставшиеся у нее три спички, пытаясь согреться. Когда загорается последняя, появляется ее покойная бабушка, берет ее на руки и уносит с собой на небо. Ты украла эту сказку на прошлое первое января: у тебя был день рождения и ты решила что-нибудь себе подарить. Это был твой первый подарок, и ты была просто счастлива. Ты спрятала сказку под занавесом в старой часовне, где постоянно шел ремонт и куда никто не ходил.
– Я должна уведомить соответствующие органы; ты несовершеннолетняя, и тебя отправят в исправительное учреждение.
Она все время наблюдала за тобой, следила… возможно, она знает тебя даже лучше, чем ты сама.
В этот момент раздается осторожное постукивание в дверь костяшками пальцев.
– Не сейчас! – повышает голос мать Магдалена.
Сестра Акилина входит, проигнорировав возражение. На ней халат и меховые тапочки.
– Что здесь происходит? – спрашивает она, и в ее голосе слышатся властные нотки, не знакомые тебе прежде. Очевидно, есть что-то такое, чего ты не знаешь о них обеих – впрочем, ты всегда замечала, что было нечто странное в их общении между собой.
– Итака Экспосито нанесла ущерб библиотечному фонду нашей обители. Следует сообщить об этом в епископат и органы власти. Я этого так не оставлю. Это был один из самых ценных наших экземпляров!
– Вы никуда ничего не сообщите, матушка. Не забывайте, без меня вам не обойтись. Вот, взгляните, что пришло сегодня…
Сестра Акилина кладет на стол какие-то бумаги. Мать Магдалена просматривает их, и в ее глазах читается паника. Она в полном смятении опускается на стул.
– Разумеется, без вас мне не обойтись, как всегда в трудные времена… Но в любом случае Итака должна покинуть школу.
– Она никуда не уйдет, она мне нужна.
– Зачем она вам нужна, не понимаю.
– Все вы понимаете, вы же не слепая. А вот я скоро ей стану. Дегенерация желтого пятна у меня прогрессирует.
– Да, но медленно. Вы можете продолжать работать еще многие годы.
– Рано или поздно произойдет неизбежное, и вы это знаете, матушка. Будьте реалисткой, проявите благоразумие – именно в этом состоит мудрость руководителя школы, – стоит на своем сестра.
– Но мы не можем возобновить гастроли, она сама разрушила свою репутацию…
– Речь не идет о гастролях. Я уже стара, чтобы сопровождать ее, а вы сами не станете этого делать, вы с трудом ее переносите. Однако мне нужно подготовить ученицу, которая смогла бы меня заменить. Так было всегда.
– Она никогда не сможет стать одной из Эгерий.
– Почему нет?
– Они должны происходить из хорошей семьи, быть образованными, владеть иностранными языками. Ее уровень не соответствует.
– Это поправимо. Я займусь ее подготовкой.
– Ее все равно не примут.
– Предоставьте это мне.
– А нравственная сторона? Она ведь только что изуродовала библиографическую редкость!
– При чем здесь нравственность, если мы обсуждаем сейчас возможность принятия Итаки в общество Эгерий? Эта девочка по-настоящему талантлива.
– Итака Экспосито абсолютно неуправляема.
– Предоставьте ее мне, – повторяет сестра.
И вот ты видишь, как змея начинает отползать – настоятельница готова сдаться. Сестра Акилина продолжает, указывая на письмо, ставшее моим спасением:
– У нас есть неделя, чтобы раздобыть деньги и предотвратить закрытие школы. Сейчас нам не до рассуждений на тему морали. Нужно действовать, исправлять ошибки будем потом. Епископ не станет вмешиваться в ситуацию, чтобы помочь нам, матушка, – твердит сестра Акилина, и тон у нее совсем не просительный, а уверенный и спокойный.
– Что ж, хорошо. Но Итака должна быть наказана. Идите сейчас спать, завтра она будет в вашем распоряжении.
Сестра Акилина смотрит на тебя и молча сглатывает слюну. Победа одержана только наполовину, но она понимает, что на этом нужно остановиться. Как только сестра исчезает за дверью, ты снова оказываешься в холодных руках настоятельницы. Она смотрит на сказку о продавщице спичек. Из ее окна видно, как тихо, но постоянно падает снег. Ночи сейчас такие холодные, что вчера в парке Ла-Флорида насмерть замерз нищий, пытавшийся найти убежище в пещере Иисуса.
– Снимай обувь и оставь здесь свою форму, – приказывает тебе настоятельница.
Ты подчиняешься – у тебя нет другого выбора – и следуешь за ней вниз по лестнице. Мать Магдалена открывает перед тобой дверь во внутренний дворик: слой снега доходит тебе до щиколоток, но впереди еще вся ночь, и ты понимаешь, что к утру сугробы будут тебе по колено.
Однако впервые в жизни ты вдруг осознаешь, что завтрашнее утро для тебя может и не наступить.
Настоятельница оставляет тебя одну во внутреннем дворике, в одной ночной сорочке, с пушистыми хлопьями снега в волосах. Ты распускаешь косы в тщетной надежде, что длинные пряди хоть немного согреют твою спину. Но это не помогает. Ты начинаешь прыгать, двигаться, бегать в кромешной тьме по пустынному дворику. Ты легко могла бы делать это даже с закрытыми глазами – ведь тебе довелось играть здесь с самого своего младенчества.
Ты понимаешь, что если перестанешь все время двигаться, то умрешь, как рыба.
4. Книжный магазин «Монтекристо»
Май 2022 года
Книжный магазин «Монтекристо» находился буквально в двух шагах от моего дома, на площади Нуэва. Квадратная площадь, прилежащая к Вирхен-Бланка, – это было проходное место и в то же время средоточие многочисленных баров и кафе с террасами, которые были заполнены и летом, и зимой, и днем, и ночью, под палящими лучами солнца и безжалостным снегопадом.
На углу площади, под сводами крытой галереи, располагался элегантный магазин с отделкой из красного дерева и золотыми табличками, где на полках в идеальном порядке гордо красовались избранные книги с позолоченными корешками. Было очень непривычно обнаружить это заведение опечатанным, с наклеенной красной лентой, запрещающей вход.
Мне пришлось подождать десять минут, пока не появилась Эстибалис. Должен признать, я испытывал при этом некоторую неловкость. Многие из прохожих, пересекавших центральную площадь, узнавали меня и, подталкивая друг друга локтями, смотрели в мою сторону с плохо скрываемым любопытством, пока я неторопливо прохаживался у магазина.
Моя напарница приблизилась ко мне легкой походкой порхающей стрекозы, одарила меня сдержанным объятием и вытащила ключи из кармана своей стильной куртки милитари. Она была обладательницей рыжих волос и полулегкой весовой категории, а также лучшим профессионалом из всех, кто нес службу в полицейском участке Лакуа. Ее показатель раскрываемости был близок к ста процентам, и мы все уважали Эсти за ее умение говорить в лицо то, что следовало сказать, спокойно и в то же время без экивоков. В плане личных взаимоотношений она была моим альтер эго и лучшей подругой.
– Пока ничего? – Эсти окинула меня заботливым взглядом, всегда действовавшим на меня успокаивающе, и взлохматила мою черную шевелюру, которую я отрастил с тех пор, как перестал быть полицейским.
Я посмотрел на часы.
– По крайней мере, десять минут назад ничего не было. Никакого конверта, пакета, посылки или курьера. В почтовом ящике пусто, и в подъезд не заходил никто, кроме четырех соседей. Все абсолютно тихо. Возможно, Калибан должен отправить ДНК откуда-то из-за пределов Витории.
– Я искала имя, которое он тебе назвал, во всех национальных и международных базах. Эта женщина не только там не числится, но и вообще нигде не фигурирует: никогда не существовало никого с таким именем, нет ни удостоверения личности, ни паспорта, которые могли бы нам чем-то помочь. Что касается «Черного часослова» Констанции Наваррской, то я наводила справки по базе данных Дульсинея, где зарегистрированы все похищенные произведения искусства или культурные ценности. Так вот, там тоже нет ничего даже отдаленно похожего. А теперь давай наконец возьмемся за дело, время идет, – с преувеличенной серьезностью в голосе произнесла Эсти, поворачивая ключ в замке и открывая дверь книжного магазина. – Ключи от собственника помещения… давай заходи внутрь.
Она вручила мне пару перчаток и бахилы. Я почувствовал, как адреналин в моей крови вновь начал повышаться, – это было смутное волнение, зарождавшееся в животе и поднимавшееся постепенно к горлу. Я ненавидел и любил это ощущение, возникавшее в момент присутствия на месте преступления, в предвкушении распутывания загадки, оставленной мне злодеем.
– Осторожно с табличкой, она не для твоего роста, – предупредила меня Эстибалис.
Я не сразу понял, что она имела в виду, и ударился головой об угол деревянной таблички, свисавшей на цепях с потолка.
«Отлучение от церкви может быть применено Его Святейшеством по отношению к любому человеку, который украдет, потеряет или каким-либо другим образом совершит отчуждение какой-либо книги, пергамента или документа из этой библиотеки, без возможности прощения до тех пор, пока означенное не будет в полной мере возвращено».
Я тихонько выругался от боли и посмотрел вокруг. Несмотря на полумрак, было заметно, что в книжном магазине царила безупречная чистота, среди которой сияли элегантные корешки книг. Большинство из них имели кожаные переплеты и были в тщательном порядке расставлены на полках из темного дерева. В воздухе пахло воском для полировки мебели, а при приближении к стеллажам чувствовался запах лигнина. Этот характерный ванильный аромат старинной бумаги…
Эсти включила фонарик на своем телефоне и провела меня в подсобное помещение.
– На всякий случай давай наденем маски. Токсичные пары, надо полагать, уже улетучились и мы не должны отравиться, но вообще-то магазин был закрыт некоторое время, а вентиляция здесь не очень хорошая. Так что лучше нам сделать все как можно быстрее.
Она почти театральным жестом отдернула гранатовую бархатную портьеру, и я увидел перед собой огромный деревянный стол, украшенный резьбой. Он был пуст, если не считать карточек, которыми криминалисты нумеровали образцы, взятые для исследования в лаборатории.
Эстибалис протянула мне фото, сделанные группой, работавшей на месте преступления. На этих снимках были запечатлены старые черно-белые фотографии, некоторые из них в беспорядке, и закрытые баночки – очевидно, с акварельной краской всевозможных цветов. Были также кисти в стаканчиках и тряпки, запачканные синей, зеленой и желтой краской.
Я вернул фотографии Эсти, внимательно их осмотрев: на некоторых из них промелькнуло также тело Эдмундо, этого знаменитого книготорговца, требовавшего называть себя Графом и умершего от яда в страшной агонии, с перекошенным от боли лицом, при взгляде на которое волосы начинали вставать дыбом.
Закрыв глаза на несколько секунд, я опустился на колени в том месте, где прежде лежало бездыханное тело, и произнес вслух:
– Здесь заканчивается твоя охота и начинается моя.
Эстибалис знала мои ритуалы профайлера, от нее не приходилось ничего скрывать.
По моей спине пробежал холодок, словно все книги, спавшие вокруг, вдруг проснулись и захотели поведать мне о том ужасе, который они пережили. Все они были свидетелями того, как убили их хозяина. Какая горькая ирония в том, что хранители стольких повествований не могут рассказать о случившемся!
Моя напарница тоже присела на корточки позади меня.
– Ну, что скажешь? – прошептала она мне на ухо.
– Это убийство с отложенным стартом. Убийца не хотел этого видеть, его не было рядом. Он знает химию, знает тонкости профессии и привычки своей жертвы. Они были знакомы, и это сокращает для нас список подозреваемых.
– Все равно нам придется проверить сотни людей.
– Преступник не применял силу, – продолжал я. – И убийство было заранее спланировано, так что за этим что-то стоит, какой-то серьезный мотив. Не думаю, что тут замешан садизм: преступление было личным, направленным конкретно против этого человека, он не был случайной жертвой. Что ты можешь сказать насчет двери?
– Она не была взломана.
– Что ж, это еще больше сужает круг подозреваемых.
– Собственник помещения, уборщица, нынешняя сотрудница магазина – студентка-искусствовед, обнаружившая тело, не убитая горем вдова…
– Эсти…
– Что?
– Старайся ни к кому не относиться предвзято, потому что потом сыграет свою роль предвзятость подтверждения и в результате невиновный будет сидеть в тюрьме, а преступник – разгуливать на свободе.
– Договорились, никакой предвзятости. Так вот, ко всем тем, кого я уже назвала, нужно добавить еще всех предыдущих сотрудников, когда-либо работавших в магазине, и прежних арендаторов помещения. Я попросила собственника составить для меня их список – человек он уже не молодой, у него полдюжины коммерческих помещений в Витории, и он не помнит, менял ли Эдмундо замок, когда арендовал у него этот магазин.
– В результате мы имеем чертову черную дыру, – подвел я итог. – Что насчет отпечатков?
– Множество, их сейчас изучают. Но это могут быть покупатели, просто любопытные, зашедшие поглазеть, поставщики, другие книготорговцы…
– Понятно, – сказал я. – А теперь покажи мне его самого.
– Ты уверен? Ты ведь давно уже не осматривал трупы.
– Что это за сотрудник уголовного розыска, который не может вынести вида трупа?
– Хм… кто-то очень сострадательный и оставивший эту работу?
Это, конечно, в точку.
– Ладно, давай уже…
Я взял у нее всю папку и, сделав глубокий вдох, принялся рассматривать фотографии тела Эдмундо. Он был хорош собой, крупной комплекции, с волнистыми каштановыми волосами и ямочкой на подбородке. Эта ямочка, вероятно, была виновницей многих бессонных воздыханий. Эдмундо умер в безупречном темно-бордовом бархатном пиджаке. Я обернулся: этот наряд замечательно гармонировал с цветом портьер в подсобке, как будто Смерть дала Эдмундо возможность в последний раз продемонстрировать свою любовь к театральности.
– Информация к размышлению для расследования, – заключил я. – Всегда повторяю себе: что бы я ни увидел, следует исходить из того, что сцена, которую оставляет после себя убийца, его возбуждает. И нужно попытаться понять, какое удовольствие может доставлять ему то, что я вижу перед собой. Убийца заставил Эдмундо вдохнуть яд, атака была направлена на его лицо. Возможно, он хотел уничтожить привлекательность своей жертвы и то, как Эдмундо ей пользовался, – вероятно, имела место затаенная ненависть, зависть, что-то в этом роде, не знаю.
– Не забывай, что Эдмундо был известен на всю Виторию своей расточительностью, и все знают, что он не был кристально чист перед законом – не всегда его сделки по купле и продаже книг являлись легальными.
– И?..
– Значит, нельзя исключать и экономический мотив.
– У него имелся библиографический каталог всех его фондов? Была ли страховка?
Эсти вздохнула, окинув взглядом освещенные фонарем стеллажи, возвышавшиеся до самого потолка, отделанного дубом.
– Именно это я и хотела спросить у его вдовы.
– Нам нужно узнать, были ли тут какие-то ценные экземпляры и не пропали ли они.
– Мы осмотрели все полки на предмет того, нет ли где явного пустого места, но ничего подобного не обнаружили. Это, конечно, ничего не значит – пустоту легко можно было замаскировать другим экземпляром, к тому же на полках была идеальная чистота, просто ни пылинки, так что от исчезнувшей книги там не осталось бы никаких следов. Но, понятное дело, если у него действительно было что-то настолько ценное, ради чего его могли убить…
– …то такой педантичный человек, как Эдмундо, держал бы этот экземпляр не у всех на виду, а где-нибудь в более надежном месте, не так ли? – Я посмотрел на Эстибалис, и она сосредоточенно кивнула.
– В этом, на мой взгляд, и заключается главная сложность этого дела: мы не знаем, что перед нами – просто убийство, убийство с целью ограбления или ограбление с убийством.
5. Фонд
Май 2022 года
Мы наконец вышли на площадь из погруженного в полумрак книжного магазина «Монтекристо», уже без перчаток, бахил и масок. На площади дети играли, выдувая гигантские мыльные пузыри – такие, которые, лопаясь, покрывают тебя всего пеной. Деба просто обожала подобное развлечение, хотя становилась после него такой липкой, что ее требовалось незамедлительно искупать. Я то и дело доставал телефон, чтобы узнать время и проверить, не сообщил ли кто-то из дежуривших сотрудников о доставленной посылке.
Ничего.
Шли часы. Калибан, похоже, вовсе никуда не спешил, в отличие от меня. Пока Эсти закрывала книжный магазин «Монтекристо», я воспользовался моментом, чтобы позвонить ребятам, дежурившим в кафе неподалеку от моего дома.
– Есть какие-нибудь новости?
– Пока ничего, инспектор Айяла.
– Бывший инспек… впрочем, ладно, неважно. Пожалуйста, зайдите снова и проверьте, нет ли чего-нибудь в почтовом ящике. Позвоните мне, как только появятся какие-то новости.
Я уже завершил разговор, а Эстибалис все еще продолжала сражаться с замком за моей спиной, как вдруг я заметил, что за мной наблюдает какая-то фигура, стоявшая у одной из серых каменных колонн на площади. Фигура оказалась знакомой, и это был не тот человек, которого мне хотелось бы видеть в такой ситуации.
Источник лишних проблем, если говорить откровенно.
Лучо был моим другом – мы принадлежали к одной компании и знали друг друга с раннего детства, еще со школы Сан-Виатор. В нашей дружбе не все было гладко – в том числе и потому, что он был новостным репортером и неоднократно давил на меня, пытаясь получить информацию в довольно деликатных случаях. Лучо был очень жилистый и поджарый, как скалолаз, предпочитал брить голову наголо, а его бородка была теперь выкрашена в кричащий желтый цвет.
– Дружище Унаи! Какая неожиданность! – поприветствовал он меня, но я заметил, что его голос звучал не слишком бодро, как будто он говорил без особого желания.
– Никакой неожиданности, Лучо. Никакой неожиданности. Кто-то, похоже, сказал тебе, что я сейчас в книжном магазине «Монтекристо», и ты явился сюда, чтобы попробовать что-нибудь у нас разузнать, верно?
Лучо почесал бородку и поморщился, словно чувствуя за собой вину.
– Так, значит, ты занимаешься делом Эдмундо? – начал он.
– Ты его знал? – бросился я в контратаку.
– Кто ж его не знал… Он же постоянно ходил на все тусовки.
– Какие тусовки?
– Да всякие, самые роскошные… Эдмундо жил на полную катушку – с путешествиями, вечеринками, дорогими машинами, как мало кто может себе позволить. И не скрывал этого. Должен признать, он был очень обаятельным человеком, и да, я испытывал к нему симпатию; он притягивал людей, ему это нравилось, – произнес Лучо и не смог говорить дальше – его взгляд устремился куда-то в центр площади, а бородка задрожала.
– Похоже, он был для тебя больше чем просто знакомым, – стал осторожно прощупывать я. – Лучо, ты в порядке?
– Нет, я не в порядке. Когда-то давно он был для меня товарищем по шикарным тусовкам, но потом я стал много времени проводить в его книжном, я приходил сюда почти каждый день после работы, его тертулии [6] были… в общем, я обожал с ним разговаривать, он был очень образованным человеком, с невероятным кругозором… Я восхищался им, понимаешь?
– Да, понимаю, понимаю… Мне очень жаль, правда, очень жаль.
