Мои непутёвые путевые заметки

Мама практически спящая, хоть это и не в ее правилах, ничего не сказала – просто подняла край одеяла.

Куда шустро ввинтился маленький нытик.

Очередное пробуждение произошло через полчаса, когда в мамину спальню просочился Младшенький, потребовав и себе кусок «счастья» на маминой кровати с маминым же одеялом.

Маме уже было пофиг и, подвинувшись еще немного, попыталась продолжать и дальше дремать.

Не получилось.

Посреди ночи разгорелась нешуточная борьба за место под солнцем.

В смысле у мамы под боком.

Получив пару тычков локтями и коленями, «солнце» в мамином лице выпроводило всех жильцов по своим койкам.

Уйти спокойно ей не дали, потребовав срочно почесать спинку, погладить вдруг заболевшую ножку, оценить заработанную в бою шишку.

Блаженство, испытанное Мамой, когда она добралась к кровати, было почти осязаемо.

На волнах сна опять не удалось покачаться долго.

Под утро приковылял Старшенький.

Нет, ему не надо было ничего чесать, гладить или оценивать.

Ему требовалось общество для «а поделиться впечатлениями».

Ну и фотографиями на телефоне.

Спать больше не имело смысла – скоро надо было делать капарот.

Мама капарот обычно делала на деньги.

Чем была вполне довольна.

Последний раз капарот на птицу она делала еще, когда была беременна Средненьким.

Крутить круги у себя над головой, держа в одной руке курицу и петуха, очень тяжело.

Даже несмотря на то, что обе птицы были размером ближе к перепелкам, чем к нормальным курам.

Бедным пернатым тоже, видимо, не нравилась устроенная им Мамой карусель вниз головой.

Перепуганные птицы обгадили маме и свитер, и юбку.

Радовало, что до головы не добрались.

«К деньгам», – подумалось тогда маме.

«К большим деньгам», – уточнила она для себя, тщательнее осматривая обгаженную… «обогащенную» территорию.

Из питательного

Иногда Маме казалось, что авторы книг специально над ней издеваются.

А как еще об этом думать, если бедная, сильно уставшая, но не сломленная Мама садится за компьютер немного отвлечься и почитать.

А там в каждом втором произведении кто-то что-то ест: хрустящих курочек, румяных булочек, бутербродиков с семгой, канапешек с икрой.

И это при том, что Мама после семи не ест!!!

Читать вкусно-описанные блюда становится практически невозможно исключительно из-за угрозы захлебнуться с собственной слюной и изойти на нет из зависти ко всем этим: толстушкам и не очень, магичкам, оборотницам, демоницам, эльфийкам, перевертышам, джиниям, альфа-центаврийкам и очередной независимой лаборантке Марии Федоровне.

Которые жрут все это счастье и не полнеют.

Причем вкусно жрут! И не менее вкусно об этом рассказывают.

И совсем не полнеют!

Только титаническим усилием воли и уговорами: «Как лень будет опять идти в ванную зубы чистить» (так никаких денег на зубную пасту не напасешься!).

Маме удается сдерживаться и не навестить своего самого лучшего объемистого пятисотлитрового, хладотворящего, сверкающего глянцевыми боками друга.

Но самое страшное наступает потом.

Когда Папа или Старшенький таки наведываются в кухню – исконно мамины владения.

И, исчезнув в темноте гостиной, начинают отдельно или вместе смачно хрустеть, хрумкать, причмокивать, стуча вилками или шурша обертками.

И ладно бы Старшенький.

У него организьма быстрорастущий, энергию-много-потребляющий.

Но Папа-то, Папе куда бросаться в эти жестокие игры Ночного Дожора?!

А Мамин желудок, услышав подобные звуки, начинает горестно подвывать, обиженно бурчать и тоскливо усыхать, стараясь всеми стенками обмотаться вокруг позвоночника.

Из построечного

Маме очень сильно хотелось кого-то покусать.

Даже не покусать, а загрызть…

Кровожадно и с зубами!

И она даже знала кого!

То ли Папу, за неделю до этого опять улетевшего по делам, но, как Карлсон, обещавшего вернутся…