Лоренца дочь Великолепного

– Но я ведь должен знать, с кем говорю.

Вероятно, почувствовав неодобрение Амори, незнакомец вдруг оторвался от постамента и растворился в толпе.

– Очень странный молодой человек, – заметил Сольё, проводив его взглядом.

– И, к тому же, дурно воспитан, – пожала плечами донна Аврелия

На выходе из сада они снова столкнулись с Мирандолой и Полициано.

– Вы разве уже покидаете нас? – поинтересовался граф.

– Да, мы с племянницей устали, – ответила вдова.

– Жаль, потому что праздник без королевы – это не праздник!

В этот момент дочь Великолепного снова увидела того самого неприветливого незнакомца, которого они встретили возле статуи Юдифи.

– Ты не знаешь того юношу, сеньор Анджело? – тихо спросила она у поэта.

– Это наш молодой скульптор Микеланджело, – посмотрев в ту же сторону, ответил Полициано. – Он – сын того самого Андреа Буонаротти, который утверждает, что ведёт своё происхождение от графов Симони-Каносса.

– А это действительно так? – Лоренцу заинтересовал странный скульптор.

Поэт пожал плечами:

– Право, не знаю, мадонна. Я плохо разбираюсь в генеалогии.

– В этом Андреа больше спеси, чем истинного дворянства, – услышав его слова, высказал своё мнение граф. – А вот Микеланджело – действительно талант.

– И открыл его Великолепный, – подхватил Полициано. – Я помню, сеньору Лоренцо пришлось приложить немалые усилия, чтобы уговорить его отца отдать Микеланджело в школу скульпторов.

– Мы только что встретили Микеланджело в саду и он показался мне не слишком разговорчивым, – заметил Сольё.

Полициано и Мирандола переглянулись.

– Да, это водится за ним с тех пор, как один из учеников Гирландайо, в боттеге которого Микеланджело одно время учился, в пылу спора сломал ему ударом кулака нос, – объяснил поэт.

Поболтав ещё немного с друзьями Великолепного, Лоренца, донна Аврелия и Сольё вернулись в гостиницу.

Глава 3

Отвергнутая любовь

Композиция фрески была спокойна и торжественна: распятый Христос, над ним – Бог-отец, а по бокам – Богоматерь и любимый ученик. Лишь один жест нарушал общую неподвижность – Мария чуть приподнятой рукой указывала на распятие Сына. При этом её взгляд, казалось, был обращён прямо на молящихся.

Дочь Великолепного в последний раз перекрестилась и поднялась с колен. Она пришла в собор Санта Мария дель Фьоре вместе с донной Аврелией, чтобы помолиться и заказать мессу за упокой души своих приёмных родителей.

Вместе со своей спутницей девушка проследовала между рядами величественных колонн под тремя стрельчатыми арками к мраморной чаше со святой водой. Какой-то мужчина подал им воду в ковше и сказал:

Приветствую тебя, мадонна, и твою прекрасную племянницу!

Приглядевшись, девушка узнала Мирандолу. Вдова же поспешно ответила:

– Мы с племянницей рады встрече с тобой, сеньор!

– Ты обратила внимание на алтарную икону, мадонна? – спросил граф, когда они вышли через бронзовые ворота из церкви и стали спускаться по мраморным ступеням вниз мимо группы горожан, громко обсуждавших какой-то стих из Данте.

– Да.

– Это «Поклонение волхвов» написал Боттичелли. А ты узнала там меня?

– К сожалению, нет.

– Сандро поместил меня напротив Лоренцо. Рядом с живыми тогда ещё членами семейства Медичи он изобразил также и мёртвых, например, Джулиано. Что же касается фрески с изображением Троицы, то она работы Мазаччо. Когда он умер, ему ещё не исполнилось и двадцати восьми. Однако после Джотто Мазаччо первым достиг значительных успехов в живописи.

– Сегодня чудесный день, – после паузы заметила вдова, явно не зная, что ещё сказать.

– Да. Не желаете ли прогуляться со мной по саду Сан Марко? – неожиданно предложил граф. – Я бы показал вам собранные там древности.

Пройдя квартал, донна Аврелия и Лоренца вместе с Мирандолой пересекли площадь Сан Марко, вспугнув ворковавших там голубей, и очутились в великолепном саду, вдоль стен которого тянулись открытые лоджии с мраморными бюстами. Мирандола рассказал им, что раньше сад принадлежал Медичи. Но при Великолепном это место сделалось доступным для посещения. По прямой, обсаженной кипарисами дорожке, они приблизились к фонтану, где виднелась на пьедестале бронзовая статуя мальчика, вынимающего из ноги занозу.

– А что там? – вдова указала на небольшой павильон в центре сада, от которого, словно лучи, отходили аллеи.

– В этом здании работают скульпторы. Там же хранится собранная Лоренцо коллекция монет, камей и медалей.

– А можно подойти поближе?

– Вон там, – граф указал на бронзовые медальоны поверх колонн, – скульптор Бертольдо, которого Великолепный поставил наблюдать за садом, изобразил события заговора Пацци, а также портретные изображения Джулиано с надписью на латыни поверх головы: «Скорбь народа» и Лоренцо – «Благо народа».

Внимание Лоренцы привлёк сидевший возле павильона спиной к ним юноша, который уверенно водил резцом по куску дерева. Затаив дыхание, девушка следила за тем, как из-под разлетавшихся во все стороны стружек проступило искажённое мукой прекрасное мужское лицо. Внезапно, словно почувствовав их присутствие, молодой человек обернулся.

– Прости, что мы подошли незаметно, Микеланджело, – запросто обратился к нему граф. – Но нам не хотелось мешать тебе.

– А что это будет? – указав на дерево, поинтересовалась, в свой черёд, донна Аврелия у молодого скульптора.

– Распятие для приора церкви Сан Спирито, – коротко ответил тот.

– Если ты будешь и дальше работать так усердно, Микеланджело, то, пожалуй, сможешь потягаться с древними, которые всему предпочитали скульптуру, как многие сейчас предпочитают ей живопись, – задумчиво произнёс Мирандола.

– И всё-таки, скульптура – это первое из искусств, – упрямо возразил Микеланджело. – Разве в своё время Бог не вылепил из глины первого человека Адама?

– Пожалуй, – кивнул граф. – Бог создал Адама человеком не небесным, но и не земным, чтобы он сам себя сделал творцом и сам окончательно выковал свой образ.

– А вот мой отец считает скульптуру низким занятием, – юноша снова взялся за резец. – Поэтому всему хорошему в моём таланте я обязан мягкому климату моего родного Ареццо, а из молока моей кормилицы, жены простого каменотёса, извлёк я резец и молот, которыми создаю мои статуи.

– Но если твой отец всячески противился твоим занятиям, Микеланджело, то Великолепный, наоборот, поощрял их.

– Я впервые встретился с ним в этом саду, куда меня привёл мой приятель Франческо Граначчи, – лицо Микеланджело на миг просветлело. – Тут как раз расставляли античные статуи. Одна из них особенно поразила меня – это голова фавна, отличавшегося весёлым выражением лица. Мне захотелось скопировать его, но трудность состояла в том, чтобы добыть мрамор. К счастью, кто-то из скульпторов, работавших здесь, сжалился надо мной, подарив кусок мрамора и одолжив резец. Это был первый резец, к которому я притронулся в своей жизни. За несколько дней голова была окончена, но так как нижняя часть лица статуи отсутствовала, то я дополнил её и изобразил моего фавна с широко разинутым ртом, как у человека, который хохочет. Сеньор Лоренцо, прогуливаясь здесь, увидел, как я шлифую мой бюст. «Тебе захотелось сделать этого фавна стариком, – сказал он мне, смеясь, – а между тем ты ему оставил все зубы. Разве ты не знаешь, что в этом возрасте нескольких зубов всегда недосчитываются?» Тогда, едва он удалился, я отбил у фавна один зуб. И, когда он на следующий день пришёл вновь, то сказал мне: «Передай непременно своему отцу, что я хочу поговорить с ним».