Три лилии Бурбонов

Хмурый старый Алькасар был непригоден для веселья и поэтому Филипп не любил этот дворец, как и Эскориал. А в Аранхуэсе, за исключением весны, всегда было слишком сыро.  Тем не менее, двору приходилось часто жить в Мадридской резиденции или в Пардо. Кроме того, на обширной и красивой территории, прилегающей к монастырю Святого Иеронима у восточных ворот столицы, располагались апартаменты, которые использовались королевской семьей для религиозных или траурных обрядов, а иногда и как дом для гостей.

В 1631 году Оливаресу пришло в голову, что это место можно было бы сделать более привлекательным. Воплощение этой идеи началась с простого выравнивания там почвы, устройства газона, строительства вольера, нескольких фонтанов и летних домиков. Но очень скоро амбиции графа-герцога выросли до небес, и он решил возвести там дворец, который стал для правления Филиппа IV тем же, чем Версаль был для правления Людовика XIV.

Таким образом, это должно было быть идеальное место для развлечения короля, где собиралось бы его поэтическое окружение и на сценах под деревьями или в высоких позолоченных залах для избранной публики могли бы разыгрываться остроумные комедии. С этой целью к территории монастыря была присоединена и прилегающая территория, на которой в окружении озёр, уютных гротов и каскадов за очень короткое время возник великолепный дворец Буэн-Ретиро (Прекрасное Уединение). Он включал в себя роскошные салоны, украшенные полотнами Сурбарана и Веласкеса, и «театральный колизей», оформленный флорентийцем Козимо Лотти, который, помимо всего прочего, был специалистом по театральным механизмам, применявшимся в представлениях на мифологические или рыцарские темы.

Ещё до того, как само здание было закончено, состоялось его торжественное открытие. 1 октября 1632 года король приехал туда, чтобы посмотреть на приготовления к празднику, который должен был состояться в честь рождения наследника у его сестры Марии, королевы Венгрии. Когда он приблизился к новому королевскому дворцу, его встретил Оливарес, который поднёс ему на серебряном подносе золотые ключи от Буэн- Ретиро и титуловал своего повелителя как «Короля планеты» (т. е. «Король-солнце», ибо это светило тогда считалось планетой). И когда позже в недавно построенных залах начались празднества, продолжавшиеся много дней, Филипп и его жена по-настоящему влюбились в это место.

Всего за несколько месяцев до этого в соседней церкви Святого Иеронима на великолепно украшенной сцене перед главным алтарём малыш Бальтазар Карлос принял присягу общин Кастилии в качестве наследника престола. Перед церемонией между дворянами произошли две яростные стычки за право находиться в первых рядах, но всё стихло, когда появился толстенький инфант в малиновом бархате, расшитом золотом, которого вели на помочах дядья Карлос и Фернандо. На поясе у инфанта висели миниатюрный меч и кинжал с эмалью и бриллиантами, а чёрная шляпа была отделана стеклярусом и бриллиантами и украшена алыми перьями.

До сих пор Оливарес старался держать братьев короля на заднем плане, но вскоре из Испанских Нидерландов пришло известие об ухудшении здоровья Изабеллы Клары Евгении. Поэтому решено было отправить туда дона Фернандо, чтобы он после смерти наместницы сменил её. Но тут дон Карлос неожиданно набрался духу и заявил:

– Во Фландрию должен отправиться я, как старший!

На что Оливарес ответил:

– Наследный инфант в последнее время стал часто болеть. К тому же, есть некоторые сомнения, будут ли у Его Величества ещё дети. А следующим наследником является Ваше Высочество, поэтому Вам нельзя уезжать далеко.

Дона Карлоса успокоили обещанием, что его отправят командовать Португалией или Каталонией.

Между тем снова назревала большая война с Францией. Оливарес осложнил ситуацию, оказав помощь Марии Медичи и Гастону, герцогу Орлеанскому, в их вооружённом восстании против правительства Ришельё, что вызвало ярость жителей Мадрида, которые ненавидели нелояльность монарху, даже если он был королём Франции. Ходили слухи, что в отместку за действия Оливареса французская армия готовится вторгнуться в Каталонию и перенести войну в саму Испанию. В связи с чем у министра возник новый план, как избавиться от младшего брата короля:

– Видя скопления врагов на наших границах и опасности, угрожающие нам со всех сторон, было бы хорошим планом отправить (каталонскую) знать в их собственные поместья, посмотреть, какие войска они могут собрать, и объявить, что Фернандо должен быть их лидером…

Чтобы раздобыть денег, Филипп IV решил созвать кортесы Каталонии. Поводом к этому послужило приведение к присяге наследника престола Бальтасара Карлоса, а также нового вице-короля Каталонии дона Фернандо. Как обычно, назначив Изабеллу регентшей, король с братьями и огромной свитой отбыл из Мадрида 12 апреля 1632 года. На этот раз был учреждён Совет в помощь королеве, которая председательствовала на нём так же, как Филипп на заседаниях Государственного Совета. Тем не менее, следует подчеркнуть, что, как и в 1626 году, именно король принимал большинство решений на расстоянии.

Два молодых инфанта были почти без сопровождающих. Приближённых Фернандо решили отправить вперёд, в Барселону, и, прощаясь с ними, он громко воскликнул:

– Это означает, что я не должен возвращаться в Мадрид, и вся эта поездка в Каталонию затеяна исключительно для того, чтобы навсегда увезти меня от двора!

Братья короля почти открыто выражали недовольство Оливаресом, и  было замечено, что они путешествовали с заряженными пистолетами у луки седла, чего никогда раньше не делали. После недельного пребывания в Валенсии, где были созваны кортесы, присягнувшие на верность инфанту Бальтазару Карлосу, весь двор переехал в Барселону, где ожидалась большая борьба за деньги, поскольку отважные каталонцы теперь были полны решимости противостоять посягательствам Оливареса на их свободы.

Кортесы Каталонии открылись 18 мая и депутаты снова отказались голосовать за повышение налогов. Ситуация зашла в тупик и Филипп по совету Оливареса решил продлить заседание на неопределённый срок. Представив недовольным каталонцами Фернандо в качестве губернатора, король отправился обратно в Мадрид. Однако кардинал-инфант был в ярости и выразил горячий протест своему брату и Оливаресу по поводу того, что его лишили шанса на отличие и возвышение, которого он мог бы добиться во Фландрии. Но с помощью лести, уговоров и взываний к долгу его уговорили принять назначение и оставили в Барселоне в окружении верных слуг Оливареса.

Между Фернандо и каталонскими депутатами происходили бесконечные ссоры по самым разным поводам. Он возражал против того, чтобы от его гнева защищали депутатов – они настаивали на этом как на своём праве. Он запретил им ремонтировать и укреплять городские стены – они сразу наняли для этого в три раза больше людей, чем раньше. Тем не менее, Хоптон заметил по поводу кардинал-инфанта:

– Он, несомненно, самый милый молодой принц. Все готовы простить его и возложить всю вину на графа Оньяте, который с ним остался.

Когда двор прибыл в Альмадронес, в двух или трех днях пути от Мадрида, их встретил там граф Антонио Москозо, друг дона Фернандо, с помпезной свитой сторонников и слуг направлявшийся к нему в Барселону. Однако через королевского духовника ему было приказано отправляться обратно в Мадрид и, несмотря на протесты, граф с тяжёлым сердцем вынужден был повиноваться. Возмущённый этим, кардинал-инфант решил подать королю официальную жалобу на Оливареса через Изабеллу. Таким образом, министру стало ясно, что королева была его главным врагом, однако он не мог избавиться от неё так же легко, как от Фернандо.

Как только Филипп IV вернулся в Мадрид в конце июня 1632 года, это событие было отмечено очередным аутодафе на Пласа Майор, где король с братом и королева сидели на своём балконе с восьми утра 3 июля до позднего вечера, пока длился судебный процесс над еретиками. По дороге домой из Барселоны дон Карлос заболел, но частично поправился по прибытии в столицу. Лето было самым суровым за последние годы, и молодой инфант – ему было всего двадцать пять – подхватил лихорадку в Мадриде и умер через несколько дней. Если у Оливареса на одну заботу стало меньше, то народ по-настоящему горевал о смерти брата короля.

– Траур по королю не мог быть более искренним, – писал Коттингтон, – и у них есть веская причина, потому что он был принцем, который никогда никого добровольно не оскорблял, но оказывал добрые услуги всем; будучи воспитан настолько безупречно, насколько они могли ожидать.

Что касается Фернандо, то когда старая Изабелла Клара Евгения умерла в 1633 году, он был отправлен через Италию во Фландрию, чтобы стать правителем рокового для Испании владения. Как уже было сказано выше, кардинал-инфант был очень способным и амбициозным молодым человеком. Из Милана он должен был привести большие силы на помощь императору.  Встав во главе войск, Фернандо отказался от ношения церковных одеяний, и с того времени на портретах изображался без пурпурной мантии и шапки, с воинственно торчащими усами, в доспехах и с маршальским жезлом на гарцующем коне.

6 сентября 1634 года под немецким городом Нёрдлингеном он вместе со своим зятем Фердинандом, королём Венгрии, разбил протестантские войска. Эта битва была одной из самых решающих в Тридцатилетней войне. Присутствие там кардинал-инфанта изменило чашу весов в пользу Габсбургов и принесло ему популярность не только в Нидерландах, но и среди соотечественников. Но когда Фернандо с триумфом въезжал в Брюссель, Ришельё уже щедро субсидировал голландцев для возобновления войны. А через несколько месяцев, в начале 1635 года, Франция открыто вступила в борьбу с Испанией, причём военные действия распространились на территории от Фландрии до Италии, и от Франш-Конте до исконно испанских земель.

Глава 9

«Подвиги» короля

С течением времени Филипп IV становился всё более праздным и распутным. Таким образом, он подавал дурной пример своим подданным, и в скандальных хрониках того времени часто фигурировали самые высокопоставленные лица двора.

– Кажется, в серале появились новые одалиски, и это очень развлекает Его Величество и продлевает срок пребывания Оливареса при дворе, – сообщал поэт Франсиско де Кеведо в письме к другу.

Вина за это, таким образом, была возложена, хотя и не очень справедливо, на королевского фаворита. Потеряв свою единственную дочь графиню Медина де ла Торес, Оливарес перенёс всю свою привязанность на своего внебрачного сына Хулио, которого ещё в 1613 году ему родила некая Изабелла де Анверсе. Говорили также, что этот государственный деятель, обеспокоенный отсутствием у него потомства, занимался любовью со своей женой в монастырской церкви, пока присутствующие там же сёстры молились Небесам, чтобы графиня забеременела. Но тщетно. Впрочем, возможно, это были сплетни.

– Если бы Вы слышали, – писал Хоптон Коттингтону в августе 1632 года, – о клевете и глупых выдумках народа против герцога, Вы бы никогда не захотели быть фаворитом.

– Если бы все люди получили по заслугам, – шептались в Мадриде, – то сам герцог был бы сожжён за воротами Фуэнкарраля, ибо он возвысился благодаря дьявольскому искусству колдовства и удерживает короля в своей власти с помощью колдовства.

Вероятно, для того, чтобы прекратить эти слухи, Оливарес начал вести демонстративно святой образ жизни.

– Он утверждает, – пишет современник, – что живёт в большом благочестии и преданности, исповедуясь и причащаясь каждый день. Он ежедневно проводит много месс… Теперь он начал лежать в гробу в своей комнате, как труп, окружённый свечами… в другое время… он ведёт себя, как монах-капуцин, и говорит о величии этого мира с величайшим презрением.

В это время министр начал секретные переговоры с Карлом I о наступательном союзе против Франции, одновременно вербуя наёмников в Ирландии. Однако король Англии, готовый в обмен на Пфальц предоставить ему шотландских или даже английских солдат, считал, что все католики-ирландцы – «настоящие бунтари». В общем, Карл остановил отправку наёмников на континент под следующим предлогом:

– …если когда-либо Испания и намеревалась причинить нам вред, то только с помощью ирландцев.

Это привело Оливареса в ярость, и он, в свой черёд, заявил:

– Меня предали и разорили! Больше я никогда не буду доверять ни одному англичанину!

Обходительный и дипломатичный, когда ему было выгодно, он не давал взамен ничего, кроме туманных обещаний.  И Карл был более чем прав, настаивая на практических доказательствах испанской дружбы, прежде чем протянуть руку помощи министру.

Однако, остро нуждаясь в военной силе, Оливарес смирил свою ярость и продолжил переговоры с Англией. В частности, даже обсуждался брак Бальтазара Карлоса с Марией Стюарт, старшей дочерью английского короля (который по религиозным соображениям так и не был заключён). Желая угодить Карлу I, граф-герцог приказал освободить из застенок инквизиции в Кадисе несколько англичан, в то время как французского посла на улицах Мадрида забрасывали камнями и оскорбляли. Но когда Хоптон заводил речь о возвращении Пфальца наследнику уже усопшего курфюрста Фридриха, говоря, что испанцы таким образом окажут услугу «самому благодарному из живущих принцев», министр пожимал плечами:

– Между королями нет благодарности.

Между делом английский посол сообщил своему господину о праздновании новоселья в Буэн-Ретиро. Любой, кто хотел быть в хороших отношениях с Оливаресом, спешил прислать какой-нибудь драгоценный предмет для украшения дворца. По словам Хоптона, не только другие королевские резиденции, но и многие вельможи лишились части своих коллекций. А когда кое-кто присылал копии картин под видом оригиналов, то рисковал испытать на себе гнев Оливареса. Дворцовая часовня была оборудована за счёт президента Совета Кастилии, в то время как инфант Фернандо постоянно присылал из Фландрии красивые вещицы, захваченные им в виде военных трофеев. Шурин Оливареса, граф Монтерей, был тоже вынужден отдать большую часть своей коллекции живописи, собранной им в Неаполе. А художники в Мадриде усердно копировали шедевры или создавали новые произведения для Буэн-Ретиро под руководством королевского живописца Диего Веласкеса, недавно вернувшегося из Рима. В то же время столичные острословы всячески упражнялись в насмешках над новым дворцом.

Корнер, венецианский посол, писал:

– На этом участке раньше находилась домашняя птица, которую разводила графиня (Оливарес), и… это было источником… насмешек, что граф, который занимается таким серьёзным делом, проявил такой интерес к курам… Все называют его (дворец) курятником, и о нём написано бесчисленное количество пасквилей, даже кардинал Ришельё шутил о курах и курятнике в присутствии секретаря короля (Филиппа IV), когда тот был в Париже.

Несмотря на любовные приключения Филиппа, окружающие считали его семейную жизнь счастливой, хотя растущее напряжение между королевой и Оливаресом в некоторой степени отдалило супругов. Однако Изабелла была хорошей женой и, разделяя досуг короля, в следовании обычаям своей новой родины была даже большей испанкой, чем он – испанцем. Кроме того, что её демонстративно отстраняли от власти, у неё были чисто женские причины неприязни к Оливаресу.

Хоптон, любивший посплетничать, пишет в одном из писем:

– Он (Оливарес) также сказал несколько резких слов адмиралу (Кастилии) за то, что тот отзывался при короле пренебрежительно о его новом доме; и королева тоже… говорила с ним об этом, поскольку у неё сложилось определённое мнение о некоторых тайных удовольствиях, которые там доставлялись королю.

Почти каждый год Изабелла рожала по ребёнку, хотя из всего её потомства пока выжил только Бальтазар Карлос. Родители боготворили мальчика настолько, насколько позволяли деспотичные требования этикета, и он был также обласкан всем двором. Маленький инфант рано развил в себе любовь к верховой езде, и на полотнах кисти Веласкеса он часто предстаёт охотником или солдатом. Дон Фернандо из Фландрии присылал племяннику красивые миниатюрные доспехи и оружие, а в 1633 году подарил ему лошадку, которую сам Бальтазар Карлос называл «маленьким дьявольским жеребцом-пони», ибо её пришлось довольно долго усмирять, прежде чем инфанту разрешили сесть на неё верхом. Тем не менее, этот пони стал любимым животным мальчика.

Изабелла сыграла значительную роль в воспитании обожаемого сына, поощряя у него интерес к музыке и театру. И Бальтазар Карлос был «преданно привязан» к своей матери.

Ограниченное число ближайших королевских родственников составляло проблему не только для Филиппа IV, но и для государства. Из двух его братьев один, дон Карлос, умер, а другой, кардинал-инфант Фернандо, героически сражался во Фландрии. Другой родни у короля не было, кроме малолетнего наследника и внебрачных детей немногим старше Бальтазара Карлоса, в то время как австрийским Габсбургам можно было доверить должность вице-короля за морями, но не исполнительную власть в испанских провинциях, тем более, что высшая знать там с недоверием относилась к Оливаресу.

Основная трудность заключалась в Португалии, которой ещё Филипп II предоставил широчайшую автономию. Результатом его политики стало возвышение дома Браганса, имевшего больше прав на португальскую корону, чем испанские Габсбурги. Нынешний герцог Браганса женился на сестре испанского герцога Медина Сидония, главы рода Гусманов, представителем которого был и Оливарес, и при обычных обстоятельствах мог бы стать идеальным кандидатом на пост вице-короля. Но в условиях разорения Испании и всеобщего недовольства растущими налогами могущественный и популярный Браганса вызывал подозрения.