За границей цветочного поля
Папаша вообще не обрадовался. Стоял на аэродроме отдельно от всех и мрачно таращился на наш маленький летательный аппарат стрёмного экономкласса, который только приземлился. Но я его чувства прекрасно понимал – и даже разделял! – потому что летел в Кланпас по принуждению и под конвоем. Сначала-то тупо хотел свалить, но инспектор Поланский уговорил быть благоразумным, типа будет только хуже, поставят на контроль, влепят ограничения и всё такое. Уж ограничений мне точно не хотелось – я на всё согласился, но суд для перестраховки навязал конвой. Наверно, это была одна из причин, почему папаша не обрадовался моему прилёту. Он даже не силился этого скрыть. И документы подписывать отказывался, пока я не снял очки и не продемонстрировал ему глаза, как он требовал. Мне и без того было тошно, а он будто нарочно раздражал.
Ну кто, чёрт возьми, привёз бы ему чужого ребёнка?
И почему он не отказался? Он ведь мог отказаться!
Кажись, он просто меня ненавидел и хотел окончательно заговнять мне жизнь. Иначе чего постоянно цеплялся ко всякой мелочи? Вечно был чем-то недоволен. А я ведь ещё не послушался его сегодня и домой не попёрся, до сумерек по городу шарился – папаша за это по-любому звездюлей отвесит. И будто недостаточно этого дерьма, так и тащиться пришлось по темноте: какого хрена в Кланпасе, который лишь слегка не миллионник, так мало фонарей?
В общем, в тёмные дворы я не совался, топал по безлюдной, зато ярко освещённой улочке. На вывеске закрытого салона мерцали светодиоды, типа звёзды. В окнах квартир горел свет. И стояла жуткая тишина. Так и подмывало обернуться, от напряжения уже челюсть болела, и пульс шарашил у верхней границы. А в башке хороводила мысль, что надо бы взять камень, так, на всякий случай. Но я не взял.
Потом позвонил папаша. Я вздрогнул и ответил чуток резче, чем стоило:
– Алло!
– Ты там не вякай, – осадил он. – Я тебе денег перевёл, зайди купи овощной соус. В стеклянной бутылке такой, с оранжевой этикеткой – понял?
– Понял.
– Ты вообще домой собираешься?
– Буду через двадцать минут.
– Чтоб без опозданий.
Он закончил своей любимой фразой и сразу дал отбой.
Протопав лишних три квартала, я обошёл четыре магазина и купил наконец клятый соус. Опоздал, конечно, какие там на хрен двадцать минут – папаша весь вечер будет бухтеть про мою безответственность, бесполезность и всё такое.
Чтобы хоть как-то сократить опоздание, пришлось тащиться через тёмные дворы. Стрёмно было, а главное, непонятно, что хуже: отхватить звездюлей или сорваться и звездюлей навешать? Наверно, второе, потому что потеря контроля всегда вела к проблемам.
– Эй, пацан! – рявкнули басом.
Позвали из темноты, с детской площадки кажись. Проверять не хотелось, подходить тем более. И чего попёрся через двор? Да ещё застыл, как идиот, под клятым фонарём. И камень не подобрал – теперь-то ни хрена в темноте не разглядишь.
– Ты глухой? – позвал тот же бас. – Сюда иди.
Я замахнулся и запустил бутылкой соуса наугад. Промазал, видать, – она обо что-то разбилась. Следом раздался девчачий визг и удивлённый бас:
– Фига ты агрессивный!
– Котик, ты чего, мы же пошутили, – плаксиво заныла девка. – Это ж мы, Дэя, Машка и Белка. Со стадиона – помнишь?
Вот потеха, пьяных девок испугался! И соус разбил. Чёрт!
Из темноты, чуть пошатываясь, вышли три девчонки, вслед за ними – амбал с детской рожей, кажись трезвый. Габариты его были внушительные – попади в него бутылка, не оглушила бы. Он бы только разозлился и переломил меня, как тростиночку. Одной рукой. Но бояться не получалось: лицо младенца напрочь перечёркивало образ громилы.
– Здравствуй, ко-отик, – пропела Дэя.
– Привет. – Я нехотя оскалился.
Она наклонилась и начала подтягивать чулки, задрав и без того короткую юбку. Я быстро отвёл взгляд, делая вид, что ничуть не озабочен, хотя перед глазами так и стояли стройные ножки в сетчатых чулках. Меня окатило кипятком.
– Мне надо домой, – опомнился я.
– Да брось ты, котик, погуляй с нами. Мы не обидим, правда, девочки? – запела Дэя. – Мы красивых мальчиков не обижаем.
В башке шумело от желания и билась единственная мысль, что хоть одна из девчонок не откажет. По крайней мере, я на это надеялся.
– Выпьешь? – предложила одна из близняшек, протягивая бутылку.
– Нет.
– Да ты чё, пацан, не обламывай девчонок, – как бы дружелюбно, но с явной претензией выдал амбал.
– Сказал же – не буду!
– Вы только посмотрите, какой правильный мальчик! – насмехался амбал. – Да пусть он идёт, вон как торопится. Его, наверно, мамка заждалась.
В башке на мгновение прояснилось, а потом меня затопил гнев. Я силился успокоиться, а амбал продолжал вещать и ржать. Слова превратились в бессвязный шум, они тонули в грохоте пульса. И где-то там на задворках уже пошёл клятый отсчёт.
– Ты чего, котик? – ласково спросила Дэя, погладив меня по руке.
Её голос показался оглушительным, он испугал – и я, наверно, только потому опомнился, что не ожидал ласки в момент, когда корёжит от гнева. Но сейчас мне точно надо было валить, пока ещё ничегошеньки не случилось.
– Всё со мной ладно.
– Уверен? – лениво уточнила она, закуривая, и продолжила как ни в чём не бывало: – Мы сейчас к Аиру поедем, у него вечеринка. С нами поедешь.
– Там весело будет, – поддержала её подруга. – Мы с Машкой до одиннадцати, потом домой. Можем и тебя забрать. Что скажешь?
Значит, в шортах была Белка, Белль кажись, а в платье, если эту тряпочку можно так назвать, – Машка. И вроде как девчонки уже за меня всё решили, но ехать никуда не хотелось. Грёбаный амбал настроение окончательно испортил, а я ещё в двадцать минут не уложился и чёртов соус разбил. И если сейчас папаша обругает меня за криворукость и нерасторопность, то за поездку на вечеринку точно башку оторвёт. Короче, ехать куда-то было дерьмовой затеей.
– Да я и так опоздал, меня папаша прибьёт.
– Ну раз ты и так проштрафился, хуже не будет, – шепнула Дэя, выдохнула дым мне в губы и невесомо поцеловала.
Убеждать она явно умела.
– Ладно, к чёрту. А далеко?
– Не, – ответил амбал, – тут рядышком.
– А на чём поедем?
– За нами сейчас За́ря приедет, – радостно выдала Белка.
Амбал покивал и отошёл в сторону, закуривая. И откуда они без лицензии брали клятые сигареты?
– Назар подъехал, – сказала Дэя, глянув на мобильник.
Она схватила меня под руку и потащила обратно к магазину. Остальные двинули следом, да ещё молча, будто мы не на вечеринку покатили, а на ритуальное убийство.
– А ты Венскую откуда знаешь? – невпопад спросила Машка.
– Да мы с детства с ней знакомы.
– Так ты ж неместный, – с явной претензией выдала Дэя и ткнула мне локтем под рёбра.
– Да с хренов ли? Я в третьем классе отсюда переехал.
– А чего вернулся? Поступать куда-то? – Белка вклинилась между мной и Дэей и взяла нас под руки.
К счастью, отвечать не пришлось: мы дотащились до белой, сверкающей чистотой машины, в которой грохотала музыка с хриплым невнятным ором вместо вокала. Рыжий щуплый парень, явно старше нас всех, сначала поприветствовал Стасика и по очереди поцеловал девчонок в щёку. Потом протянул руку мне и глухо назвался:
– Назар.
– Люций. – Я пожал его руку и даже выдавил подобие улыбки.
– Поехали, – сказал он и двинул к водительской двери.
Стасик запрыгнул на переднее, девчонки – назад. Больше мест не было, только в багажнике, куда лезть совсем не хотелось.
– Садись, – позвала Дэя, задницей подталкивая подружек к противоположной дверце.
Места явно не хватало, туда бы и кошка не втиснулась. Не то чтоб девчонки были толстые, просто у Назара машинка была маленькая, дико компактная, ну типа на четверых – куда уж там вшестером впихиваться? И потолок был совсем низенький – амбал Стасик едва башкой его не задевал. И колени девчонки поджимали чуть ли не к груди – короче, дико неудобная машина, которая при этом стоила немало.
– Давай я к тебе на коленки сяду, – сообразила Дэя.
Она кокетливо подмигнула и вышла, освободив место. Это, в общем-то, была последняя возможность отказаться и свалить домой. Поехать-то, конечно, хотелось, но я прекрасно понимал, что затея дерьмовая, ну типа это ненормально вот так внезапно взять и укатить неизвестно с кем, неизвестно куда, да ещё не предупредив папашу. Но я снова не смог сказать «нет».
Дэя забралась ко мне на колени, еле захлопнула дверцу. Удобно нам не было ни хрена: она башкой упиралась в потолок и сидела сгорбившись, пока не додумалась тупо на меня улечься. Близняшки долго не могли уместить ноги: там в полу, прям посередине, какая-то хрень торчала – и тому, кто сидел в центре и без того было неудобно, а тут ещё двигаться пришлось. Короче, вся эта возня была чистым абсурдом, но Дэя своей сообразительностью осталась довольна: всю дорогу пьяно скалилась, перебирала мои волосы на затылке и горячо дышала мне в шею.
Под конец поездки стало совсем невмоготу: меня затопило кипятком, пульс шарашил на максималках, и руки было некуда деть – от каждого касания к телу Дэи пронзало будто током. А в башке уже вовсю шёл киносеанс жёсткой эротики.
– Фух, как душно, – промурлыкала Дэя, выбираясь на свежий воздух. – Ты, котик, маленько перегрелся, выходи скорее.
На вечерней прохладе стало чуточку легче. Но чрезмерный интерес к такой близости никуда не делся, идти было неудобно, и мысли в башке хороводили самые шальные. Грёбаный стыд! Но этого, кажись, никто не замечал – по крайней мере, я на это надеялся.
В доме стоял кумар. Воняло сигаретным дымом, перегаром и жжёными орехами. Грохотала музыка. Лазеры стробоскопа бешено скакали по комнате. Было душно и многолюдно, и протискиваться между потными телами совсем не хотелось. Но Дэя упрямо увлекала меня в толпу.
Сначала мы танцевали – мне отбили рёбра, лопатки и отдавили ноги, трижды захреначили по башке и столько же раз огладили задницу. На животе, бёдрах и груди Дэи беззастенчиво появлялись чужие руки, но она филигранно притворялась, будто не замечает. Видать, тут было дозволено практически всё и приходящие типа давали на это согласие.
– Стой здесь, – прокричала Дэя. – Я принесу выпить.
Не успела она уйти, как на меня сзади кто-то наскочил, сгрёб в охапку и смачно поцеловал в загривок. Я резко обернулся – в щёку ткнулись слюнявые губы, а в нос ударил душный запах перегара.
– Какого хера? – проорал я, оттолкнул пацана и лишь чудом не кинулся в драку.
Внутри кипела ярость, медленно переходящая в ступор, потому что пацан был совершенно пьян и едва ли отражал реальность. Он тупо таращился куда-то в пятое измерение, потом прицепился к полуголой девке и, кажись, вообще про меня забыл.
К чёрту эту вечеринку!
Пока я пробирался к выходу, мне наотмашь отвесили подзатыльник и снова отдавили ноги. Ещё напоследок в спину толкнули, так что в прихожую я буквально влетел. Взглянул на время и ужаснулся: было пятнадцать минут двенадцатого – Машка с Белкой, наверно, уже укатили.
– Ты чего тут стоишь? – окликнула Дэя. – Устал? Пошли со мной.
По узкому коридору мы притащились в просторную кухню. Дэя закрыла дверь, села за стол, заваленный бутылками и переполненными пепельницами. Щёлкнула брендовой зажигалкой и прикурила. Вид у неё был уставший.
– Слышь, Дэя, а девчонки уже укатили, не знаешь?
– Не знаю.
– А ты когда домой?
– Я тут останусь.
Вот дерьмо!
– А Назар? Он когда поедет?
– Он вроде тоже хотел остаться, чего туда-сюда мотаться-то?
– Чёрт! Ладно.
Внутри нарастало раздражение пополам с беспокойством. Я сто раз пожалел, что поехал, и прекрасно сознавал, что придётся звонить папаше. А вот папаша почему-то до сих пор не позвонил. Выжидал, наверно, подольше, чтоб побольше звездюлей отвесить.
– А ты чего такой нервный, котик?
Дэя затянулась в последний раз, затушила окурок в пепельнице и встала. Подошла вплотную – я вжался в подоконник – и уставилась в глаза, будто искала в них что-то важное, типа ответ на вселенскую загадку или ещё какую херню. А потом вдруг прильнула и с усмешкой спросила:
– Ты же девственник, да, котик? Такой зажа-атый. Такой милый. Люблю, когда мальчик стесняется.
Она полезла целоваться – я отклонился. От возбуждения уже башку сносило. В глазах потемнело, в ушах колотил пульс. Мне было охренеть как дурно… и дико страшно.
– Не бойся, котик, не обижу, – шепнула она еле слышно и снова потянулась за поцелуем.
Она прижималась совсем тесно. От неё несло перегаром и сигаретами, хотя в машине она благоухала духами и вызывала сладкий трепет, теперь же – ядрёную смесь желания и отвращения.
– У тебя так сердечко колотится, – забавлялась она. – Ты не бойся, котик, со мной тебе будет хорошо.
Меня затошнило.
– Не надо. Отойди.
– Уверен? Ты же явно другого мнения. – Она провела пальцем по моей ширинке.
От носика до хвостика прокатилась волна колючих мурашек.
– Я просто хочу помочь, – шепнула Дэя.
Она лишь пару раз поцеловала меня в шею – и я кончил прям в штаны. В рожу будто кипятка плеснули – грёбаный стыд!
– Какой ты впечатлительный, котик, – страстно шептала Дэя.
Её, кажись, вообще это не смутило, она продолжала вылизывать мне шею, не требуя ответной ласки. А я уже ни черта не соображал и дрожащими пальцами силился расстегнуть джинсы. Но тут в кухню с диким хохотом ввалились пьянющие девки. Дэя чуть отстранилась и с неожиданной злостью велела им сваливать.
Как оказался в ванной, я не вспомнил бы, наверно, даже под дулом пистолета. Проблевался, почистился. Ещё раз проблевался. Выходить стрёмно было. Я, кажись, целую вечность там проторчал – в дверь стучали неоднократно. Потом немножечко успокоился, умылся холодной водой и вышел. Меня тут же знатно обматерила упившаяся в хлам парочка, типа какого чёрта можно там делать столько времени. Видать, им не терпелось потрахаться, потому что девка была готова: трусы она держала в руке.
Я двинул на поиски Дэи, чтоб узнать, как отсюда уехать. Но из кухни она уже свалила. А пьяненькие ребятки на расспросы не реагировали, внятно не отвечали, только на хер посылали или утягивали танцевать. Они, кажись, вообще понятия не имели, чего от них хотят, да и насрать им было на чужие проблемы. Они веселились. А меня потихонечку накрывало отчаяние.
Короче, я решил подождать в кухне. Оттуда как раз вышла девка с потёкшей косметикой – больше никого не было. После неё жутко воняло палёной синтетикой. Но вроде ничего не горело – я всё тщательно проверил. А в холодильнике, забитом алкоголем, нашёл соус. Клятый овощной соус, аж три бутылки. Подумав, спёр одну и быстренько двинул на выход.
На крыльце курил тощий пацан, по виду вроде трезвый. Я подвалил к нему, поставил соус на широкие перила и с самым дружелюбным оскалом протянул руку.
– Привет, я Люций.
Он пожал мою руку, выпустил дым и, кивнув на бутылку, назвался:
– Аир.
– Бля-ядь.
– Ладно, забирай. По скидке был: три бутылки по цене одной. Оказалось, дерьмо. Тебе нравится, что ли?
– Папаше нравится.
– Дерьмовый вкус у твоего папаши.
Он довольно усмехнулся, прикончил сигарету тремя короткими затяжками и выпустил кольцо дыма.
– Слышь, Аир, а как отсюда уехать?
– На такси.
– У меня нет на такси. Пешком далеко?
– До Кланпаса далеко, – задумчиво выдал он.
– Ну… А мы типа где?
– В Расколках. Тут километров десять топать. Есть кому позвонить?
– Только папаше. Он меня убьёт. Ч-чёрт!
– Ну, если не уедешь, оставайся. – Аир пожал плечами и вернулся в дом.
Что на хрен делать, я понятия не имел. Тащиться десять километров по темени было тупо. Дожидаться утра – ещё хуже. А затея уехать с кем-то с вечеринки была самой дерьмовой – там же все упились к чертям! Пришлось звонить папаше. Он был в бешенстве – обматерил знатно, – и дал отбой. Ничегошеньки внятного не сказал, даже адрес не спросил. В итоге нашёл нужный дом, как грёбаный демон, хотя геопозиция у меня была отключена.
Такси остановилось на подъездной дорожке. Я сел рядом с папашей на заднем сидении и нервно оскалился.
– Вот соус, как ты и просил.
Папаша не ответил. И молчал всю дорогу.
В квартиру он зашёл первым, снял обувь, повесил кофту на вешалку и обернулся. Вроде спокойным казался, но явно хотел придушить. Я не провоцировал, вжимался в дверь, широко скалился и показывал ему бутылку соуса, как грёбаный актёр с рекламного плаката. Но его это ни хрена не задобрило. Он схватил меня за шиворот и встряхнул, как котёнка, хотя с воспитанием явно опоздал.
– Ты как, твою мать, там оказался? – прошипел он.
– Я купил соус, как ты и просил, но выронил и разбил. А там у магазина парень стоял, он сказал, типа у него дома есть такой. Предложил поехать. Я и поехал. Вот. – Я снова протянул ему чёртову бутылку.
Папаша опешил, тряхнул башкой и уточнил:
– То есть ты поехал с первым встречным, потому что он обещал тебе соус?
– Ну типа.
– А ты не подумал, что если он такой добрый, то мог просто купить его?
– Может, у него денег не было.
Папаша растерялся окончательно и, пожав плечами, выдал:
– Ты что, идиот? Нельзя быть таким наивным, Люций! О безопасности надо думать, а ты ни хера не думаешь. А вдруг бы тебя убили?
– Но ведь не убили.
Он тяжело вздохнул и сжал переносицу, – кажись, разозлился. Я тут же выпалил:
– Ладно, прости. Я думал: ты меня убьёшь. Чё мне было делать?
– Чёрт, Люций, хлебну же я с тобой дерьма! Иди в душ – и спать, – велел он.
Ну хоть про школу не вспомнил – и на том спасибо.
3
Клятый понедельник по итогу стал кошмарным разочарованием. Разговор с Нинкой расстроил до задницы, а про вечеринку вообще хотелось забыть. Но перестать думать обо всём этом ни хрена не получалось. Я раз сто пожалел, что потащился провожать пухлого, потому что именно с него началась эта чехарда. А утром папаша опять разбудил рано, спросил про зачисление в школу и, убедившись, что вчера я не нагнал, отвесил знатный подзатыльник.
Он любил командовать. Видать, думал, что лучше разберётся в моей жизни. И насрать ему было на мои желания, иначе позволил бы поехать на пересдачу экзаменов. Но нет, он решил, что дополнительный год в школе пойдёт мне на пользу. Типа я бедная травмированная деточка быстрее оправлюсь в знакомой обстановке, хотя новая школа ни хрена не была таковой.
Но спорить было бесполезно, и в среду я снова потащился в школу. Директрису, на удивление, вспомнил: всё та же надменная сука, которая так и брызгала слюной на нас с мамой, когда ставила меня на внутришкольный контроль. А теперь даже внимания не обратила, изображала дикую занятость. Ещё рожу такую важную сделала, будто на хрен с королём Али́бии переписывалась. Потом взглянула на меня лениво и жестом потребовала документы. Вбила номер моей ID-карты в компьютер, удивлённо вскинула брови и уставилась на меня с неожиданным интересом.
– А ты ведь у нас уже учился.
– Учился.
Она хмыкнула и моё досье вдоль и поперёк, кажись, прочитала. А там было и про развод родителей, и про постановку на внутришкольный контроль, и про арест трёхлетней давности, и про грёбаный принудительный привод к психиатру. И я ничуть не сомневался, что она даст мне знатного пинка за такую биографию. Но заинтересовало её другое.
– Как ты с такой хорошей успеваемостью провалил экзамены? – спросила она.
– Мама умерла. Если можно пересдать, будет замечательно.
Директриса едва не задохнулась от возмущения: конечно, ей хотелось закрепить мои итоговые успехи за своей школой, а для этого я должен был закончить выпускной класс. Да и полномочий на организацию пересдачи у неё по-любому не было. И крайнюю дату я уже просрал: в письме ясно было сказано, что для пересдачи нужно лично явиться в академию не позднее пятого мая. Но спасибо и на том, что в школу меня приняли.
По крайней мере, папаша остался доволен.
А я так и ходил с мрачной рожей до самой пятницы, пока не позвонил Грик. Мы ж договаривались встретиться, а я вообще забыл. И не то чтоб прям обрадовался его звонку, но хоть повод отвлечься появился. Только Грик зачем-то позвал в гости – на всё тот же Солнечный проспект, – сказал, типа клуб вечером откроется, а мы давно не виделись, надо бы поболтать. Вспоминать детство мне вовсе не хотелось – других-то общих воспоминаний у нас не было, – но спорить я не стал, оделся и потащился в гости.
Раньше Солнечный упирался в лесопарк, а теперь вместо деревьев высились дома́ со стеклянными балконами. Под ногами блестел новенький асфальт – брусчатку, видать, решили больше не класть. Ну и правильно – она вечно на хрен откалывалась. А вот карликовые вишни немножечко подросли. И всё вокруг было знакомо-незнакомым, как сюжет давнишнего сна.
Солнце жарило спину и затылок. А к вечеру обещали дождь. Вообще, погода уже попортилась, дни катили к осени. Хотя зима в Кланпасе никогда не была холодной. Даже снега ни разу не было. Ни одной грёбаной снежинки. А вот в Лавкассе наоборот. Каких-то пять сотен километров, и такая разница. Наверно, из-за гор.
А на горы мы так и не поднялись. Как-то собрались с мамиными коллегами на горнолыжный курорт аккурат перед Новым годом, но планы в последний момент пошли в задницу – и всё отменилось. Мне двенадцать было, реветь хотелось дико. Но пришлось нагнать, типа всё ладно, чтоб мама не расстроилась.
Я и так её слишком часто расстраивал.
Нужный дом я нашёл сразу и набрал Грику. Он сказал подниматься, назвал квартиру – сам бы я уже не вспомнил. Помнил только этаж – шестой. Я всегда поднимался пешком – к чёрту клятые лифты! – солнце светило сквозь панорамные окна, пахло чем-нибудь сладким – мать Грика вечно пекла всякие булки с джемом. Мы с пацанами, наверно, потому и таскались к нему в гости – вкусненько пожрать, а потом в душе не чаяли, как бы свалить побыстрее, потому что Грик был дико скучным!
На шестом этаже воняло сигаретным дымом. Но точно не из приоткрытой двери – оттуда пахло чем-то типа варёной карамели. А в дальней комнате играла унылая кантата Тоскали́ни Пье́тро. Бабка Грика любила всякую нудятину слушать, ну так она уж померла, наверно. Сколько ей тогда было – лет сто?
Вообще, музыку Пье́тро делал хорошую, даром что работал инженером в первое строительство. Но в музыкальной школе мы чаще всего разучивали его произведения, и они так въелись в мозги, что блевать тянуло на первых же аккордах.
– Сюда, – позвал Грик и выглянул в коридор. – Ты чё застыл? Проходи.
Его спальня теперь казалась раза в два меньше, хотя раньше мы легко умещались вчетвером и даже впятером. С пола исчез дурацкий жёсткий ковёр, на котором мы иногда ссаживали колени, катая машинки и клятый паровозик из «Страны Чудес». Ещё мечтали вырасти, построить железную дорогу и запустить поезда, как было на Земле. С какой-то радости думали, что это будет классно. Но это было давно. А на подоконнике медленно подыхало то же растение с ярко-фиолетовыми листьями. И на стене всё так же висел плакат Родриги Спитч.
– Чёрт, друг, она умерла в прошлом месяце, – посочувствовал я с примесью явной вины, будто сам её и грохнул.
Грик только кивнул.
– Расскажешь, чё с мамой случилось?
Наверно, он хотел поддержать, типа станет легче, если выговоришься и всё такое, но какого хрена в лоб-то было спрашивать? Да и наплакался я уже у психолога – легче и вполовину не стало. А изливать душу пацану, который дрочит на плакат почившей старой тётки, вообще дерьмовая затея.
– Ты в клуб звал – когда идём?
– Рано ещё, часам к девяти пойдём. Чай будешь? Или, может, чё покрепче? У меня и «пыль» есть.
Пыли реально было до хрена.
– Да не эта. – Он усмехнулся, наблюдая за мной. – Звёздная.
Удивительного в этом не было: я с детства знал, что однажды он вляпается в говно. Но думал, он типа прибьётся к какой-нибудь шайке – или пусть даже возглавит её, – но чтоб вот так… Это, конечно, немножечко ошарашило.
– И давно ты… потребляешь?
– Ты чё, я не потребляю. Я жаждущих одариваю, – выдал он.
– Типа офе́ня?
– Ну и чё?
– Ну как бы… сложно такое одобрить.
– И не надо. Года через два рассчитаюсь.
Говорил он с такой лёгкостью, будто продавал изысканный сорт грёбаного чая и ничуть не рисковал. Может, реально не видел в этом ничегошеньки дурного. Мне как бы насрать было на его моральные принципы. И на то, как его угораздило, – тоже. Ну типа мало, что ли, люди в дерьмо вляпываются? Захочет – сам расскажет. А нет – так и хрен с ним. Главное, чтоб опять про маму не начал выспрашивать, а он мог. Тем более сказал, что в клуб мы пойдём к девяти, а было только пять. И я понятия не имел, что делать, ведь уже через полтора часа, проболтав о всякой ерунде, мы вдруг осознали: нет у нас ни черта общего.
– А помнишь того усатого из ремонта обуви? – оживился Грик. – Ты на него газировку пролил, а он тебе такую затрещину отвесил, помнишь? Ты ему тогда все окна камнями порасшибал.