Тот сделал движение рукой, будто защищаясь от солнца.
– Не произноси ее имя, сделай милость! Я не способен даже слышать его.
– Да почему же это?
– Услышу – снова заведусь, всю страсть до судороги испытаю.
– Вот как! – прошептал завистливо царь Хацорский, – что ж, я уважу твое желание и не произнесу ее имени вслух.
– О, как я желал бы умереть, поцеловав еще раз ткань ее платья, – вздохнул содомский гость.
– Кого – ее? Рахав? – невинно разыграл его собеседник, желая посмотреть, что будет.
– Ох, стыд мой и срам! – воскликнул содомский царь и рухнул в кресла, – ты уморить меня решил, негодник! Сдохну прямо здесь.
– Так отдыхай же, или подыхай, как тебе удобней… А я войду к ней. Колокольчик, кажется, звенит.
И Хацорский владыка проследовал в покои куртизанки.
…Пинхас и Калев, представители Израиля, пришли в крепость Иерихона на разведку, посланные своим предводителем. Калев был помоложе, а Пинхас и старше был, и умел вовсе делаться седовласым старцем, ради него чудеса сотворялись уж не в первый раз. Попадая в дом прекрасной трактирщицы, он предусмотрительно превратил себя в глубокого старца.
Тридцать и один царь делили между собой Обетованную Землю до вступления в нее евреев.
Ханаанейцы прослышали, что евреи уже закончили странствия свои по пустыне и неминуемо войдут в Страну, обещанную им.
А что до евреев, то они политику ханаанейских царей не знали вовсе. Допустим, будут чудеса в войне. Но каковы их планы обороны? Достаточно ли они напуганы? Где держат склады с оружием? Как взять неприступную крепость Иерихона?
Вот что интересовало посланных со стороны Израильтян разведчиков.
А где лучше, чем в кабаке или таверне, разузнать все городские новости?
Иегошуа, посылая двух испытанных воинов, дал им благословение, чтобы выдержали все испытания. Пришли они к блуднице Рахав, когда та отдыхала после трудовых своих будней.
Служанка, Реума, массировала ее столь многими желанное тело. Другая вошла с докладом из приемных покоев в будуар.
– Чужестранцы, двое. Выпроводить их прочь?
– Чего они хотят?
– Спрашивают меду, коржей пшеничных.
– Так дай им! Ох невмоготу уже смотреть мне на мужчин!
– Ну… – замялась служанка, – эти – чуть иные.
– Что ты сказала? – ритмично в такт массажу покачиваясь на кушетке, лениво произнесла Рахав.
– Другие, говорю. – словно невзначай и нехотя констатировала та.
– В смысле? – Рахав откинулась на спину, прервав Реумины движения.
– Они не смотрят на женщин! – развела руками служанка.
– Слышь, Реума, что за новости! – засмеялась, будто монетки рассыпала, вместе со своей напарницей Рахав, убрала от себя ее руки и произнесла, весело скалясь:
– Этот царек содомский тоже до встречи со мной думал, что не смотрит на женщин…
Все трое захохотали.
– Да, хорошо ты его перевоспитала, бедолагу!
Рахав сделала резкий жест, веля им замолчать и вставая. Стало тихо.
– Другие, говоришь, – проникновенно и ласково сказала она, слегка отведя в сторону одну из занавесок и выглядывая наружу.
– Ты не увидишь их, они в углу уселись, – сказала Реума.
– Она не пьют нашу медовуху, – доложила служанка, выйдя и снова вернувшись, – они не пьют вообще ничего, кроме воды, и не едят наших коржей!
Рахав пожала плечами.
– Это еще Ни-Че-Го не значит! – она повернулась к гардеробу, – подайте мне одеться.
3 Талмудический жонглер
Абайе был маленьким мальчиком, когда остался круглым сиротой. Имя его – это прозвище. Сиротка. Раньше такие имена были! Имма (мама), Абба (папа), Саба (дедушка), Марконита (кормилица). А было такое имя – Абайе. Что значит – Сирота. Фамилия его была Бар Нахмани. Будто бы из дома Нахмани он происходит, что, в общем, было правдой. Воспитывался у родных, не у чужих. И Марконита де-Абайе (Кормилица, Воспитательница его) так и вошла в Талмуд благодаря ему.
Был он таким чудесным мальцом, что его даже на двор по нужде одного боялись отпускать. Привязывали колокольчик на шею козленку и вместе с ним отправляли. Чтобы слышать, что все в порядке с мальчиком.
Был он гениальным ребенком, а вся его жизнь, не очень долгая, в труде и трудностях быстро и ярко прошла, метеором промчалась, огненный свет оставила в ночном небе. Как те факелы, которыми он жонглировать любил.
2. Рахав оделась поскромнее и к гостям будто простая прислужница вышла, неся таз с водой для омовения.
– Господа, не потому ли не едите вы, что рук омыть вам не подали?
Величественные люди встали, приветствуя ее и кланяясь.
– Мы будем рады омовению рук и ног, госпожа, но не лучше ли было бы прислать простую служанку, а не выходить самой?
Рахав смутилась.
– Что значит – самой?
Говоривший был седовласый и точь-в-точь лицом, как ее дедушка. Устыдилась она, вспомнила, как ласкалась в детстве к дедушке и какой хорошей девочкой он ее считал.
А тот продолжал:
– Госпожа ведь знать желала, наслышаны ли мы о славе ее? Наслышаны.