Свободные

– Может, она меня и проведет? В конце концов, я – новенькая. Теплый прием, радушие, боль за каждого ученика и все такое.

– Наивная.

Смеется Саша и машет мне рукой, а уверенно прохожу в просторный кабинет директора.

– Здравствуйте. – Полноватая женщина отрывает взгляд от документации и вскидывает брови. – Я Зои. Зои Регнер. Мне сказали… вы ждете. Насчет предметов надо поговорить, да? Или вы хотели меня испытать? Или что там еще делают с новенькими?

– Зои Регнер?

Киваю и наблюдаю за тем, как женщина неуклюже поднимается с малюсенького кресла: черт, как же она там уместилась? Отмахиваюсь от глупых мыслей и вижу, как она подходит к еще одной двери. Медленно стучится, медленно переводит на меня лукавый взгляд и также медленно отрезает:

– Директор, Кузовлева, уже давно вас ждет.

– О, – растеряно тяну я. Ну, конечно. Неужели у такой шикарной школы была бы такая уродливая директриса? Во всем должен быть вкус. Даже в выборе начальства. – Хорошо.

Я киваю и на ватных ногах плетусь в смежный кабинет. Эта старуха все смотрит на меня, злорадствует, а я едва сдерживаюсь от того, чтобы не послать ее. Как же мало в мире осталось удовольствий, раз люди радуются промахам других людей.

– Который час?

Поднимаю взгляд и останавливаюсь. Прямо передо мной стоит худощавая, высокая женщина с измазанными в лаке волосами и узкими глазами скорее от гнева, чем от яркого солнца. Она скрещивает на груди руки и повторяет:

– Который час, Зои?

– Половина девятого.

– Ты собираешься идти на занятия?

– Ну да.

– Тогда почему ты пришла ко мне тогда, когда должен уже начаться первый урок? Ты решила его пропустить? Ты сочла неважным прийти немного раньше?

– Простите, я просто не…

– Это неприемлемо, – перебивает меня директриса и подходит к широкому, деревянному столу, окруженному книжными шкафами. Я застываю с открытым ртом, а она продолжает. – Впредь приходи вовремя. Я знаю, в какой ты ситуации. Я знаю, как тебе сложно. Но учти, меня это не волнует. Ты в моей школе, а здесь мои правила.

Директриса испепеляет меня пренебрежительным взглядом, и вместо того чтобы покорно кивнуть, я вдруг расправляю плечи и говорю:

– Простите, но я и не сомневалась, что никому здесь нет до меня никакого дела.

– Значит, не разочаруешься.

– Не разочаруюсь.

– Садись.

– Я постою.

Складываю перед собой руки: если это поединок, я сдаваться не собираюсь.

– Как хочешь. Итак, твои оценки. Средний бал – четыре с половиной. Вполне подходит для нашего лицея, однако сомневаюсь, что результат останется неизменным после контрольных тестов. Программа у нас сложная. Тебе придется многое наверстать, чтобы хорошо сдать экзамены, ты это понимаешь?

– Понимаю.

– Советую записаться на дополнительные занятия по основным предметам, и, конечно, по тем, на которые ты рассчитываешь при поступлении. Ты уже выбрала институт?

– Планы изменились, как видите. Сейчас все иначе.

– Не тяни резину, никто не сжалится над тобой, Зои. – Директриса слегка горбится и облокачивается бедрами о стол. – Что насчет внеклассной деятельности? Ты занималась чем-то в прежней школе?

– У нас не было кружков.

– Поешь?

– Нет.

– Танцуешь?

– Нет.

– И рисовать, наверняка, не умеешь.

– Не умею.

– Чем же ты планируешь заниматься? Развитие – есть степень просвещенности, культуры. Нет развития – нет изменений, а стоять на месте – значит быть мертвым.

– Простите, – пожимаю плечами и к собственному удивлению усмехаюсь. – Но я ничего не умею. Нет во мне никакой культуры, увы.

– Отсутствие культуры – не всегда отсутствие таланта. Неужели нет того, что приносит тебе удовольствие? Зои, это даже как-то обидно. Человек без желаний, кто же он?

– Я люблю музыку, – вдруг защищаюсь я. – Но как это поможет мне в жизни и при сдаче экзаменов?

– Возможно, никак. Однако я буду спокойна, если ты займешься чем-то дельным, помимо школьных занятий.

Так и хочется спросить, какое вам дело? Но я внезапно понимаю, к чему она ведет. Дочь стриптизерши, заблудшая душа в коридорах престижной, дорогой школы. Какому директору такое придется по душе? Вместо того чтобы воспитывать городскую элиту, ей придется следить за тем, чтобы я не обкурилась и не обдолбалась в блестящих туалетах. Вот уж непосильная задача: свалить себе на плечи трудного подростка с кучей дополнительных бонусов. В одну секунду эта высокая женщина вызывает во мне не просто злость, а открытое презрение. Я знаю, что не являюсь лучшим примером для подражания, однако еще никогда я не чувствовала себя таким ничтожеством.

– Мне можно идти? – говорить сложно, но я упрямо вскидываю подбородок. Смотрю этой стерве прямо в глаза и не моргаю. Пусть знает, что ее угрозы меня не пугают.

– Да, и запомни: твой отец немало сделал, чтобы тебе выпал этот шанс. Не упусти его.

– Не упущу.

Я срываюсь с места и пулей выметаюсь из кабинета. Даже в коридоре не сбавляю темп. Все бегу и бегу, и думаю о том, куда попала, и кем теперь стану. Как же сражаться с такими людьми? Они высосут из меня все соки, все силы! А как она на меня смотрела? Она не видела перед собой семнадцатилетнего подростка, она видела протухший продукт, который вдруг ее заставили съесть. Ну, и подавись, стерва!

Останавливаюсь возле окна во весь рост. Смотрю на газон, дальние высотки и хочу вернуться домой. Я знаю, там у меня не было возможностей, не было даже шансов на хорошее будущее. Но кому нужны эти мечты, если после их достижения, ты превращаешься в бесчувственную глыбу? Тут и сказать нечего, да и о чем говорить, когда человек, чья профессия подразумевает любовь к детям, только что вылил на меня столько грязи, сколько я никогда еще не чувствовала?

К счастью, не все учителя хотят увидеть, каким прекрасным, алым цветом заливаются мои щеки, поэтому большинство занятий проходит более-менее спокойно. Конечно, меня бесят чужие взгляды, шепоты за спиной, но кто сказал, что будет просто? Да и я бы, наверняка, с трепетом обсуждала «свежее мясо». Такое испытание обязан пройти каждый новенький, это своего рода посвящение, однако уже к концу четвертого урока я даже привыкаю к чрезмерному вниманию и перестаю на нем зацикливаться.

В столовой со мной никто не садится. Я говорила с парочкой блондинок на занятии по литературе, правда, не думаю, что они рискнут и присоединятся ко мне. Это слишком опасно, когда речь идет о собственной репутации. Занимаю единственный свободный столик около входа и кисло осматриваю еду: школа вроде хорошая, а еда отвратительная. Вареные овощи, вареное мясо, какой-то светло-желтый компот. Так и сарафан на мне перестанет держаться. Скептически разрезаю филе серебряным ножом – о да, я уверена, это настоящее серебро – и удивленно оборачиваюсь, заметив, как кто-то садится рядом. Уже хочу сказать «привет», но замечаю два хитрых, карих глаза, и буквально цепенею. О, нет! Так и тянет кинуться прочь, ведь перед собой я вижу того самого парня, что избил Сашу возле мотеля. Он едва заметно улыбается, растягивая тонкие губы, и по-хозяйски облокачивается о край стола.