Волшебный свет

– Какие грязные у тебя мысли! – отвечаю я.

– Ты забыла, что Сьерре не нравятся взрослые мужики, – говорит Элизабет.

Я смеюсь.

– Ты Пола имеешь в виду? Мы с ним расстались не потому, что он старше, да я с ним только раз и ходила на свидание. Его поймали с открытой банкой пива в машине приятеля.

– Справедливости ради замечу, что он был не за рулем, – вступается Рэйчел и поднимает руку, прежде чем я успеваю ответить. – Но я все понимаю. Ты усмотрела в этом признак начинающегося алкоголизма. Или неосмотрительности. Или… чего-то еще.

Элизабет качает головой.

– Нельзя быть такой придирчивой, Сьерра.

Вот вечно Рэйчел и Элизабет доканывают меня, намекая, что я слишком высоко установила планку в отношениях. А я просто вижу, как часто девчонки встречаются с парнями, которые их в грош не ставят. Возможно, не в самом начале отношений, но рано или поздно. Зачем тратить на таких годы, месяцы и даже дни?

У дверей, ведущих в школьный коридор, Элизабет обгоняет нас и поворачивается к нам лицом.

– Пусть я опоздаю на английский, но давайте вместе пообедаем, ладно?

Я улыбаюсь. Мы всегда обедаем вместе.

В коридоре Элизабет исчезает в шумной толпе учеников.

– Нам осталось только два раза вместе пообедать, – говорит Рэйчел и притворяется, что утирает слезы. – А потом все. Кажется, я сейчас…

– Нет! – кричу я. – Не произноси этого вслух!

– Да ладно, не надо за меня переживать, – снисходительно отмахивается Рэйчел. – Мне будет чем заняться, пока ты развлекаешься в Калифорнии. В понедельник начнем разбирать декорации. На это уйдет примерно неделя. Потом мне надо помочь устроителям танцев декорировать школу к зимнему балу. Не театр, конечно, но не люблю, чтобы мой талант простаивал.

– А тему года уже выбрали? – спрашиваю я.

– Снежный Шар Любви, – отвечает она. – Согласна, звучит глупо, но у меня уже есть пара отличных идей. Хочу украсить зал так, чтобы создавалось впечатление, будто ты танцуешь внутри огромного снежного шара. Так что мне есть чем заняться до твоего возвращения.

– Вот видишь? Тебе совсем не придется без меня скучать.

– Точно, – отвечает она и толкает меня локтем на пути в класс. – Зато ты только попробуй не скучать без меня!

Попробую, как же. Скучать без подруг – рождественская традиция. Я всю сознательную жизнь ее соблюдаю.

Глава вторая

Солнце едва поднимается из-за гор, когда я останавливаю папин грузовик на обочине раскисшей от грязи проселочной дороги. Ставлю машину на ручной тормоз и выглядываю из окна. Передо мной открывается любимый вид: в нескольких шагах начинается делянка, усаженная рождественскими елками. Пологие холмы тянутся на несколько километров. Напротив – все те же безбрежные поля. А там, где кончается наш участок, начинаются другие еловые плантации.

Выключив печку и выйдя из машины, с готовностью подставляю лицо колючему холодному ветру. Затягиваю волосы в тугой конский хвост, засовываю кончик хвоста под объемную зимнюю куртку, надеваю на голову капюшон и туго затягиваю шнурок.

Влажный воздух густо пропитан запахом еловой смолы, а тяжелые ботинки вязнут в размякшей земле. Ветки царапают рукава, когда я тянусь в карман за телефоном. Звоню дяде Брюсу и, прижав телефон ухом к плечу, надеваю рабочие перчатки.

Он снимает трубку и отвечает, смеясь.

– Быстро ты приехала, Сьерра!

– Скорость не превышала, – оправдываюсь я. Но, если честно, ехать по грязи и резко выруливать, лавируя на поворотах, так весело, что удержаться невозможно.

– Ничего, детка. Я сам раз двести лихачил на своем грузовичке по этому склону.

– А я видела. Иначе откуда бы узнала, что это так весело? – отвечаю я. – Ладно, я уже почти у первой связки.

– Буду через минуту, – говорит он и даже не успевает повесить трубку, как я слышу рев вертолетного мотора.

Достаю из кармана куртки оранжевый сетчатый спасательный жилет, продеваю руки в отверстия и застегиваю спереди липучку. Теперь дядя Брюс точно заметит меня с воздуха.

Метрах в двухстах визжат бензопилы: рабочие валят деревья, предназначенные на спил в этом году. Два месяца назад мы начали помечать елки, которые хотим спилить. На одну из верхних веток повязывали цветную пластиковую ленту – красную, желтую или голубую, в зависимости от высоты дерева, чтобы перед погрузкой в машины их легче было рассортировать. Деревья без лент оставляли расти.

Вижу, как издали приближается красный вертолет. Мама с папой помогли дяде Брюсу его купить, а взамен он помогает нам с погрузкой урожая. Перевозка по воздуху экономит землю для посадок – не нужно прокладывать сеть мелких подъездных дорог. И деревья прибывают к покупателям более свежими. В оставшееся время дядя организует вертолетные прогулки вдоль скалистого побережья. А бывает, совершает подвиги, спасая заблудившихся туристов.

Спилив четыре-пять елей, рабочие укладывают их рядышком поверх двух толстых канатов – как рельсы на шпалы. Сверху кладут еще деревья, пока не получится связка примерно из десяти елей. Затем канаты стягивают, скрепляют и переходят к следующей связке.

Тут-то и подходит моя очередь.

В прошлом году папа впервые разрешил мне это сделать. Я знала, что у него на языке при этом вертелось: «для пятнадцатилетней девочки эта работа слишком опасна». Но вслух он ничего не сказал, ведь нанимает же он моих одноклассников и разрешает им орудовать бензопилами.

Шум лопастей приближается – они с громким тарахтением рассекают воздух. Мое сердце бьется в такт. Я готовлюсь зацепить первую в этом сезоне связку.

Стою у первой связки, сгибая и разгибая пальцы в перчатках. Окно вертолета бликует на утреннем солнце. Позади машины тянется длинный канат, волоча по небу тяжелый красный крюк.

Вертолет приближается и замедляет ход. Ноги в тяжелых ботинках проваливаются сквозь землю. Над головой жужжат лопасти. Трат-трат-трат-трат-трат. Вертолет медленно снижается, и вот уже металлический крюк касается иголок. Поднимаю руку над головой и делаю круговое движение: нужно спуститься чуть ниже. Когда вертолет опускается еще сантиметров на десять, хватаю крюк, поддеваю им канаты и отступаю на два шага назад.

Поднимаю голову и вижу, что дядя Брюс улыбается. Подаю знак, он жестом сигналит, что все отлично, и набирает высоту. Отрываясь от земли, тяжелая связка подпрыгивает и уплывает прочь.

Над домом висит тонкий месяц. Из окна второго этажа видны окутанные густым сумраком холмы. В детстве я стояла у этого окна и воображала себя капитаном корабля, вглядывающимся в ночной океан, волны которого порой темнее звездного неба над головой.

Из года в год этот вид остается неизменным: все дело в грамотной регуляции численности деревьев. На каждую спиленную ель мы оставляем пять, и место старого дерева занимает новый саженец. Пройдет шесть лет, и старые деревья отправятся кто куда и станут главным символом Рождества в каждом доме.

А у нас другие праздничные традиции – таков уж семейный бизнес. Накануне Дня Благодарения мы с мамой едем на юг, где нас уже ждет папа. В День Благодарения ужинаем с Хизер и ее родителями. А со следующего утра и до самого Сочельника мы продаем елки. В сочельник, падая без ног, дарим друг другу по одному подарку. Больше в нашем передвижном доме – серебристом трейлере – просто не умещается.

Наш деревенский дом построен в 1930-е годы. Деревянные полы и лестницы такие старые, что встать среди ночи и не наделать шуму совершенно невозможно. Но я держусь того края лестницы, где ступени скрипят меньше всего. Захожу на кухню, делаю три шага… и из гостиной меня окликает мама.

– Сьерра, ты бы хоть пару часов поспала.

Когда папа в отъезде, она всегда засыпает на диване перед включенным телевизором. Романтичная Я верит, что, когда его нет, маме слишком одиноко в супружеской спальне. Неромантичная Я считает, что сон на диване – это такая своеобразная попытка бунта.

Запахнув халат, нахожу разношенные кроссовки у дивана. Мама зевает и тянется к пульту на полу. Выключает телевизор, и в комнате становится темным-темно.

Она включает лампу.

– Куда собралась?

– В теплицу, – отвечаю я. – Хочу елку сюда принести, чтобы не забыть.