Между тем уже само это замечание предполагает наличие ума.
За ужином я потчевал всех шербетом из цветов акации. Фридрих Георг с удовольствием отметил его восточный аромат, добавив, что в охлажденном виде он стал бы, возможно, еще лучше.
Кирххорст, 10 июня 1939 года
В сильный зной мы пасынковали высокую иву, которая росла перед айвовыми и сливовыми деревцами и отнимала у них свет и воздух. Сделать это посоветовал мне сосед Кольсхорн, ныне лежащий при смерти. Мы разговорились о том, насколько глубоко, быть может, его судьба соотносится с судьбой дерева. Затем о мандарине у Дидро, который описывается в похожей связи. Речь идет о том, что способ, каким в Париже совершается отцеубийство, находится в полной гармонии с тем, встает ли китайский мандарин со своего ложа с правой или с левой ноги. Мысль, в своей духовной механике весьма характерная для восемнадцатого столетия, сколь и поучительная в отношении магии, сокрытой в изящных завитках и вычурных фразах.
Изысканное благоухание очищенной ивовой древесины и коры, от которых в жару растекается прохладный запах свежей огуречной мякоти.
Кирххорст, 11 июня 1939 года
Снова у гроссхорстского дуба. В жарком поле беседуем о том, что дарвинизм нанизывает всё творение словно на стальной стержень. Фридрих Георг: «Животные в нем похожи на цветы из оцинкованной жести». Шопенгауэр в своих высказываниях по сравнительной анатомии показал всю ничтожность такого рода попыток еще до их появления. В этом его большая заслуга, по крайней мере перед думающими людьми. Тем не менее по законам духовной механики такие теории должны быть пройдены в полном объеме и при этом принести плоды, ибо внутри себя они остаются истинными. Конечно, на низших, эмпирических ступенях истина более утомительна и связана с более интенсивным движением. На сей счет есть поговорка: дурная голова ногам покою не дает.
На чашку кофе к нам зашел один финский профессор с женой и ребенком и передал мне привет от Магистра из Осло. Он высказал мнение, что осенью Польша, похоже, развалится, хотя это представляется мне не столь уж бесспорным. На примере гостя я уяснил себе положение отдельного ученого, который нынче оказался в большой опасности. Оно напоминает положение рабочего у станка. Человек обособился от труда, ставшего автономным, и отныне сам перестает быть незаменимым. Его можно сменить, как механическую деталь, да к тому же результаты, которых он добивается, и даже его достижения рождаются вне его и инструментируют ход событий больше, нежели если б они были сцеплены с ним. Незаменимость человека убывает вместе с его оригинальностью, а с ней – и уважение к нему. Зато надежность таких людей, как Пауль Герхардт[54 - Пауль Герхард (1607–1676) – автор текстов духовных лютеранских песнопений. В 1657–1667 годах – диакон в церкви Св. Николая в Берлине; затем лишился этого поста из-за отказа подписать эдикт толерантности курфюрста Фридриха Вильгельма I.], напротив, в годы гонений неизмеримо возрастает.
Кирххорст, 15 июня 1939 года
Закончил Шпенглера. «Всемирная история второго дохристианского тысячелетия» – одно из последних его сочинений, в котором все нити очень прочно удерживаются в руках. Что ни говори, а этот автор в своих заблуждениях куда значительнее оппонентов со всеми их истинами. Тайна его языка заключается в том, что он имеет сердце и ему по плечу великие катастрофы. В прозе Шпенглера заключено стремление доходить до последних пределов.
Кирххорст, 18 июня 1939 года
С субботы на воскресенье – визит Эдмонда[55 - Под этим именем в дневниках Э. Юнгера фигурирует литературовед Эдмунд Шульц-старший (1901–1965), с которым автор познакомился во второй половине 1920-х годов, живя в Берлине. Э. Шульц был знатоком творчества Ф. М. Достоевского, и не без его влияния Юнгер в те годы запоем читал русских классиков: Карамзина, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого и других.] и Арнольта Броннена[56 - Арнольт Броннен (1895–1959; настоящее имя Арнольд Броннер) – австрийский писатель и драматург. Наряду с Б. Брехтом и Ф. Брукнером принадлежал к числу главных авангардистов Берлина 1920-х годов. Для его политической позиции характерны метания от крайне левых к крайне правым взглядам, и наоборот. Автор романов, пьес и воспоминаний.]. Встреча прошла в приятной атмосфере. Эдмонд не отпускал от себя сына, как две капли воды похожего на покойную мать. То же кроткое, ночное выражение совиных глаз, с тяжелыми, подернутыми белым пушком веками. Чтобы сделать подобное наблюдение, надо всё-таки дожить до седин, надо видеть смену поколений.
В почте – письмо от Шторха. Он где-то в Бразилии по двенадцать часов в сутки сушит бананы перед раскаленной печью в компании какого-то негра, а ночами корпит над своими дневниками. Полагает, что вызовет изумление своей работоспособностью. Действительно, есть в нас резервы непознанного свойства. Правду говорит пословица, что вместе с дыханием Господь наделил нас и силой для него. То же касается и лишений.
Кирххорст, 21 июня 1939 года
«Мраморные утесы». Работа продвигается медленно, потому что я стараюсь довести текст до совершенства, отшлифовать каждое предложение, хотя впечатление, возможно, мало изменилось бы, разрабатывай я некоторые отрывки не столь въедливо. К сожалению, мне не хватает раскованности. Добиваться легкости вдвое труднее, потому что приходится переделывать уже законченные места. Это противоречит законам экономии. Я вспоминаю при этом маленькую статуэтку, виденную мною в каком-то монастыре Баии[57 - Баия – одна из провинции Бразилии.]: поверх грунтовки она была позолочена и раскрашена поверх золота, а не наоборот.
В опусе оживает то целое, которое не складывается из суммы предложений. Целое подобно рельсам: читатель словно на крыльях проносится над всеми неровностями и незавершенностями замысла. Оно рождает в читателе вдохновение – бесценный дар.
Кирххорст, 25 июня 1939 года
На кофе пожаловал д-р Остерн, прибывший с Родоса. Мы беседовали о дороге вдоль побережья у Трианды и о долине Родино, всё еще памятной мне своей удивительной свежестью. Он считает, что в этом месте находилась риторская школа. Затем о Крите, где мне хотелось бы провести следующее лето; он мне очень рекомендовал.
С почтой – дневники Жида[58 - Андре Жид (1869–1951) – известный французский писатель, лауреат Нобелевской премии (1947), переводчик (Гёте, Шекспир, Пушкин и др.), автор многочисленных рассказов, романов, пьес, стихов и воспоминаний. Первая его встреча с Э. Юнгером состоялась в 1937 году. Летом 1938 года Юнгер снова посетил Жида во время своего очередного пребывания в Париже. В своем дневнике за 1942 год Жид высоко отзывался о первой книге Э. Юнгера «В стальных грозах» и сожалел, что в момент их встречи еще не читал «Садов и дорог», «иначе наша беседа протекала бы совсем по-другому».] с 1889 по 1939 год, подарок Эркюля.
Кирххорст, 3 июля 1939 года
Сад начинает давать по-настоящему хороший урожай. Грядки постепенно освобождаются под повторную высадку.
Во сне я увидел эскадрилью боевых самолетов над вымершим пейзажем, один из них при третьем залпе зенитной батареи, загоревшись, рухнул на землю. Сцена разыгрывалась посреди абсолютно механизированного мира; я созерцал ее со злорадным удовлетворением. Впечатление было более сильным и пронзительным, чем во время мировой войны, потому что нарастала рациональность происходящего. Ничего случайного – самолеты, словно заряженные электричеством, кружили над точно так же стоящим под напряжением миром. Попадание приводило к возникновению смертельного замыкания.
Потом раздольные поля, по которым бежали уборочные машины; управлявшего ими человека было не видно. Лишь по одной стерне шла огромная борона. Ее тянули запряженные в нее охристого цвета рабы, подгоняемые исполинского роста надсмотрщиком. Он бил их, пока они не начинали кричать и не падали, потом он бил их, пока они не переставали кричать. Здесь тупое применение силы неприятно сочеталось с тупым страданием, что доводило меня до отчаяния.
Днем, когда я возился в саду, этот сон снова пришел мне на ум. Теперь я посчитал его неким предостережением; я отдавал себе отчет в той ответственности, какую несет с собой такого рода проницательность.
Кирххорст, 4 июля 1939 года
Во второй половине дня к нам завернул д-р Герстбергер: он живет в Фишерхуде у фрау Рильке. От знатоков я слышал, что его считают одним из самых сильных наших талантов в музыке. Хотя сам я не могу судить об этом, однако нахожу подобное утверждение вполне обоснованным. По внешнему виду можно очень точно увидеть, достиг ли человек высот в своей специальности – если распознать в нем ту часть, которая составляет его особенность. Найдя центр тяжести, мы узнаем и о распределении масс в данном теле. Разговор о Вагнере, Верди, Бизе.
В саду у ограды из рассеянных ветром семян зацвел душистый горошек. Изысканные краски – нежная краснота лосося, кремово-желтая и фиолетовая, словно нанесенная кисточкой на сырой грунт.
Кирххорст, 7 июля 1939 года
Закончил: Леон Блуа[59 - Леон Блуа (1846–1917) – французский писатель католического направления. Не добившийся при жизни широкого признания, он тем не менее оказал серьезное влияние на литературу неокатолического модерна (Бернанос, Мориак, Клодель и др.). Э. Юнгера привлекала в нем прежде всего не сокрушаемая никакими человеческими падениями вера в Бога.], «La femme pauvre»[60 - «Бедная женщина» (франц.).]. Самый коварный подводный риф в любом романе – соблазн включить в действие собственные рефлексии, а потому самые умные и становятся его жертвой. Здесь прямо-таки россыпи идей для томика эссе.
Блуа представляет собой двойной кристалл из алмаза и нечистот. Наиболее часто употребляется им словцо «ordure»[61 - Грязь, отбросы, мусор; экскременты (франц.).]. Его герой Маршенуар говорит о себе, что войдет в рай с короной, свитой из человеческого кала. Мадам Шапюи хороша только в качестве тряпки при корыте для обмывания трупов в лепрозории. В каком-то парижском саду, который он описывает, стоит такой смрад, что даже кривоногим дервишем, этим живодером, который убирал павших от чумы верблюдов, овладела мания преследования. У мадам Пуло под черной сорочкой – грудь, похожая на вывалянный в грязи кусок телятины, который, обоссав мимоходом, за ненадобностью бросает даже свора собак. И так до бесконечности.
А между тем эти сцены пересыпаны отточенными и верными сентенциями вроде «La Fкte de l’homme, c’est de voir mourir ce qui ne paraоt pas mortel»[62 - «Праздник человека состоит в том, чтобы видеть, как умирает то, что не кажется смертным» (франц.).].
На странице 169 пример того, каких образов следует избегать: «La ligne impеrieuse du nez aquilin, dont les ailes battaient continuellement»[63 - «Повелительная линия орлиного носа, крылья которого непрестанно бились» (франц.).].
Кирххорст, 9 июля 1939 года
«Мраморные утесы». Удивительно, как в ходе работы у меня ускользает из виду целое. При вышивании то же самое – внимание поглощено иголкой и стежком; остальная ткань остается вне поля зрения.
«Упаковка» предложений, фрагментами которых я в большинстве случаев свободно владею. Однако мне стоит труда уложить их, словно бы в некую коробку – по возможности экономно и рачительно. В идеальном предложении каждое слово должно обладать той долей акцента и веса, каких оно требует.
Кирххорст, 17 июля 1939 года
С 13 по 15 июля в гостях у нас был Нигринус[64 - Манфред Шварц (1914–1988) – впоследствии редактор передач о культуре на Баварском телевидении.]: нынче он изучает в Гамбурге этнологию. Мы отправились в жаркие сосновые леса в окрестностях Колсхорна и там беседовали о масках, оружии, рыбной ловле, островах Южного полушария и о жизни в каменном веке, которая по праву считается наиболее гармоничной, если уж говорить о потерянном рае. В смысле нарастающего движения модерн начинается еще с эпохи металла. И там же находится перелом, отделяющий сказку от мифа. Я рад, что он занимается этими вещами, и всё же он выразил страстное желание видеть скорейшее начало войны.
Мне бросилась в глаза физиогномическая перемена в нем. Пламя жизни, опаляя нас, оставляет на нас метки, похожие на рубцы от ожогов. На щеках, где у детей обычно расположены ямочки, образуются раны, словно от сгоревшего пороха. Глаза, прежде походившие на сверкающие зеркала, обретают тогда остроту, и всё же в их глубине таится зверь, которому приходится прыгать через горящие обручи. Человек нередко выходит из жизненного пожара обжегшийся и растерянный, как то довелось мне наблюдать у княгини[65 - Die F?rstin – псевдоним графини Софи Дороте фон Подевильс (1909–1979), поэтессы и переводчицы, урожденной фон Хиршберг, супруги графа Клеменса фон Подевильса, сына офицера из аристократической семьи, который выбрал писательскую стезю. Эта супружеская чета входила в круг ближайших друзей Э. Юнгера.].
Затем 15 июля прибыл Карл Шмитт[66 - Карл Шмитт (1888–1985), крупный немецкий юрист и политический философ. Преподавал право в университетах Бонна (1922), Берлина (1926), Кёльна (1933). Противник Веймарской республики и автор знаменитого трактата «Понятие политического» (1927), где вводится различение «друг – враг» как основной принцип политики. В 1933 году возглавил кафедру права в Берлине, а в 1934-м выступил с теоретическим оправданием политического убийства Рема. После Второй мировой войны, получив запрет на преподавание, вел тихую жизнь ученого в Плеттенберге (Вестфалия). Юнгер и Шмитт впервые встретились в Берлине в 1930 году, их общение и насыщенная переписка продолжались до самой смерти Шмитта в 1985-м.], однако гости только успели поприветствовать друг друга. В К. Ш. меня издавна поражала какая-то ладность и стройность мысли, которая производила впечатление действительной власти. За бокалом вина оно проявляется еще сильнее: тогда он сидит неподвижно, с ярким румянцем на лице, будто некий идол.
Мы перебрали множество тем и коснулись императора Андроника[67 - Андроник I Комнин (около 1123–1185), византийский император с 1183 года. Добившись поддержки народных масс демагогическими речами, захватил престол. Проводил разрушительную политику террора по отношению к аристократии, не улучшая при этом положения простого народа. Свергнут знатью Константинополя с помощью народных масс, подвергнут истязаниям и казнен.]: на него я вышел благодаря Блуа. Долгие годы проправив как тиран, он был в конце концов свергнут и попал в лапы византийской черни. Изо дня в день та подвергала его смертельным пыткам, а он в страхе тщился сохранить жизнь и сознание, как оберегают свечу от слишком сильных порывов ветра. Угнетенные, точно рой насекомых, сводили счеты со свергнутым тираном. Последние слова: «О Боже, почто допускаешь ты, чтоб нескончаемо попирали ногами и без того уже сломанный стебель?» Затем увидели, как он поднес ко рту руку, быть может, чтобы отсосать кровь, натекшую туда из раны.
Карл Шмитт симпатичен тем, что, несмотря на свои пятьдесят лет, всё еще способен удивляться. Ведь большинство людей весьма скоро начинают воспринимать в жизни новый факт лишь в той мере, в какой он имеет отношение к их системе либо полностью отвечает их интересам. У них атрофировано удовольствие от явления как такового и его многообразия в себе – тот эрос, благодаря которому дух принимает новое впечатление подобно семени.
Кирххорст, 18 июля 1939 года
Во время эпидемии холеры в Гамбурге слово «гамбуржец» стало употребляться в Германии как ругательство. Тогда же моему отцу случилось услышать в Ганновере, как два уличных мальчишки кричали вслед какому-то приезжему: «Эй, гамбуржец!» Сей факт произвел на него сильное впечатление.
Странное недовольство при воспоминании о некоторых событиях. Хотелось бы еще раз пережить их; кажется, будто ты позабыл самое главное в том моменте. Быть может, это признак того, что существует некое абсолютное событие, которое переживается в событии эмпирическом лишь отчасти.
Мысль, что в жизненном ландшафте есть некие пещерные входы, сокрытые при свете дня. В сумерках мы вступаем в них и затем идем, потерянные для мира, как гейстербахский монах. Такова преисподняя, таковы безумие, магия, смерть. Ужасно, когда мы видим, как ближние рядом с нами исчезают, скрываются из виду. Когда человеческий голос отзывается эхом, он звучит как-то особенно, в других условиях такой звук не услышишь.
Кирххорст, 19 июля 1939 года
После купания неспешно идем и беседуем о положении звезд, под влиянием которого находятся эти годы. Люди подобны созданиям, живущим в мутной воде и не знающим своего местонахождения. А ведь более острый глаз разглядел бы их, увидел в них вехи, стоящие в строгом порядке. Быть может, недостаточное понимание обстоятельств является существенным моментом в механизме истории, ибо влечет за собой слепоту в отношении реальной опасности и тем самым порождает отвагу с ее судьбоносными поступками. Между тем есть знаки, благодаря силе которых ситуация в один миг может проясниться. Они, словно ракеты, вспыхивают в темном предгорье.
Купальня: небольшой пруд в старом глиняном карьере, который лежит по дороге в Лонэ. Округлая поверхность его почти до середины заполонена коричневыми листьями частухи; оводы выписывают над ней причудливые фигуры. Вода глубока и покойна, и с глинистого дна прохладным бульканьем поднимаются кверху пузырьки гнили. Берега вытоптаны пасущейся скотиной; стрекозы греются в камышах – эти водяные девы в алую, пепельно-голубую, черную и зеленую сеточку, а еще совсем бесцветные, с темным бантиком крыльев, выставляют на солнышко свои тельца, похожие на тонкие яркие побеги бамбука. Ласточки прилетают с крестьянских дворов и, охотясь на поденок, чиркают грудкой по воде. Крошечный затон, точно ресницами, опушен камышом и высоким ситником. Даже в нем водится рыба и гостит нойвармбюхенский аист, который знай себе нанизывает лягушек на клюв. Здесь тоже правит Нептун через своих слуг, водяного и того духа, что обитает в источниках. А посему тут царит отрадная свежесть, которую дарит стихия.
Кирххорст, 23 июля 1939 года
С Фридрихом Георгом, который вчера завершил свою работу о технике, в зоопарке: в это воскресенье входные билеты продавались по сниженной стоимости. Вид народных масс действует угнетающе, однако не следует забывать, что взираешь на них холодным оком статистики. Отдельный человек всегда значительнее, чем представляется такому взгляду. И часто он подобен зерну, которое в засуху совсем высохло, стало невзрачным, но всё же в самой своей сердцевине скрывает зеленый росток. В первую очередь следует думать о том, чтобы прежде всего сохранить человека в себе.