Щелкун вздохнул почти жалобно и сказал:
– О милая девица Штальбаум, это совсем не принцесса Пирлипата, это вы сами. Это ваше собственное личико улыбается вам из каждой волны.
Маша сейчас же перестала смотреть в волны, закрыла глаза и очень сконфузилась. В ту же минуту маленькие негры вынули ее из раковины и вынесли на берег. Она очутилась в небольшой рощице, которая была пожалуй еще лучше чем лес Рождественских Елок: так здесь все сверкало и блестело. В особенности хороши были плоды самых разнообразных сортов, висевшие на деревьях. Плоды эти не только были разноцветные, но к тому же отлично пахли.
– Эта роща называется Мармелад, сказал Щелкун, – а вот там впереди столица.
Трудно даже описать, какой превосходный и красивый город увидала Маша пред собою. Все стены и башни переливались самыми отличными красками и не были похожи ни на какие другие здания в целом свете. Вместо крыш на домах были чрезвычайно искусно сделанные шапки из цветов, а башни были увиты превосходными гирляндами из разноцветной зелени. Когда Маша и Щелкун проходили чрез городские ворота, которые, как показалось Маше, были построены из обсахаренных плодов, серебряные солдатики отдали им честь своими ружьями, а какой-то человек в платье из золотой парчи бросился обнимать Щелкуна.
– Здравствуйте, милый принц, говорил человечек, – здравствуйте. Как давно вы у нас не были! Как мы рады вас видеть! Добро пожаловать!
Маша очень удивилась, услыхав что такой знатный человек называет Щелкуна принцем. Но ей не было времени хорошенько подумать об этом, потому что вокруг неё со всех сторон раздавались голоса, смех, музыка и пение. Маша сейчас-же спросила, что это значит?
– Ничего особенного, милая девица Штальбаум, ответил Щелкун. – Здешняя столица очень большой и веселый город, со множеством жителей. Здесь каждый день так веселятся. Вот вы сами увидите.
Они прошли несколько шагов вперед и вышли на главную площадь, представлявшую самый красивый вид. Все дома были сахарные; в каждом доме множество галерей подымались одна над другою, а по средине площади стоял высокий торт в Форме обелиска; со всех четырех сторон вокруг него били Фонтаны из оршата, лимонада и других сладких напитков. Падая с высоты обратно в бассейн, воды этих Фонтанов прямо обращались в превосходные кремы, которые только стоило брать ложкой. Но лучше всего были прелестные маленькие человечки, тысячами толпившиеся на площади. Все они прыгали, танцевали, шутили, кричали, смеялись, играли и пели. Тут были кавалеры и дамы, Греки и Гречанки, Тирольки и Тирольцы, трубачи, трубочисты, шарманщики, офицеры, солдаты, пастухи, паяцы, одним словом, всевозможные люди, каких только можно найти на свете. В одном углу площади шум сделался сильнее, и весь народ начал расступаться. Несли Китайского богдыхана в золотом паланкине, а за ним шли девяносто мандаринов и семьсот слуг. Случилось, что в это же время с другого конца площади выступала процессия рыбаков, состоявшая из пятисот человек, а Индийскому султану, как на грех, вздумалось проехаться верхом в сопровождении трех тысяч всадников, между тем как сюда же на площадь явился еще целый цирк со всеми наездниками, наездницами, клоунами и паяцами. Вот поднялась давка! Вот началась толкотня! Только и слышалось: поди! берегись! ох, стой! батюшки, давят! Один рыбак в тесноте сшиб голову с брамина, а какой-то паяц повалил с ног Китайского богдыхана. Шум становился все сильнее; в некоторых местах дело дошло уже до драки, как вдруг человечек в платье из золотой парчи, тот самый который в воротах обнял Щелкуна и назвал его принцем, как вдруг этот человечек проворно взобрался на торт, три раза ударил в колокол и громко воскликнул: – Кондитор! Кондитор! Кондитор!
В ту же минуту шум прекратился. Перепутавшиеся процессии сейчас же распутались, брамину опять посадили голову на прежнее место, богдыхану отчистили платье, и все опять начали петь и веселиться.
– Что же значит это слово кондитор, милый господин Дроссельмейер? спросила Маша.
– Ах, милая девица Штальбаум, ответил Щелкун, – кондитором называют здесь никому неизвестного, но чрезвычайно могущественного волшебника, который, как полагают, может сделать все что захочет со здешним народом. Достаточно только назвать его имя, как это сейчас сделал господин городской голова, и всякий беспорядок сейчас же прекращается.
В эту минуту они подошли к великолепному замку, который весь так и светился розовым светом. Маша не могла удержаться, чтобы не вскрикнуть от изумления и восторга. В замке было по крайней мере сто башен. Все стены были украшены через известные промежутки превосходными букетами из тюльпанов, гиацинтов, левкоев, гвоздики и других цветов. Большой купол главного здания и остроконечные крыши башен были усеяны бесчисленным множеством золотых и серебряных звездочек.
– Это Драгантовый дворец, сказал Щелкун.
Маша стояла как вкопанная и не могла отвести глаз от этого чудного здания. Она заметила, впрочем, что на одной башне не доставало крыши и что множество маленьких людей, взобравшись на леса из ванильных палочек, делают вновь эту крышу. Маша еще не успела обратиться с вопросом к Щелкуну, как тот уже начал рассказывать сам:
– Недавно этому дворцу угрожала большая опасность. Мимо него проходил великан Лакомка. Не успели оглянуться, как он уже откусил крышу у этой башни и принялся было грызть купол главного здания, но тут жители отдали ему в виде дани целый квартал города и часть рощи Мармелад. Он этим удовольствовался и пошел далее.
В это время послышалась музыка, двери замка растворились, и из них вышли двенадцать маленьких пажей. Каждый из них держал в руке вместо Факела зажженную палочку ванили. Головки пажей были жемчужные, тело состояло из смарагдов и рубинов, а ножки из золота. За пажами шли четыре дамы, почти такого же роста как Машина Лина, но они были так превосходно и богато наряжены, что Маша сейчас же признала в них принцесс.
– Принц! Милый принц! Братец! Дорогой братец! восклицали дамы, нежно здороваясь и обнимаясь со Щелкуном.
Щелкун был чрезвычайно растроган. Он несколько раз принимался отирать себе слезы, потом взял Машу за руку и торжественно сказал:
– Вот девица Мария Штальбаум! Она дочь известного доктора и моя спасительница. Если бы она не кинула вовремя своего башмака, если бы она не доставила мне саблю отставного полковника, я лежал бы теперь в могиле, перекушенный пополам зловредным Мышиным царем. Возможно-ли сравнить с девицею Штальбаум Пирлипату, хоть та и принцесса? Сравнится ли с нею Пирлипата по красоте, по доброму сердцу, по всем добродетелям? Нет, говорю я, не сравнится!
Тут все четыре дамы зараз воскликнули – нет, не сравнится! бросились Маше на шею, заплакали и сквозь слезы только и повторяли одно:
– Ах вы милая девица Штальбаум! дружок! голубушка! Ведь вы спасли братца! спасли принца! Милая вы девица! Ах Машенька! Маша Штальбаум! Ах!
Наплакавшись и нацеловавшись вдоволь, принцессы повели Машу и Щелкуна в замок и пришли с ними в залу, стены которой были сделаны из чистого, радужно-сверкающего хрусталя. В зале этой Маше всего лучше понравилась мебель. Она состояла из множества отличных маленьких стульев, диванчиков, комодов, столиков, скамеечек, шкафиков и тому подобных вещей, которые все были сделаны из розового дерева с перламутровыми украшениями. Принцессы усадили Машу и Щелкуна и объявили, что сейчас сами будут готовить для них кушанье. они принесли множество маленьких тарелочек, мисочек, кастрюлечек, вилочек, ножей и других принадлежностей из чистого золота и серебра. Потом принесли печенья и Фрукты, такие превосходные, каких Маша никогда еще не видывала, и принялась тереть миндаль, толочь сахар, месить тесто, выжимать сок из плодов, одним словом, всячески хозяйничать. Маша сейчас же поняла, что принцессы отлично умеют стряпать и что угощенье выйдет на славу. Ей чрезвычайно хотелось показать, что она умеет стряпать не хуже, и она втихомолку желала принять участие в стряпне. Самая прекрасная из сестер Щелкуна как будто угадала тайное желание Маши. Она подала ей маленькую золотую ступочку и сказала:
– Душечка! милая! потолки немножечко вот этот леденец!
Маша с удовольствием принялась толочь, и золотой пестик звенел так приятно и тихо, как будто это был колокольчик. Между тем Щелкун чрезвычайно подробно начал рассказывать про ужасную битву между его войском и войском Мышиного царя, про то как он проиграл сражение, вследствие трусости оловянных гусариков, про то как Мышиный царь непременно хотел перекусить его пополам, как Маша должна была пожертвовать несколькими подданными Щелкуна, поступившими к ней на службу и т. д. Маша слушала рассказ, но ей казалось, что слова и удары пестика как будто становятся все тише, уходят куда-то в даль. Пред ней начали вставать прозрачные серебристые туманы, в которых точно плавали принцессы, Щелкун, пажи и она сама. Послышался какой-то неясный шум, Маша начала точно на облаках подыматься все выше и выше, – все выше и выше – выше и выше…
XIV. Заключение
Рррр – бух! Маша упала с неизмеримой высоты. Что это был за толчок! Она открыла глаза, и что же? Маша лежала на своей постельке, солнце светило в окно, а пред постелью стояла госпожа Штальбаум и говорила:
– Как можно так долго спать, Маша! Все уже давно сидят за столом.
Вы, разумеется, уже догадались, что Маша, утомленная всеми виденными ею чудесами, заснула в Драгантовом замке, и что негры или пажи, а может-быть сами принцессы отнесли ее домой и положили в постель.
– Ах мама, милая мама, в какие удивительные места водил меня сегодня ночью молодой господин Дроссельмейер! Какие я видела чудеса!
Так говорила Маша и принялась все подробно рассказывать госпоже Штальбаум, которая смотрела на нее с удивлением.
– Все это тебе приснилось, – сказала госпожа Штальбаум, выслушав рассказ Маши. – Перестань теперь об этом думать.
Маша уверяла, что она все это видела на самом деле, а не во сне. Тогда госпожа Штальбаум подвела ее к стеклянному шкафу и вынула Щелкуна, стоявшего по обыкновению на третьей полке:
– Глупая ты девочка, сказала она, – посмотри: ведь это простая деревянная кукла. Как же ты можешь верить, чтоб она разговаривала и двигалась?
– Мама, я очень хорошо знаю, что Щелкун племянник дяди Дроссельмейера, что он молодой господин Дроссельмейер из Нюрнберга.
Мать и отец весело засмеялись при этих словах, а Маша чуть не заплакала.
– Милый папа, сказала она, – ты смеешься над моим Щелкуном, а он тебя очень хвалил и в Драгантовом дворце при мне сказал принцессам, своим сестрам, что ты известный доктор!
Родители засмеялись опять; расхохотались даже сестра Луиза и Фриц. Тогда Маша побежала в другую комнату, проворно вынула из своей шкатулочки семь коронок Мышиного царя и подала их матери:
– Смотри, мама: вот семь коронок Мышиного царя, которые в прошлую ночь принес мне молодой господин Дроссельмейер в доказательство своей победы.
Госпожа Штальбаум с удивлением рассматривала коронки, сделанные как будто не человеческими руками из какого-то необыкновенного, блестящего металла. Сам доктор не мог достаточно на них налюбоваться; оба, мать и отец, стали требовать, чтобы Маша сказала откуда у ней взялись эти коронки. Она не могла сказать ничего другого, кроме того что уже сказала, и горько заплакала, когда отец строгим голосом назвал ее лгуньей.
– Ах я бедная девочка, говорила Маша, – что мне сказать? что мне сказать?
В эту минуту отворилась дверь, и вошел дядя Дроссельмейер.
– Что это такое? сказал он. – Почему Маша плачет? Что с нею? Что у вас тут делается?
Доктор Штальбаум рассказал как все было и показал коронки. Едва увидел их дядя Дроссельмейер, как сейчас же засмеялся.
– Что это за вздор! воскликнул он. – Это те самые коронки, которые я несколько лет тому назад носил на цепочке от часов, а потом подарил Маше в день рождения, когда ей минуло два года. Разве вы не помните?
Ни доктор Штальбаум, ни его жена не могли этого припомнить, а Маша, заметив что лица родителей повеселели, бросилась к дяде Дроссельмейеру:
– Дядя, закричала она, – ты все знаешь. Скажи, что я говорю правду, что мой Щелкун твой племянник, молодой господин Дроссельмейер из Нюрнберга, и что он подарил мне коронки!
– Все это вздор, чистый вздор, проговорил дядя Дроссельмейер и насупился.
А доктор Штальбаум взял Машу за руки и начал говорить ей с серьезным видом:
– Послушай, Маша. Оставь все эти Фантазии и бредни. Если ты еще раз скажешь, что Щелкун племянник господина Дроссельмейера, то я выброшу из окошка и Щелкуна, и всех твоих кукол.