История Средиземноморского побережья

Греческая экспансия на запад не остановилась на Сицилии. Жители Фокеи, морского порта в Малой Азии неподалеку от Кимы, в VI веке до н. э. были вытеснены со своих земель персами и были вынуждены искать новый дом. Они уже добрались до Испании и создали там одну из двух колоний, но их самое известное достижение – основание около 600 года до н. э. города Марселя. Геродот утверждает, что они систематически путешествовали, причем не на торговых судах, а на военных галерах, и довольно скоро рассорились и с финикийцами, и с этрусками.

Самый западный аванпост фокейцев, о котором нам точно известно, – Эмпорий – торговое поселение на Коста-Брава. Они также создали аналогичные поселения на Корсике, но около 535 года до н. э. были вытеснены оттуда объединенными силами Карфагена и Этрурии. К этому времени и финикийцы, и этруски уже осознали растущую опасность греческого присутствия в Западном Средиземноморье и образовали оборонительный альянс, чтобы сдержать пришельцев. Как пишет в «Истории Греции» А. Р. Берн, «греки определенно не были невиновны во вражде, которая с тех пор росла на западе, и их врагам удалось ограничить их продвижение».

Да, греки не были «невиновны». На самом деле практичные этруски и финикийцы были бы вполне рады оставить греков в покое в Эгейском море, южной части Италии и на востоке Сицилии. Но этих территориальных завоеваний было недостаточно для греческих городов-государств, процветающее население которых стремилось расширить свои владения на центральную и западную часть Средиземноморья. Процветание, помимо всего прочего, вынудило такие города, как Коринф, а позже и Афины, стремиться к расширению торговых путей и поиску новых источников военных материалов. Вместе с тем жителям некоторых городов-государств пришлось эмигрировать: одним – под давлением чужеземцев, другим – из-за бедности их родной земли.

Греки – безусловно, талантливые, создавшие культуру, которая превзошла культуры всех прочих народов Средиземноморья, – были также агрессивными и воинственными. В последующие века европейские ученые, поэты и историки иногда романтизировали греков. В полной мере отдавая им должное за вклад в искусство, философию, математику и социальную организацию, все же нет смысла делать вид, что чистая агрессия не была частью реактивной силы, которая разнесла греков по всему Средиземноморью. Та же бьющая через край энергия также вдохновляла их на культурные достижения.

Важной датой в истории противостояния между греками и финикийцами является основание Карфагена, которое традиционно относят к 814 году до н. э. Довольно быстро эта новая африканская колония заняла место лидера в финикийском мире. Карфаген, исключительно удачно расположенный для контроля западных торговых путей в Испанию и к оловянным рудникам Британии, был совсем недалеко от западных колоний на Сицилии и Сардинии. К V веку до н. э. мы уже слышим о деятельности карфагенян, а не финикийцев. Как это часто бывает, родитель оказался в тени отпрыска.

Около 580 года до н. э. группа греков с Родоса и из Книда попыталась основать колонию в Лилибее – на западной оконечности Сицилии, к югу от карфагенской колонии Мотия. Лилибей (современная Марсала) располагал прекрасной бухтой и был на Сицилии ближайшим местом к мысу Бон в Северной Африке и городу Карфагену. Карфагеняне не могли мириться с такой угрозой Мотии и своим торговым путям и потому отреагировали очень быстро. Будущие колонисты были изгнаны и вернулись на свои суда. Они поплыли на север и в конце концов обосновались на Липаре, самом крупном из Липарских островов.

Финикийцы, когда это было возможно, следовали своему обычному курсу – старались избегать конфликтов. Есть множество свидетельств, показывающих, что их поселения и колонии на протяжении этого периода торговали с греками и стали частично эллинизированными. У финикийцев практически не было расовых или религиозных предрассудков, и, учитывая, что главное – бизнес, они были вполне довольны сосуществованием с греками. И только когда над их торговыми путями нависала серьезная угроза, они брали в руки оружие.

В 600 году до н. э. Карфаген сделал попытку помешать фокейцам обосноваться в Массалии (Марселе). Греческое присутствие на французском побережье беспокоило карфагенян только по соображениям торговли. Им был жизненно необходим важнейший металл – олово. Джон Бордман в книге, посвященной истории греческой колонизации, «Греки за морем», пишет: «Маршрут с богатых оловом островов Британии, альтернативный тому, что вел на юг Испании, проходил по суше через Францию. На южном пути восточные греческие торговцы – по большей части фокейцы – должны были столкнуться с конкуренцией финикийцев и даже их островные базы на Корсике, Сардинии и Балеарских островах не были в безопасности. Хотя, пока Этрурия оставалась дружелюбной, они могли двигаться вдоль безопасного берега во Францию и к другому оловянному пути, где финикийцы не работали, по крайней мере массово. В соответствии с установившейся практикой, они охраняли свою торговлю, создавая колонии».

Попытка финикийцев не пустить греков в Марсель оказалась неудачной. «Суровому тирскому торговцу» все больше приходилось зависеть в деле поставки олова от Испании и морского пути через Бискайский залив в Британию.

Через шестьдесят пять лет после неудачной попытки карфагенян вытеснить фокейских греков из Марселя последние потерпели сокрушительное поражение в морском сражении у Корсики. Они скромно жили на Корсике в течение тридцати лет, однако их пиратские обычаи и постоянное вмешательство в торговлю Этрурии и Карфагена в конце концов заставило две силы объединиться. В 535 году до н. э. объединенный флот этрусков и карфагенян напал на фокейцев и разгромил их. Маленькие греческие колонии на Корсике и Сардинии были вынуждены покинуть насиженные места. После этого этруски и карфагеняне поделили сферы влияния в этой части моря: этруски утвердились на Корсике, а карфагеняне – на Сардинии.

Теперь греки оказались в большей или меньшей степени изолированными от западных путей Средиземноморья, и существование их колонии в Марселе приобрело большую важность для их экономики. Важность олова в Древнем мире (при сплаве его с медью получается бронза) в какой-то степени можно сравнить с важностью жидкого топлива в современном мире. Оловянные пути, как и современные нефтяные маршруты, были ахиллесовой пятой национальной экономики. Потребность в олове была основным фактором, из-за которого народы вступали в конфликт.

Другая группа греческих колонистов, на этот раз из Спарты, вторглась на территорию карфагенян около 515 года до н. э., когда они попытались основать колонию на горе Эрикс, неподалеку от Мотии и Лилибея. И снова карфагеняне и их местные союзники элимцы изгнали греков, сохранив свое господство в этой части Сицилии.

В Италии несколькими годами ранее этруски осознали угрозу, которую являли собой греческие колонии на материке, и атаковали поселение в Кумах, что в Неаполитанском заливе. Но атака была неудачной, и с той поры могущество Этрурии стало уменьшаться. Греки активизировались в водах Тирренского моря, карфагеняне контролировали почти все торговые пути на запад, и за спиной Этрурии уже маячила тень Рима.

Дональд Харден пишет в книге «Финикийцы. Основатели Карфагена»: «Мощь этрусков клонилась к закату. Рим сверг тарквинских (этрусских) царей в 510 году до н. э. и стал независимой республикой, а уже в следующем году – какой удивительный и значительный факт – заключил договор с Карфагеном, определив общие сферы влияния. В новом распределении сил Карфаген, несомненно, видел возможность дальнейшего процветания, однако вряд ли мог заподозрить надвигающееся серьезное соперничество за мировое господство. Реальными врагами Карфагена все еще оставались греки».

Союзы между нациями, в отличие от дружбы между отдельными людьми, вызываются исключительно личными интересами. Греки оказались в рядах латинского альянса для защиты от древней Этрурии. Точно так же в конфликте между Персией и Грецией едва ли стоит удивляться тому, что большая часть персидского флота обеспечивалась финикийцами.

К 524 году до н. э., после заключения союза персами с Тиром, вся собственная территория финикийцев была подчинена персами. Это был один из факторов, приведший к экспансии Карфагена. Но истинная причина того, почему финикийцы (независимо от их подчиненности Персидской империи) с такой охотой предоставили свои флоты для использования против греков, была борьба, которая все еще велась вокруг Сицилии, за контроль над Центральным и Западным Средиземноморьем. В XVI веке Макиавелли весьма убедительно писал о долге государя держать слово. Его хорошо понимали и в VI веке до н. э.: нет никаких обязанностей, если можно получить выгоду. Циничный взгляд на союзы – вовсе не современный продукт. Он так же стар, как человеческая история.

При выборе мест для своих городов греки располагали чистым холстом, на котором могли писать картину. Также они являлись умными экспериментаторами в вопросах функционирования своих городов и управления ими. На чистом холсте политической мысли они теперь испытывали все от диктатуры до демократии, а на Липарских островах даже некую форму коммунизма. В гомеровский период их возглавляли цари или вожди. Агамемнон, к примеру, был царем Микен, а Одиссей – главой конфедерации Итаки и близлежащих Ионических островов (что ближе к шотландскому вождю, чем к царю).

Эта ранняя модель верховной власти начала разваливаться задолго до века греческой колониальной экспансии. Г. Л. Дикинсон в своем труде «Греческий взгляд на жизнь» обозначает основные модели греческого политического экспериментирования: «Большинство государств в Греции находились в состоянии постоянного движения; одна революция сменяла другую с удивительной быстротой; вместо одного фиксированного типа мы получаем постоянный переход от одной разновидности к другой».

Это беспокойство относительно политической формы – черта, никогда не покидавшая Грецию, что наглядно подтверждают события этого века. На протяжении всей своей истории греки часто отвергали демократию в пользу олигархии или даже диктатуры. Причем правление «тирана» далеко не всегда было синонимичным значению этого слова.

Снова цитируем Дикинсона: «Аристотель, чей труд был основан на исследовании всех существующих греческих государств, признавал три главные разновидности [правительств]: правительство одного, правительство нескольких и правительство многих. Каждая из этих разновидностей подразделяется на две формы: одна – хорошая, при которой правительство заботится о благосостоянии всех, другая – плохая, при которой оно заботится о благосостоянии лишь тех, кто правит. Результатом является шесть форм, из них три хорошие – монархия, аристократия и то, что он назвал «полития», когда ради общей пользы правит большинство, и три плохие – тирания, олигархия и демократия. В греческой истории есть примеры всех этих форм, и на самом деле мы даже можем проследить грубую тенденцию развития государства от одной формы к другой. Однако самыми важными, в историческом периоде, являются две формы, известные как олигархия и демократия. Причина их важности в том, что они примерно соответствовали правительству богатых и правительству бедных. По утверждению Аристотеля, «богатые и бедные оказываются в государстве элементами, диаметрально противоположными друг другу, так что, в зависимости от перевеса того или иного из элементов, устанавливается и соответствующая форма государственного строя. Согласно общему мнению, есть только две политики, Демократия и Олигархия…». Иными словами, социальное различие между богатыми и бедными в Греции было преувеличено до политического антагонизма. В каждом государстве имелась олигархическая и демократическая фракции; и оппозиция между ними была так велика, что можно утверждать с уверенностью: каждый греческий город находился в состоянии хронической гражданской войны, по сути, превратившись, как утверждает Платон, из одного города в два, один для богатых, другой для бедных. Они живут вместе на одной территории и постоянно плетут заговоры друг против друга.

На протяжении всего периода борьбы за Сицилию греческие колонии и сами постоянно находились в процессе брожения. И дело не только в том, что в одном городе олигархию свергала демократия, которую, в свою очередь, возможно, сменял тиран. Города также воевали друг с другом. Только в крайне редких случаях получалось создать достаточно сильную коалицию, способную противостоять угрозе карфагенян. Как заметил Натаниэль Ли, когда греки объединяются с греками, начинается решительная схватка.

В конечном итоге именно эта неспособность работать вместе, как одна нация и один народ, сделала греков уязвимыми перед римлянами. Тогда, как и сейчас, греки были индивидуалистами. Они были готовы скорее погибнуть поодиночке, чем найти общий язык друг с другом на более или менее долгое время или согласиться на общее господство одного города или государства. Только в случаях «национальных бедствий» греки были готовы забыть свои личные амбиции и объединиться. Так было, скажем, во время персидского вторжения на их родину. Но даже тогда некоторые города и острова были готовы, по разным причинам, помогать персам, а не присоединяться к своим соотечественникам в общей борьбе. Чего греки могут добиться, когда действуют вместе сообществом большим, чем один город-государство, было продемонстрировано во время Афинской империи и снова, в более широком масштабе, при великом македонском царе Александре.

Представляется, что финикийцы и карфагеняне, с другой стороны, не интересовались политическим теоретизированием. Их практичная натура могла заинтересоваться политическим содержанием, если это не затрагивало бизнес, и вокруг царило процветание. В ранние времена у них, как у греков, в разных городах были цари, и даже когда наследственная царская власть исчезла из старых финикийских городов, она сохранилась в Карфагене. В VI и V веках до н. э. потомки династии Магона, такие как Гасдрубал и Гамилькар, упоминаются как «цари». Такой царь, однако, скорее всего, был не более чем primus inter pares – первым среди равных, а его титул – привычной условностью. В любом случае карфагеняне и их финикийские предки не жаловали демократию, с которой они были хорошо знакомы от своих греческих соседей.

Олигархия, при которой несколько самых могущественных семей держат бразды правления в своих руках, – это карфагенское решение политических потребностей человека. Это никоим образом не была неограниченная форма правления, отдающая всю полноту власти в руки отдельных людей, которые вполне могли оказаться безответственными или некомпетентными. Карфагенская форма олигархии, вероятно, уходила корнями в Тир. Высшими должностными лицами были два суфета, на которых возлагались исполнительные функции. Они избирались каждый год. Все государственные дела решались в совете старейшин – сенате – их 300 человек. Членство в нем являлось пожизненным. Туда могли попасть только представители самых богатых и влиятельных семейств. Сенату подчинялась (или с ним работала, понять трудно) еще одна группа из 104 человек (членство в ней тоже было пожизненным), которая отвечала за безопасность города или государства и назначала военачальников для ведения национальной обороны. Им лидеры докладывали о состоянии военных и военно-морских дел. Внизу карфагенской политической системы находилось общее собрание народа, мнение которого выслушивали, но никогда не учитывали, если оно противоречило позиции сената. Элементы этой системы присутствуют в некоторых современных демократиях, где правящая партия после выборов может более или менее игнорировать мнение народа до тех пор, пока не приблизятся новые выборы. Карфагенскому сенату и комитету общественной безопасности, однако, повезло. Членство в них не было выборным. Им не приходилось обрабатывать широкие массы многочисленными обещаниями, чтобы сохранить место.

В целом можно сказать, что реальная власть в Карфагене или любом из его колониальных отпрысков принадлежала классу богатых торговцев. Дональд Харден пишет: «Избрание судей и членство в сенате, видимо, базировалось на имущественном состоянии, а не на наследственности, по крайней мере в VI веке. В этом смысле карфагеняне остались верны своим семитским предкам. …Нет сведений о крупных внутренних беспорядках и соперничестве горожан различных групп ни на востоке, ни на западе, во всяком случае, ни о чем подобном тому, что происходило в греческих центрах или Риме».

На поле сражения вокруг Сицилии и на Тирренском море, в борьбе между карфагенянами, этрусками и греками не было конфликта религий или идеологий. Это имело место в более поздний период средиземноморской истории, после того как христианство заявило о своей концепции (непонятной для древних), что все другие религии ложны и должны быть искоренены. Торговые пути и земля были простыми целями борьбы между тремя древними народами. Только в греческих городах шла междоусобная война вокруг теорий управления. Чаще всего подобные теоретические соображения были не более чем дымовой завесой, скрывающей реальные интересы отдельных индивидов и групп людей, которые, как всегда, стремились к власти и богатству.

Пока шла трехсторонняя борьба вокруг треугольного острова, на сцену вышла новая сила, которой предстояло оказать влияние на историю Средиземноморья. В то время как финикийцев теснили на запад агрессивные греки, на востоке и в Леванте быстро крепло могущество Персии.

Глава 7

Персы и греки

«Так говорит Господь: вот идет народ от страны северной, и народ великий поднимается от краев земли; держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосердны, голос их шумит, как море, и несутся на конях, выстроены, как один человек, чтобы сразиться с тобой, дочь Сиона». Иудейский пророк Иеремия предвидел приход мидян и персов и радовался, поскольку видел Вавилон, где были пленниками иудеи, разрушенным.

В 538 году до н. э. великий Кир во главе своих армий вторгся в Вавилонию с севера, пробившись сквозь стену, которую Навуходоносор выстроил между реками Тигр и Евфрат. Вавилон пал перед непобедимыми персами. Гордый город, который так ненавидели иудеи, стал всего лишь провинцией огромной Персидской империи. Кир, сын Камбиза, стал вавилонским царем. Мы словно слышим голос великого завоевателя, когда читаем надпись клинописью на древнейшем археологическом памятнике – Кирском цилиндре: «Я Кир, царь вселенной, великий царь, могучий царь, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь четырех стран света… из исконно царского рода…»

Представлялось неизбежным, что быстро развивающаяся Персидская империя рано или поздно столкнется с греками в Ионии. А оттуда оставался лишь один шаг до самого греческого материка. Нашими знаниями о войнах персов и греков мы обязаны одному человеку – Геродоту Галикарнасскому. Он – первый европейский историк, которого часто называют «отцом истории».

В предисловии к своему капитальному историческому труду Геродот писал: «Перед вами изложение исследования, предпринятое Геродотом из Галикарнаса, с тем чтобы не позволить времени бесследно поглотить происходящие в жизни людей события, чтобы потомки могли по достоинству оценить великие и удивительные деяния греков и варваров, а главное – не забыли причин, ввергнувших народы в войну».

А. Р. Берн в книге «Персия и греки» указывает на одну из самых сильных черт Геродота. Хотя он не придал особого значения экономическим и материальным причинам столкновения между греками и персами, он почувствовал глубочайший, лежащий в его основе конфликт между Западом и Востоком, который не единожды в истории изменил стиль жизни в Средиземноморье.

«О причинах персидской войны он [Геродот] не раскрыл никаких особенно глубоких мыслей. Один из основных моментов, в котором он сам остается примитивным, заключается в том, что он не проник в исторические причины, более глубокие, чем сиюминутные желания главных актеров. Но он показал… как в его время… возникла концепция глубокого раскола между людьми, живущими на противоположных берегах Средиземного моря. Эта концепция чревата долговременными и трагическими последствиями, даже после векового союза средиземноморского мира против Рима».

Торговое соперничество между греками и финикийцами в Леванте, приведшее к постепенному вытеснению этого семитского народа из их исконных вод, было прологом к масштабной драме, разыгравшейся на Средиземном море. Для начала глашатай объявил главную идею драматурга: конфликт Запада и Востока. На протяжении всей этой затяжной драмы периодически наступали длительные мирные периоды, но они всегда прерывались новыми конфликтами. В то же самое время, независимо от того, были Восток и Запад в ссоре или нет, постоянно шел процесс перекрестного опыления, который безмерно обогатил культуру Средиземноморья и всего западного мира.

Нельзя сказать, что периоды военных действий, во время которых акцент делался на усовершенствование оружия, оборонительных сооружений городов и создание военных кораблей, не имели никаких преимуществ – требования войны ускоряют технологию. И во время войны, и в мирное время мифы и религии, языки и культуры периодически искажались и затуманивали плетущуюся ткань внутреннего моря. Иногда, как в случае с облачением Пенелопы, сотканное за день распускалось ночью. Тем не менее очень медленно, на протяжении веков, был соткан гобелен удивительной красоты и богатства.

Если отступление финикийцев под натиском греков было прологом, тогда первая картина первого акта – это схватка между греками, финикийцами и этрусками в центральной части Средиземного моря. Она, в свою очередь, предвосхищала следующую картину. Пока схватка продолжалась на заднем плане, на передний план выдвинулся конфликт между персами и греками, который имел очень большое влияние на будущее Европы.

Спустя много веков, когда османские турки выступили из Азии на Византийскую империю, первыми пали греческие города и колонии на Азиатском континенте. Предвосхищая будущее, города Древней Ионии первыми рухнули под ударами персидского царя. Нескончаемые распри и раздробленность греков привела к тому, что в некоторых случаях персам даже не приходилось осаждать греческие города. Наоборот, их жители часто были рады смене власти. Были случаи, когда горожане договаривались с персами и сдавали город в обмен на собственный приход к власти.

Даже во время самых тяжелых моментов греко-персидской борьбы в персидском лагере всегда находились греки-изгнанники, жаждавшие отомстить соотечественникам, перебежчики, которым нужна была помощь для прихода к власти. Как это всегда бывает в истории силовой политики, обе стороны желали использовать перебежчиков из противоположного лагеря. При царском дворе Экбатаны были предатели, обиженные на власть или исполненные уверенности, что дело персов правое. Одни служили советниками во время кампаний, другие находились в армии или на кораблях, участвовавших во вторжении на греческий материк.

В 513 году до н. э. Дарий I, объехавший всю свою империю и раздвинувший границы везде, за исключением северо-запада, где Азиатский континент ближе всего к Греции у Босфора и Дарданелл, решил завершить круг и установить северные границы. Важный греческий остров Самос к этому времени благодаря обычным интригам оказался в сфере интересов персов, так же как и при похожих обстоятельствах главные восточные Эгейские острова Лесбос и Хиос.

Все ионические греки, союзники персидского царя, предоставили свои корабли в его распоряжение, когда Дарий выступил на север к проливу Босфор. Здесь талантливый греческий инженер Мандрокл-самосец собрал мост из лодок через пролив. Без задержки, которую вызвала бы переправа крупной армии через пролив на паромах, войска перешли по этому мосту в Северную Фракию. Геродот описывает картину, на которую Мандрокл употребил часть денег, полученных у Дария за свои успехи в строительстве мостов. На ней был изображен весь процесс строительства моста из лодок и сам Дарий, сидящий на троне и наблюдающий за переходом армии.

О военно-морской мощи персов можно судить по тому факту, что, как утверждает Геродот, шесть сотен кораблей вошли в Черное море, а тем временем армия Дария численностью, предположительно, 700 000 человек шла через Фракию на север в регион, известный как Скифия.

Скифией в то время считалась часть Юго-Западной Европы между Карпатами и рекой Танаис (Дон). У Геродота мы находим кладезь историй – одни точные, другие вымышленные – о жизни и обычаях скифских степных кочевников. Едва ли особенно воинственные, не имеющие укрепленных городов, они жили в кибитках, в которых передвигались семьи, когда племя снималось с места. Они были верховыми лучниками, презирали сельское хозяйство и перемещались с огромными стадами туда, где были пастбища.

«Что касается войны, – пишет Геродот, – когда скиф убивает первого врага, он пьет его кровь. Головы всех убитых им в бою скифский воин приносит царю. Ведь только принесший голову врага получает свою долю добычи, иначе – нет».

Они скальпировали побежденных и затем подвешивали скальпы к седлам. Чем лучше воин, тем больше у него скальпов. Грозный народ, ничего не скажешь. «С головами же врагов они поступали так: сначала отпиливали череп до бровей и вычищали. Бедняк обтягивал череп только снаружи сыромятной воловьей кожей и в таком виде пользовался им. Богатые же люди сперва обтягивали череп снаружи сыромятной кожей, а затем еще покрывали изнутри позолотой и использовали вместо чаши».

Неудивительно, что даже Дарий и его огромная армия хлебнули горя с таким противником. Тем более что это был противник, хорошо понимавший тактику партизанской войны и отказывающийся принимать участие в традиционных сражениях. Скифы, как и русские в более поздние века, довольствовались уничтожением пастбищ и отступлением вглубь территории. Нападая, словно мухи, на медленно двигавшихся пеших воинов, они изводили противника и всегда успевали спастись на своих маленьких, но чрезвычайно выносливых лошадках, если им что-то угрожало.

Если экспедиция Дария в Скифию не была удачной, то во Фракии его ожидал большой успех. Вся южная часть Балкан до Македонии на западе оказалась под персидским правлением, и царь Македонии отправил знаки формального подчинения персидскому монарху. Путь к решающей схватке между персами и континентальными греками был открыт.

Через двадцать лет после ухода Дария из Скифии и Фракии обратно в Персию произошло большое восстание ионических греков в Малой Азии – далеко не все греки охотно подчинились персам. Но после морской победы в 494 году до н. э. сердце греческого сопротивления в Ионии было разбито. Персидский флот, теперь господствовавший в Леванте и на востоке Эгейского моря, завершил «зачистку» островов. Милет, по утверждению Геродота, лишился своих жителей. В материковых ионических городах и на островах самых красивых мальчиков выбирали для кастрации и превращения в евнухов, самых красивых девушек отправляли ко двору Дария. Города сжигались дотла.

Первая попытка покорить материковую Грецию была сделана в 491 году до н. э. Она оказалась неудачной, поскольку ужасный шторм, налетевший с севера, разметал персидский флот, когда он огибал гору Афон, и много кораблей потерпело крушение на подветренном берегу полуострова. Невозмутимый Дарий привел в действие всю военную машину империи. Ионические греки и финикийцы получили приказ подготовить крупный флот, способный обеспечить транспортировку его армии для захвата Греции.