Фиеста

– Поцелуй меня еще раз, пока мы не приехали.

Когда такси остановилось, я вышел и расплатился. Брет вышла, на ходу надевая шляпу. Она оперлась на мою руку, когда сходила с подножки. Ее рука дрожала.

– У меня очень неприличный вид? – Она надвинула на глаза свою мужскую фетровую шляпу и вошла в кафе. У стойки и за столиками сидела почти вся компания, которая была в дансинге.

– Хэлло, друзья! – сказала Брет. – Выпить хочется.

– Брет! Брет! – Маленький грек-портретист, который называл себя герцогом и которого все звали Зизи, подбежал к ней. – Что я вам скажу!

– Хэлло, Зизи! – сказала Брет.

– Я познакомлю вас с моим другом, – сказал Зизи.

Подошел толстый мужчина.

– Граф Миппипопуло – мой друг леди Эшли.

– Здравствуйте, – сказала Брет.

– Ну как, миледи! Весело проводите время в Париже? – спросил граф Миппипопуло, у которого на цепочке от часов болтался клык лося.

– Ничего, – ответила Брет.

– Париж прекрасный город, – сказал граф. – Но вам, наверно, и в Лондоне достаточно весело?

– Еще бы, – сказала Брет. – Потрясающе.

Брэддокс подозвал меня к своему столику.

– Барнс, – сказал он, – выпейте с нами. С вашей дамой вышел ужасный скандал.

– Из-за чего?

– Дочь хозяина что-то сказала про нее. Получился форменный скандал. Но она – молодчина. Предъявила желтый билет и потребовала, чтобы та показала свой. Ужасный скандал.

– А чем кончилось?

– Кто-то увел ее. Очень недурна. Совершенно изумительно владеет парижским арго. Садитесь, выпьем.

– Нет, – сказал я. – Мне пора домой. Кона не видали?

– Они с Фрэнсис уехали домой, – вмешалась миссис Брэддокс.

– Бедняга, у него такой удрученный вид, – сказал Брэддокс.

– Да, да, – подтвердила миссис Брэддокс.

– Мне пора домой, – сказал я. – Спокойной ночи.

Я попрощался с Брет у стойки. Граф заказывал шампанское.

– Разрешите предложить вам стакан вина, сэр? – сказал он.

– Нет, премного благодарен. Мне пора идти.

– Вы правда уходите? – спросила Брет.

– Да, – сказал я. – Очень голова болит.

– Завтра увидимся?

– Приходите в редакцию.

– Вряд ли.

– Ну так где же?

– Где-нибудь, около пяти часов.

– Тогда давайте на том берегу.

– Ладно. Я в пять буду в «Крийоне».

– Только не обманите, – сказал я.

– Не беспокойтесь, – сказала Брет. – Разве я вас когда-нибудь обманывала?

– Что слышно о Майкле?

– Сегодня было письмо.

– Спокойной ночи, сэр, – сказал граф.

Я вышел на улицу и зашагал в сторону бульвара Сен-Мишель, мимо столиков кафе «Ротонда», все еще переполненного, посмотрел на кафе «Купол» напротив, где столики занимали весь тротуар. Кто-то оттуда помахал мне рукой, я не разглядел кто и пошел дальше. Мне хотелось домой. На бульваре Монпарнас было пусто. Ресторан Лавиня уже закрылся, а перед «Клозери де Лила» убирали столики. Я прошел мимо памятника Нею, стоявшего среди свежей листвы каштанов в свете дуговых фонарей. К цоколю был прислонен увядший темно-красный венок. Я остановился и прочел надпись на ленте: от бонапартистских групп и число, какое, не помню. Он был очень хорош, маршал Ней, в своих ботфортах, взмахивающий мечом среди свежей, зеленой листвы конских каштанов. Я жил как раз напротив, в самом начале бульвара Сен-Мишель.

В комнате консьержки горел свет, я постучал в дверь, и она дала мне мою почту. Я пожелал ей спокойной ночи и поднялся наверх. Было два письма и несколько газет. Я просмотрел их под газовой лампой в столовой. Письма были из Америки. Одно письмо оказалось банковским счетом. Остаток равнялся 2432 долларам и 60 центам. Я достал свою чековую книжку, вычел сумму четырех чеков, выписанных после первого числа текущего месяца, и подсчитал, что остаток равняется 1832 долларам и 60 центам. Эту сумму я записал на обороте письма. В другом конверте лежало извещение о бракосочетании. Мистер и миссис Алоизиус Кирби извещают о браке дочери их Кэтрин – я не знал ни девицы, ни того, за кого она выходила. Они, вероятно, разослали извещения по всему городу. Смешное имя. Я был уверен, что, знай я кого-нибудь по имени Алоизиус, я не забыл бы его: хорошее католическое имя. На извещении был герб. Как Зизи – греческий герцог. И граф. Граф смешной. У Брет тоже есть титул. Леди Эшли. Черт с ней, с Брет. Черт с вами, леди Эшли.

Я зажег лампу около кровати, потушил газ в столовой и распахнул широкие окна спальни. Кровать стояла далеко от окон, и я сидел при открытых окнах возле кровати и раздевался. Ночной поезд, развозивший овощи по рынкам, проехал по трамвайным рельсам. Поезда эти громыхали по ночам, когда не спалось. Раздеваясь, я смотрелся в зеркало платяного шкафа, стоявшего рядом с кроватью. Типично французская манера расставлять мебель. Удобно, пожалуй. И надо же – из всех возможных способов быть раненым… В самом деле смешно. Я надел пижаму и лег в постель. У меня было два спортивных журнала, и я снял с них бандероли. Один был оранжевый. Другой – желтый. В обоих будут одни и те же сообщения, поэтому, какой бы я ни прочел первым, мне не захочется читать другой. «Ле Ториль» лучше, и я начал с него. Я прочел его от корки до корки, вплоть до писем в редакцию и загадок-шуток. Я потушил лампу. Может быть, удастся заснуть.

Мысль моя заработала. Старая обида. Да, глупо было получить такое ранение, да еще во время бегства на таком липовом фронте, как итальянский. В итальянском госпитале мы хотели основать общество. По-итальянски название его звучало смешно. Интересно, что сталось с другими, с итальянцами. Это было в Милане, в Главном госпитале, в корпусе Понте. А рядом был корпус Зонде. Перед госпиталем стоял памятник Понте, а может быть, Зонде. Там меня навестил тот полковник. Смешно было. Тогда в первый раз стало смешно. Я был весь забинтован. Но ему сказали про меня. И тут-то он и произнес свою изумительную речь: «Вы – иностранец, англичанин (все иностранцы назывались англичанами), отдали больше чем жизнь». Какая речь! Хорошо бы написать ее светящимися буквами и повесить в редакции. Он и не думал шутить. Он, должно быть, представлял себя на моем месте. «Che mala fortuna! Che mala fortuna!»[2 - Какое несчастье! (итал.)]

Я, в сущности, раньше никогда не задумывался над этим. И теперь старался относиться к этому легко и не причинять беспокойства окружающим. Вероятно, это никогда не помешало бы мне, если бы не встреча с Брет, когда меня отправили в Англию. Я думаю, ей просто захотелось невозможного. Люди всегда так. Черт с ними, с людьми. Католическая церковь замечательно умеет помочь в таких случаях. Совет хороший, что и говорить. Не думать об этом. Отличный совет. Попробуй как-нибудь последовать ему. Попробуй.

Я лежал без сна и думал, и мысль перескакивала с предмета на предмет. Потом я не мог больше отогнать мыслей об этом и начал думать о Брет, и все остальное исчезло. Я думал о Брет, и мысли мои уже не перескакивали с предмета на предмет, а словно поплыли по мягким волнам. И тут, неожиданно для самого себя, я заплакал. Потом, немного спустя, мне стало легче, я лежал в постели и прислушивался к тяжелым вагонам, проезжавшим мимо по улице, а потом заснул.

Вдруг я проснулся. Снаружи доносился шум. Я прислушался, и мне показалось, что я слышу знакомый голос. Я надел халат и подошел к двери. Внизу раздавался голос консьержки. Она очень сердилась. Услыхав свое имя, я окликнул ее.

– Это вы, мосье Барнс? – крикнула консьержка.