Девчушка воротилась, медленно и мечтательно сорвала колокольчик, поднесла его к губам и, хлопая ресницами, посмотрела на меня:
– Это имя, которое она кричала три дня назад, когда те люди уводили ее. Она звала: «Ноам! Ноам! Ноам!» И озиралась – видно, думала, что ты совсем рядом, что придешь и защитишь ее.
Я вздрогнул:
– Кто эти люди?
Позади нас раздался шум падения. Я обернулся: мать, широко расставив ноги, сидела на траве и, довольная, что не провалилась сквозь землю, потирала копчик. Она выкрикнула:
– Чужаки! Они забрали Ресли и все ее вещи. Навьючили на ослов. И удрали.
Девочка потянула меня за руку.
– Одного я уже прежде видела.
– Нет! – рявкнула ее мать.
– Да! Много раз. Он старался понравиться Ресли.
– Все они стараются понравиться Ресли.
– Этого я запомнила, потому что у него глаз косит.
– Поди ж ты, все-то она заметит! – проворчала женщина, восхищенная наблюдательностью дочки.
Меня терзал один вопрос, крайне неуместный, однако я не удержался:
– Как Ресли ведет себя, когда мужчины пытаются подступиться к ней, такой прекрасной?
Приподняв свой увесистый зад, женщина бросила:
– Поначалу Ресли внушает почтение. Вот так-то… ее наряды, манеры, поведение, слова. Перед ней мужчины чувствуют себя мелкотой, сопляками. А потом появляется цветок.
– Цветок, от которого храпят, – взвизгнула девочка.
– От которого спят! – поправила ее мамаша. – Ресли добавляет его им в вино. Это их оглушает. И они валятся на тюфяки. Одни.
Я в то же мгновение изменил одно из своих суждений: из отцовского обучения Нура запомнила то, что ей было нужно. Женщина зевнула и поскребла ляжку.
– В то утро эти мужчины не пожелали ни есть, ни пить, ни отдыхать. Они пришли за ней.
– А что вы?
– Мы прятались на дереве. Ресли часто требовала, чтобы мы здесь сидели. И наблюдали. И предупреждали ее звуком рожка. В то самое утро, едва мы дали сигнал, Ресли вышла и радостно воскликнула: «Ноам!»
Я отвернулся. Неожиданно прозрев, женщина вытаращила заплывшие глаза:
– Так это тебя она ждала!
Девочка схватила мать за руку, прижалась к ней и указала на меня:
– Он ее возлюбленный, мама.
– У Ресли нет возлюбленного.
– Есть! Вот уже несколько лун она куда-то ходила. Она встречалась со своим возлюбленным.
Мамаша рассердилась. Проницательность дочери не укладывалась в ее неповоротливых мозгах. Постаравшись придать своему голосу самый издевательский тон, она выкрикнула:
– Выходит, я, когда отлучаюсь, встречаюсь со своим любовником?
– Ты же никогда не уходишь!
– Вот видишь!
– Потому что у тебя нет возлюбленного. – И девчушка подытожила свою мысль: – Если уходишь, у тебя есть возлюбленный. Если нет – у тебя нет возлюбленного.
Женщина затрясла головой:
– Эта девчонка выведет меня из себя.
Она нахмурилась и резко спросила:
– Ты, что ли, любовник Ресли?
– Да.
Она проглотила эту новость и бросила дочери:
– А я-то думала, она не любит мужчин.
– Мужчин она не любит, а вот его – любит.
Мамаша что-то пробурчала. Девочка подмигнула мне, что означало: «Уж я-то вас с Нурой понимаю».
Больше никаких сведений вытянуть из них мне не удалось, они не знали, по какой причине Нуру похитили. Я мог опасаться худшего… И все же кое-какие детали не позволяли пессимизму полностью завладеть мной: если похитители тщательно собрали одежду Нуры, если они сложили ее вещи в сундуки, чтобы унести их, значит ими руководила не жестокость, это был обдуманный поступок. Сценарий больше походил на похищение, чем на изнасилование. Они действовали не импульсивно, а по плану.
Я топтался на месте, не зная, какое принять решение. Броситься в погоню за ними? В каком направлении? Они опережали меня на три дня…
– Мама, надо отдать Ноаму подарок.
Девочка схватила меня за руку и потащила в лес. И через несколько мгновений остановилась перед сделанным на скорую руку загоном. Часть луга была обнесена соединенными бечевкой кольями.
– Она держала его для своего возлюбленного.
– А что же она мне-то ничего не сказала? – возмутилась догнавшая нас мамаша.
– Потому что истории про своего возлюбленного она доверяла мне.