Земля обетованная

– Нет?

– По-моему, нет.

– Полиция может вломиться к тебе и в Америке. И служба эмиграции.

На секунду меня обдало ужасом; впрочем, эти мгновенные приступы страха знакомы мне уже много лет. Очевидно, я теперь до конца дней от них не избавлюсь, подумал я. Точно такой же испуг я испытал совсем недавно, когда этот пижон Мартин спросил меня о моем паспорте.

– Садись, Людвиг, – сказал Хирш. – Ты по-прежнему возражаешь против омара?

– Да, – сказал я. – Я по-прежнему ратую за жизнь в любой ее форме. В конце концов, у человека всегда есть преимущество покончить с жизнью добровольно, когда жить невтерпеж.

– Вообще-то есть. Но тоже не всегда. В немецких концлагерях нет.

– Есть и там, Роберт. Я знал там человека, которому каждый вечер тайком бросали в карцер петлю, потому что он хотел повеситься. И на третью ночь он все-таки повесился. На коленях. Правда, ему пришлось просить сокамерника о помощи. До этого его избили почти до смерти, и он уже не мог сам завязать петлю. Так и удавился, на коленях, полулежа.

– Ничего себе у нас застольный разговор, – буркнул Хирш. – И все только из-за того, что я решил избавить от страданий несчастного омара с витрины. Ты-то что будешь заказывать?

– Лапки крабов. Хоть они и смахивают на поджаренные косточки. Но этих крабов по крайней мере уже несколько дней нет в живых.

– Велика разница! – Хирш посмотрел на меня испытующе. – Что-то тебя сегодня потянуло на черный юмор. Обычно, Людвиг, это бывает, когда нелады на личном фронте.

– Да нет никаких неладов. Просто не всегда все идет как хочется. Но я рад, что вернулся сюда, Роберт. Как сказано в «Ланском катехизисе»: «Вовремя смыться тоже большое искусство». Во всяком случае, это куда лучше, чем позволить поджаривать себя на медленном огне.

Хирш рассмеялся.

– Будь по-твоему, Людвиг. Хотя мне лично вспоминается сейчас совсем другая мудрость: «Коли ты вернулся с того света, не читай надгробных проповедей. Что прошло, то забыто. Иначе зачем было возвращаться?» Сколько времени в твоем распоряжении?

– Сколько угодно.

– Тогда давай сходим в кино, а потом посидим в моей конуре за коньячком. По-моему, сегодня подходящий вечер, чтобы напиться.

В гостиницу я вернулся поздно. Но Феликс О’Брайен ждал меня с сообщением.

– Вам звонила дама, дважды. Причем одна и та же. Просила вас перезвонить.

Я взглянул на часы. Было два часа ночи, я не слишком твердо держался на ногах, да и в голове изрядно шумело.

– Хорошо, Феликс, – сказал я. – Если позвонят еще раз, скажите, что я лег спать. Я позвоню завтра утром.

– Вам-то хорошо, – вздохнул Феликс. – Дамы вокруг вас так и вьются, слетаются, как навозные мухи на мед. А наш брат…

– Очень образное сравнение, Феликс, – прервал его я. – Ничего, будет праздник и на вашей улице. Вот тогда вы поймете, как вам было хорошо, когда ваше сердце было свободно.

– Да кому нужна такая свобода, – пробурчал Феликс. – А от вас, однако, коньячком изрядно попахивает. Хороший хоть был коньяк?

– Я уже не помню, Феликс.

Я проснулся среди ночи оттого, что кто-то стоял в дверях.

– Кто там? – спросил я, потянувшись к выключателю.

– Это я, – произнес голос Марии.

– Мария! Откуда ты?

Тонким расплывчатым силуэтом она чернела в желтом прямоугольнике дверного проема. Я силился ее разглядеть, но даже в слабом свете ночника, который я всегда оставляю включенным, мне это не удавалось.

– Кто тебя впустил? – спросил я, все еще не веря себе и включив наконец большую настольную лампу на тумбочке возле кровати.

– Феликс О’Брайен, единственная добрая душа, еще способная вникнуть в чрезвычайные обстоятельства. Мойков свою водку ушел разносить, а ты… – Мария осеклась с вымученной улыбкой. – Вот, хотела взглянуть, с кем ты мне уже изменяешь.

Я смотрел на нее довольно тупо. Голова все еще гудела.

– Но ведь… – начал было я, однако, вспомнив давешнюю мудрость Роберта Хирша из «Ланского катехизиса» насчет неуместных проповедей, вовремя прикусил язык. – Стоп! – сказал я вместо этого. – А где же корона Марии Антуанетты?

– В сейфе у «Ван Клифа и Арпелза». Я должна тебе объяснить…

– Зачем, Мария? Это я должен тебе объяснить, но давай лучше мы оба оставим это. Так где ты ужинала?

– На кухне на Пятьдесят седьмой улице. Из холодильника. Бифштекс по-татарски с водкой и пивом. Унылый ужин одинокого кочевника.

– А у меня пропадает стодолларовая премия от Реджинальда Блэка, которую я хотел на тебя потратить! И поделом нам! Особенно мне за мою детскую обидчивость.

В дверь постучали.

– Вот черт! – сказал я в сердцах. – Неужто уже полиция? Шустро работают ребята!

Мария отворила дверь. В коридоре стоял Феликс О’Брайен с кофейником в руках.

– Я подумал, может, вам понадобится, – сказал он смущенно.

– Да еще как, золотой вы мой! Каким чудом вы это раздобыли? Сами, без Мойкова?

Феликс О’Брайен ел Марию глазами, расплываясь в дурацкой улыбке обожания.

– Мы каждый вечер держим наготове кофейник горячего кофе для господина Рауля, когда он куда-нибудь уходит. Но сегодня он уже вернулся. И аспирин. У него всегда припасена упаковка на сто таблеток. Господин Рауль и не заметит, если господин Зоммер немножко у него позаимствует. Я думаю, трех достаточно. – Феликс О’Брайен повернулся ко мне: – Или больше?

– Аспирина вообще не надо, Феликс. Достаточно одного кофе. Вы наш спаситель.

– Кофейник можете оставить до утра, – сказал Феликс. – Для господина Рауля у меня еще один есть, запасной.

– Это не гостиница, а просто отель-люкс, – сказала Мария.

Феликс отдал ей честь.

– Пойду ставить новый кофе для господина Рауля. А то с ним никогда не знаешь, чего ждать.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь. Я посмотрел на Марию. Я заметил, как она собралась что-то сказать, но потом раздумала.