– Иногда мне хочется совершить самый нелепый поступок. Сделать что-нибудь такое, что разобьет эту стеклянную клетку. Кинуться куда-нибудь, не знаю куда.
– Мне тоже, – сказал Волков. Она открыла глаза.
– Тебе? Волков кивнул:
– Всем этого хочется, душка.
– Почему же ты ничего не делаешь?
– Потому что все осталось бы по-прежнему. Я бы только еще сильнее почувствовал, что сижу в клетке.
– Я знаю, Борис. Я ведь тоже только так говорю. Сам понимаешь почему. Боюсь рентгена и не хочу этого показать.
Она услышала шум мотора раньше, чем его услышал Борис.
Машина Клерфэ взбиралась по петлям дороги вверх, потом она остановилась, и мотор заглох.
– Почему, собственно, ты его терпеть не можешь?
Волков немного помолчал. Его голова и чуть согнутые плечи темным пятном выделялись на фоне серебристого неба. Он вертел в руках стакан, в котором свет преломлялся так, словно стакан был хрустальный. Потом Волков улыбнулся:
– Может быть, потому, что когда-то я был похож на него.
– Разве это причина?
– А почему нет? Не хочу, чтобы мне напоминали о тех временах. Когда он уезжает?
– Не знаю. Думаю, что завтра.
– Люди оттуда всегда приносят с собой беспокойство.
Лилиан закрыла глаза.
– Хочешь спать? – спросил Волков.
– Да. Водка нагоняет сон. Водка и ветер.
Сквозь полуопущенные веки Лилиан увидела, как он прошел мимо шезлонга. На секунду большая фигура заслонила свет, а потом Волков двинулся дальше, и свет, казалось, стал еще ярче.
Лилиан была взволнована, она не могла заснуть. Лежать и читать ей тоже не хотелось. «Это от водки», – подумала она.
Немного погодя она встала и сошла вниз.
К ее удивлению, Клерфэ оказался один. Она ожидала, что с ним Хольман. Клерфэ сидел на скамье у входа.
– Где же ваша машина? – спросила она. – Я ведь слышала, как вы приехали.
– Машину я оставил на дороге. Я не доехал до верха.
– Из-за Хольмана?
– Да, – сказал Клерфэ.
– Где он?
В эту секунду послышался рев мотора.
– Там, – сказал Клерфэ, – он испытывает «Джузеппе».
Лилиан встала и подошла к краю площадки перед входом в санаторий. Она увидела несколько елок, а за ними машину, которая медленно продвигалась вперед по ближайшему завитку дороги.
– Он едет! – крикнула она Клерфэ. – Задержите его!
– Зачем? Он еще не разучился вести машину.
– Да не потому! Он может схватить воспаление легких.
– Он тепло одет.
– Но не для открытой спортивной машины. Задержите его!
Поднявшись вверх по крутому виражу, машина миновала санаторий.
– Задержите его! – кричала Лилиан. – Он сейчас помчится как бешеный! Это может плохо кончиться.
Она выбежала на середину дороги.
– Он вас задавит, – сказал Клерфэ, оттаскивая ее в сторону.
Через секунду машина вынырнула из-за санатория и с ревом помчалась вниз с горы. Хольман махал им рукой и смеялся.
– Вы опоздали, – сказал Клерфэ, отпуская Лилиан.
– Надо было остановить его! Почему вы этого не сделали?
– Вы видели, чтобы Хольман хоть раз смеялся здесь так, как он смеялся сейчас? Я не видел.
– Вечером ему будет не до смеха. У него подымется температура.
– Я верю в пользу запретного. Это тоже терапия, – сказал Клерфэ. – А вы не верите?
– Для других не верю. Клерфэ засмеялся.
– Хольман не такой уж твердокаменный, как вы полагаете, и он отнюдь не образец дисциплинированности. Вчера вечером он вовсе не лег в постель. Это он только так говорил. Он удрал вслед за нами, забрался в гараж, где мыли «Джузеппе». Там он сел в машину и, видимо, устроил гонки на месте. Мне рассказал это парень, работающий в гараже. А когда он вышел из машины, то у него, по словам парня, был очень несчастный вид, и он брел, как лунатик. Поэтому я привел сегодня утром «Джузеппе» и сказал Хольману, что он может прокатиться разок.
– Значит, вы сами толкнули его на это?
– Я дал ему ключи и сказал, где стоит «Джузеппе», – ответил Клерфэ. – Большего не потребовалось.