Тени в раю

– Хотела выпить рюмку водки, но Владимира Ивановича сегодня нет. Совсем забыла, что у него свободный вечер.

– У меня тоже есть водка, – сказал я поспешно, – могу принести.

– Не трудитесь. У фотографа сколько угодно выпивки. Просто я хотела немного посидеть здесь.

– Все равно сейчас принесу. Это займет не больше минуты.

Я взбежал по лестнице и открыл дверь. Бутылка поблескивала на подоконнике. Не глядя по сторонам, я взял ее и прихватил два стакана. В дверях я обернулся. Ничего – ни теней, ни призраков. Недовольный собою, я покачал головой и пошел вниз.

Наташа Петрова показалась мне на этот раз не такой, какой я ее представлял. Менее истеричной и более похожей на американку. Но вот раздался ее хрипловатый голос, и я услышал, что она говорит с легким акцентом. Не с русским, а скорее с французским, – насколько я мог об этом судить. На голове у нее был сиреневый шелковый платок, небрежно повязанный в виде тюрбана.

– Чтобы не испортить прическу, – пояснила Наташа. – Сегодня мы снимаемся в вечерних туалетах.

– Вам нравится здесь сидеть? – спросил я.

– Я вообще люблю сидеть в гостиницах. В гостиницах не бывает скучно. Люди приходят и уходят. Здороваются и прощаются. Это и есть лучшие минуты в жизни.

– Вы так считаете?

– Наименее скучные, во всяком случае. А все, что между ними… – Она нетерпеливо махнула рукой. – Правда, большие гостиницы безлики. Там человек слишком тщательно скрывает свои эмоции. Тебе кажется, что в воздухе пахнет приключениями, но приобщиться к ним невозможно.

– А здесь можно?

– Скорее. Здесь люди распускаются. Я, между прочим, тоже. Кроме того, мне нравится Владимир Иванович. Он похож на русского.

– Разве он не русский?

– Нет, он чех. Правда, деревня, из которой он родом, раньше принадлежала России, но после девятнадцатого года она стала чешской. Потом ее оккупировали нацисты. Похоже, что скоро она опять станет русской или чехословацкой… Навряд ли ее заберут американцы. – Засмеявшись, Наташа встала. – Мне пора. – Секунду она колебалась, потом предложила: – Почему бы вам не пойти со мной? Вы с кем-нибудь условились на вечер?

– Ни с кем не уславливался, но боюсь, что фотограф меня выгонит.

– Никки? Странная мысль. У него всегда масса народа. Одним человеком больше или меньше – какая разница! Все это немножко богема!

Я догадался, почему она пригласила меня к фотографу: чтобы сгладить неловкость, возникшую в первые минуты знакомства. Собственно, мне не очень хотелось идти с нею. Что мне там делать? Но сегодня вечером я был рад любому приглашению, лишь бы не сидеть в гостинице. В отличие от Наташи Петровой я не ждал приключения. А в эту ночь и подавно.

– Поедем на такси? – спросил я в дверях.

Наташа расхохоталась.

– Постояльцы гостиницы «Ройбен» не берут такси. Это я хорошо усвоила. Кроме того, нам совсем недалеко. А вечер просто чудесный. Ночи в Нью-Йорке! Нет, я не создана для сельской идиллии. А вы?

– Право, не знаю.

– Вы никогда об этом не думали?

– Никогда, – признался я. – Да и когда мне было об этом думать? Непозволительная роскошь! Приходилось радоваться, что ты вообще жив.

– Стало быть, у вас еще многое впереди, – сказала Наташа Петрова. Она шла против потока пешеходов, похожая на узкую, легкую яхту, и ее профиль под сиреневым тюрбаном напоминал профиль фигуры на носу старинного корабля, фигуры, которая спокойно возвышается над водой, обрызганная пеной и устремленная в неведомое. Наташа шла быстро, резким шагом, как будто ей узка юбка. Она не семенила и дышала всей грудью. Я подумал, что в первый раз за все свое пребывание в Америке иду вдвоем с женщиной. И чувствую это!

Ее встретили как любимое дитя, которое где-то долго пропадало. В огромном голом помещении, освещенном софитами и уставленном белыми ширмами, разгуливало человек десять. Фотограф и еще двое каких-то типов обняли и расцеловали Наташу; еле тлевшая болтовня быстро разгорелась. Меня тут же представили. Одновременно кто-то разносил водку, виски и сигареты. А потом я вдруг оказался сидящим в кресле несколько в стороне от остальной публики: обо мне забыли.

Но я не горевал. Я увидел то, чего еще никогда не видел. Здесь распаковывали огромные картонки с платьями, несли их за занавес, а потом опять выносили. Все с жаром спорили о том, что следует снимать в первую очередь. Кроме Наташи Петровой в ателье были еще две манекенщицы: блондинка и брюнетка в серебряных туфельках на высоких каблуках. Они были очень красивы.

– Сперва пальто! – заявила энергичная дама.

– Нет, сперва вечерние туалеты, – запротестовал фотограф, худощавый светловолосый человек с золотой цепочкой на запястье. – Иначе они сомнутся.

– Их вовсе не обязательно надевать под пальто. А пальто надо вернуть как можно скорее. В первую очередь – меховые манто, фирма ждет их.

– Ладно! Начнем с мехов.

И все заспорили снова, как надо фотографировать меха. Я прислушивался к спору, но ничего не мог разобрать. Веселое оживление и тот пыл, с каким каждый приводил свои доводы, делало все это похожим на сцену из какого-то спектакля. Чем не «Сон в летнюю ночь»! Или какая-нибудь музыкальная комедия в стиле рококо, – например, «Кавалер роз». Или фарс Нестроя! Правда, сами участники представления воспринимали свои действия всерьез и горячились не на шутку. Но от этого все происходящее еще больше напоминало пантомиму и казалось совершенно нереальным. Ей-богу, каждую секунду в комнату под звуки рога мог вбежать Оберон!

Но вот свет софитов направили на белую ширму, к которой подтащили гигантскую вазу с искусственными цветами – дельфиниумами. Одна из манекенщиц в серебряных туфельках на высоких каблуках вышла в бежевой меховой накидке. Директриса модного ателье бросилась одергивать и разглаживать накидку; два софита, которые находились чуть ниже других, тоже вспыхнули, и манекенщица замерла на месте, словно ее взяли на мушку.

– Хорошо! – воскликнул Никки. – Еще раз, darling[11 - Дорогая (англ.).].

Я откинулся на спинку кресла. Да, хорошо, что я пришел сюда. Лучшего нельзя было и придумать.

– А теперь Наташа, – произнес чей-то голос. – Наташа в шубке из каракульчи.

Наташа появилась совершенно неожиданно. Тоненькая женская фигурка, закутанная в черный блестящий мех, уверенно стояла на фоне белой ширмы. На голове у нее было нечто вроде берета из того же самого легкого и блестящего меха.

– Отлично! – возопил Никки. – Стой как стоишь! – Он отогнал директрису, которая хотела что-то поправить. – Потом мы сделаем еще несколько снимков. А на этот раз не надо придуманных поз.

Боковые софиты устремились на маленькое узкое лицо, глаза Наташи были сейчас прозрачно-голубые; при сильном свете, лившемся со всех сторон, они сверкали, подобно звездам.

– Снимаю! – крикнул Никки.

Наташа Петрова не замирала на месте, как обе ее товарки. Она просто стояла, не шевелясь, будто это было для нее вполне естественное состояние.

– Хорошо! – похвалил Никки. – А теперь распахни пальто.

Наташа развела полы шубки, словно крылья бабочки. Минуту назад пальто казалось очень узким, на самом деле оно было с огромным запахом. Я увидел белую подкладку в большую серую клетку.

– Держи полы, – крикнул Никки, – разведи их, пошире. Ты похожа на бабочку «Павлиний глаз». Молодец!

– Как вам здесь нравится? – спросил меня кто-то.

Это был бледный черноволосый мужчина со странно блестящими, темными, как вишни, глазами.

– Ужасно нравится, – ответил я чистосердечно.

– Конечно, сейчас мы не располагаем моделями от Балансиаги и от прославленных французских портных. Таковы последствия войны, – прибавил незнакомец, тихонько вздохнув. – Но Майнбохер и Валентин тоже смотрятся неплохо. Как, по-вашему?

– Совершенно верно, – подтвердил я, не имея понятия, о чем идет речь.

– Будем надеяться, что все это скоро кончится и мы опять начнем получать первоклассные ткани. Лионский шелк…