Так умирают короли – I

Филипп молчал.

***

Его действительно положили меж матерью Изабеллой и отцом Филиппом. Его действительно похоронили в огромном каменном гробу, обитом свинцом изнутри. Вместе с ним – стержень с позолоченными листьями и разукрашенными птицами. Корона. Золотой перстень. Пока еще нет надгробия. Возможно, кто-то из потомков прикажет высечь его, увековечив образ короля в истории. Де Шарон стоял рядом, небрежно облокотившись о последнее пристанище короля. Филипп молчал, восхищенный и испуганный открывшимся видом. Он не мог понять. Не мог понять этого раздвоения – он видел себя, лежащего в каменном мешке, выложенном изнутри свинцом. Гильом открыл гробницу легко, продемонстрировав силу, о природе которой король думать был не в состоянии. То, что испытал Филипп, увидев самого себя в саване, с погребальными украшениями, нельзя описать словами. Он стоял, прикасаясь кончиками пальцев к белому камню, смотрел в мертвое, холодное лицо и не верил. Де Шарон закрыл гробницу с помощью железных прутьев – неясно, зачем их использовали при захоронении. Раньше такого не было.

– Кто знает, сир, может, кого-то пугает ваше возможное возращение, – прокомментировал мучитель свои действия, одновременно отвечая на мысли Филиппа. – Обычного камня и свинца недостаточно. Закрыть гробницу металлом… Как древнее чудовище, как древнее проклятие. Или это жест особого уважения?

– Не знаю. – Филипп положил руку на камень. – Я не понимаю.

– О, – каркнул де Шарон. – Ты обязательно поймешь. И намного быстрее, чем думаешь. Обещаю.

***

    Местоположение неизвестно

Филипп замер, смотря в узкое окошко, расположенное под потолком его пристанища. Его мучал зверский голод, он почти забыл о том, кем когда-то был, потерял счет дням, хотя точно знал – со дня его «смерти» не прошло и трех недель. Иногда де Шарон приносил ему еду. Король не ощущал ее вкуса. Он ел, потому что внутреннее желание жить оставалось сильнее объективного стремления к настоящей смерти. Он по-прежнему не понимал, как Гильому удалось воплотить в жизнь свою сумасшедшую задумку. Он не понимал, что есть такое этот приспешник проклятого де Моле, но каждый раз в присутствии мучителя ловил сбивающие с ног потоки силы. Видимо, раньше ее скрывали. А теперь… маски сорваны.

Филипп с удивлением ощущал, что силы полностью вернулись к нему. Боли остались – и он был убежден, что в их присутствии виновен де Шарон. Король примирился с болями. Примирился и с теснотой. Если он и покидал очередное место заточения, то только для того, чтобы попасть в новое. Или посмотреть на то, на что, по мнению мучителя, ему действительно стоит посмотреть. Посмотреть на заточенных невесток, без достоинства несущих наказание за дело Нельской башни[2 - Дело весны 1314, получившее название по месту преступления. Вскрывает супружеские измены жены наследника престола принца Людовика Сварливого Маргариты Бургундской, и супруг его младших братьев Филиппа и Карла Жанны и Бланки Бургундских.]. Посмотреть на Людовика, сына, короля, пока что не коронованного, но уже свыкшегося с мыслью о новом положении. На Людовика, который, даже став королем, не смог разорвать брака с Маргаритой[3 - Маргарита Бургундская, узница Шато-Гайяра. Первая жена короля Людовика X Сварливого. Заточена в замок в результате дела о Нельской башне.], пусть и осужденной и заточенной, и вынужден ждать. Посмотреть на Париж, изменившийся в годы правления Филиппа. Посмотреть на то, что трещит по швам.

– Я накажу тебя памятью, – как-то задумчиво говорил Шарон, стоя на самой вершине башни-донжона в Венсене. Филипп не хотел вспоминать о том, как они там оказались, но совершенно не страшился высоты. Он перестал бояться смерти. И почти ждал, когда за ним придут, чтобы показать что-то еще, способное разбить ему сердце. Если бы оно было.

– Я накажу тебя памятью, – повторил тогда тамплиер, глядя ему в глаза своим темным, нечеловеческим взглядом. – Гляди. Эту башню выстроили по твоему приказу. Она простоит в веках. Останется мрачным напоминанием.

– Здесь умерла моя жена.

Глаза де Шарона сверкнули.

– О да. Именно здесь.

Луна выглянула из-за туч. Король не чувствовал холода в своей темнице. И сейчас, вспоминая эти минуты, проведенные в Венсене, почти скучал по промозглости ночного декабрьского воздуха. Де Шарон не зря привел его в Венсен. В то место, где была убита Жанна. Его Жанна, в первые годы брака, любимая и нежная, по-своему дорогая ему женщина.

Филипп закрыл глаза в бессильной попытке спрятаться от мира. Жанна умерла в одну ночь. Ему сказали, родами. Король не верил. И в разбирательства, связанные с заговором против его жены, не вмешивался более, чем того требовали законы чести. Он привык прятать эмоции, держать лицо на людях, и смог создать иллюзию слепой влюбленности. При дворе догадывались, что в королевской семье не все гладко, но не находили подтверждения ни в словах, ни в жестах монарха. Он не хотел более о ней вспоминать. Не хотел думать о том, что невестки, устроившие бордель в Нельской башне, всего лишь пошли по стопам королевы. На что только ни способна брошенная женщина!

Король сжал виски тонкими пальцами. Сердце пронзила боль. Не боль обиды, не боль обманутой любви, но боль, которую чувствуют вместе с яростью, безотчетной и жестокой. Он мог бы убить ее сам. Мог бы приказать ее отравить. Но кто-то опередил. Жанна сгорела одним днем, болезнь забрала ее. Филипп проститься не пришел. Но, верный долгу, проводил ее в последний путь, пройдя вместе с процессией, даже встав на колени. Хлеба и зрелищ, говорите? Лучшее зрелище – не кровь. Лучшее зрелище – подлинное страдание августейшей особы. Даже если на самом деле оно лишь умело вылепленная маска.

Филипп горько усмехнулся. Де Шарон думал, что, приведя его в Венсен, вызовет новый поток страшных воспоминаний. Но нет. Он лишь озлобил своего узника, придал ему сил.

Разозлился и бросил обратно в темницу. Его не было второй день. Может, так и все закончится? Взбешенный неудачей, де Шарон оставит бессмысленную затею уничтожить Филиппа воспоминаниями, и тот сможет спокойно умереть?

Король встал и прикоснулся пальцами к влажному камню стены. Голова не кружилась, ему хотелось движения. Он ощущал какое-то животное стремление к движению!

Тень на мгновение закрыла луну, затопив помещение непроглядной мглой. Дверь распахнулась. Де Шарон стоял на пороге, кутаясь в просторный плащ.

– Обычно, – вместо приветствия начал он, – в моем присутствии люди сходят с ума. Их страшит сама мысль о том, что нам снова придется встретиться. Но ты не испугался. Не испугался тогда, когда умирал. Я вылечил тебя. Ты не боишься и новой жизни. Ты испытал лишь легкое удивление, увидев самого себя в гробу.

Филипп вздрогнул, но промолчал.

– Ты и сейчас невозмутим. Опомнись. Ты всего лишь человек! И даже уже не король. Или король без королевства!

– Что ты хочешь?

– Мести! Ты уничтожил мое детище. Ты уничтожил тамплиеров.

– Раз ты настолько всемогущ, что законы природы и человечества тебе не писаны, почему не остановил меня? – Филипп прислонился к стене спиной и сложил руки на груди. Он сам не отдавал себе отчет, насколько независимо и гордо смотрится в эти минуты. В рваной одежде, немытый, волосы взлохмачены, щетина постепенно превращается в бороду. Но королевская осанка и королевский взгляд. О, если бы он мог знать, что его глаза – неподвижные темные глаза обыкновенного человека – заставляют молчать даже такое существо, как де Шарон. Де Шарон, в действительности названный совсем другим именем, жившим многие эпохи, создававшем орден, под разными лицами знакомый с каждым из магистров. Филипп ничего не знал о сущности де Шарона, но чувствовал ее каждым членом своего помолодевшего тела.

– Мог ли я, бессмертное существо, о котором ты даже не слышал, предположить, что человек способен стереть в порошок многовековую историю?! – вскричал де Шарон.

– … Бессмертное существо, – Филипп покачал головой. – Чудеса только начинаются. Ты говоришь о мести, но, кажется, продлил мне жизнь. Хотя до этого зачем-то попытался ее забрать.

– Мне не нужна твоя жизнь, человек. Мне нужны твои чувства. Я знаю, что они есть даже у Железного короля.

Филипп изогнул бровь, но промолчал. У Железного короля они были. А осталось ли что-то в нем самом?

– Ты любишь свою страну. Ты столько сделал для нее. Я хочу посмотреть, что с тобой станет, когда все рухнет. Когда твои мечты об абсолютной монархии разлетятся в труху. Когда твои потомки и потомки потомков растеряют остатки созданного тобой величия. Когда Франция потеряет земли, когда под угрозой будет сама ее целостность…

– Ты бредишь.

– … даже если на это понадобятся века, – закончил фразу Гильом и взглянул королю в глаза.

Филипп замер. Кажется, даже забыл, что нужно дышать.

Де Шарон приблизился. Он выпрямился, оказавшись одного роста с королем. Расправил плечи. Сложил руки на груди и улыбнулся.

– Обычно это считается подарком. Шутка ли, в вашем распоряжении сорок, ну пятьдесят лет. А тут – века. Что ты сделал бы с бессмертием, Филипп?

Тот поморщился. По имени его называла только та, воспоминания о которой он не хотел марать действительностью, и поэтому их не призывал.

– Я не верю в бессмертие, де Шарон.

– А это неважно. Разве для месяца есть разница, верят в него или нет, видят его или нет. – Де Шарон остановился на расстоянии вытянутой руки. Королю показалось, что от него веет холодом. – Открыть свое имя… Подарить тебе бессмертие. И заставить наблюдать. Тогда мы будем почти на равных. А это уже благородно…

– Я все еще здесь.

– Да… Да… Значит, Фонтенбло?

Филипп не ответил.

***

    30 декабря 1314
    Замок Фонтенбло
– Человечество настолько самоуверенно потерялось в религиях и деньгах, что перестало наблюдать. Смотри на меня, человеческий король. Ты знаешь шевалье де Шарона, верного слугу и друга магистра де Моле. Но ты не знаком с Юлианом, который отбирал каждого из магистров ордена Тамплиеров и вел их. Легенды и сказки о вампирах канули в лету – многие из нас научились жить под солнцем, прекрасно мирятся с серебром, чесноком и прочими странными атрибутами, которые придумали люди. Мы используем ваш страх, чтобы оставаться в тени. Мы часть – вашего мира, но полностью принадлежим своему. И по большому счету нам плевать на ваши жалкие попытки все перевернуть. За каждым сильным правителем стоит темное существо. Откуда, ты думаешь, у Ангеррана де Мариньи[4 - Ангерран де Мариньи – советник Филиппа IV. Камергер, коадъютор, правитель королевства, распорядитель и смотритель Лувра.] такой талант финансиста? Он полукровка – темный эльф. Хотя по внешности и не скажешь. А твоя помощница Сет? Милая Онелия – она темная эльфийка. И ее род восходит корнями к потомкам властителей, пред ликом которых Капетинги не смеют называться королевским родом. Но! Не горячись, я вижу по глазам твое желание защитить династию. Король без королевства и без жизни, ты до сих пор печешься о глупейших вопросах якобы чести якобы светлых имен. Ты перешел черту. Убить тебя было бы просто. Хотя, признаюсь, – Юлиан наклонил голову, позволив прядям иссиня-черных длинных волос упасть на лицо. Сверкнул белозубой улыбкой. – Такая мысль у меня была. Была до тех пор, пока я не пришел к тебе. Ты же помнишь ночь своей смерти?

Филипп молчал.

– В тебе не было страха. Убивать неинтересно, если человек не боится. Хотя, признаюсь, я бы попробовал королевской крови снова.

– Снова?