Мой очаровательный оригинал
– Я же не изверг какой, могу немного и заботу проявить. Так, ты мне зубы не заговаривай, где твой головной убор, спрашиваю? А?
– Если бы ты знал меня получше, то понял бы, что я не ношу шляпы. Совсем. Так что хреновый ты отец, Фелипе. Только и умеешь, что шантажировать.
– Да, я как раз хотел поговорить об этом. В общем, чтобы между нами не было разногласий, предлагаю соглашение. Ты выполняешь свои условия, а я свои. Можешь попросить всё, что захочешь.
– Всё, что захочу? – Изумленно приподнимаю брови.
Что это с ним? Испугался, что мое здоровье не выдержит его давление? Раздумал шантажировать?
– В пределах разумного, конечно, – добавляет он.
Ну что ж, время выдвигать свои требования. Пока он сам дает такую возможность.
– Окей, тогда после свадьбы ты исчезаешь из моей жизни навсегда.
– Без проблем.
– Я еще не договорила. Помолчи, ладно? Ты исчезаешь из моей жизни – раз. Ты оплачиваешь мою учебу за первый семестр в ближайшие дни – это два. Ты не лезешь в выбор моего жениха – это три. И еще… ты дашь мне больше времени. Скажем, полгода.
Так-то. Когда необходимо, я могу быть решительной и собранной. Привычно холодной.
– А ты, девочка, знаешь толк в переговорах, – хмыкает Федор. – Однако я тебя разочарую. Ты в моих руках – это раз, – передразнивает он меня. – Я, так уж и быть, выполню все твои условия, кроме последнего, – это два.
А свобода оказалась призрачной. Но попытаться стоило.
– Тогда три месяца? – предпринимаю последнюю попытку.
– Один месяц, – безапелляционно заявляет он.
Чертов гад! Чтоб в аду тебе гореть!
Месяц! Он мне дал всего лишь один несчастный, жалкий месяц! Люди годами встречаются и только спустя много лет женятся. И как мне прикажете женить на себе совершенно незнакомого мужчину? Сначала познакомиться нужно, узнать друг друга, полюбить и прочее. Как уложиться в месяц, мать твою?!
Нет, мне нужно больше времени, а значит, ждать нельзя, нужно выдвигаться в путь как можно скорее. Сегодня четырнадцатое июля. Завтра в Испанию, послезавтра в Россию, и у меня будет два месяца на то, чтобы найти себе мужа. Жила себе, последние годы беды особой не знала, а тут… прямо слов не хватает. Ненавижу гада! Всеми фибрами души ненавижу! И выбора у меня нет, как подчиниться и делать то, что он велит.
Бинго! Нужно найти дурачка, согласного разок испачкать паспорт. Фиктивно, разумеется. Ну, или… реально влюбиться, а потом ненавязчиво – ну здесь как получится, можно и жирно – намекнуть и о скорой свадебке? Подумаю на досуге, какой из вариантов мне подойдет, а пока…
– Я полечу в Россию не в конце лета, а послезавтра, сразу после того, как улажу все дела и формальности в Испании. Это четвертое мое условие.
– А как же твоя Студия? Твое выступление? Ты же им так грезила. Не боишься подвести друзей, не явившись на концерт?
Концерт… придется отказаться от него. И попросить Пабло отменить мою сольную часть. А-а-а-а, ну почему всё так складывается в моей жизни?!
– А тебя заботит то, чем я дышу? Не изображай заботливого папашу, не поверю. – Стараюсь успокоиться. – Ладно, так что насчет послезавтра?
– Я совсем не против. Рад, что тебе не терпится приступить к выполнению своей части нашего соглашения.
– Ага, не терпится. Прямо горю в предвкушении веселенького времяпровождения и марафона "успеть выйти замуж за два месяца", – фыркаю я в ответ.
«Ну почему маме вообще взбрела в голову эта дикая мысль с моим замужеством? И почему она вообще составила это завещание? Будто знала, что может умереть в любой момент».
«Софи, не тебе одной это кажется странным».
«А еще продюсерский центр отошел в единоличное управление к Мигелю Перохо. Я думала, компания станет когда-нибудь моей».
«Софи, кого ты обманываешь? Ты никогда не хотела унаследовать мамин бизнес, что в свою очередь достался ей от второго мужа, Альваро. Киностудия не твой мир, твой мир — это музыка, скульптура и искусство. Радуйся, что избавилась хоть от одной головной боли».
«Заткнись. Оснований для радости нет. Всё очень и очень плохо».
– А вот, кстати, гореть не надо. Учти, ты нужна мне живой и невредимой, так что больше под палящим солнцем долго не гуляй. А сейчас отдыхай. – Он направляется к двери. – И не забудь, завтра утром самолет.
– Забудешь тут…
Глава 6. Ну и как ты собралась искать себе жениха?
17 июля 2022.
Воскресенье.
Аэропорт Шереметьево, Москва.
Во избежание нервных потрясений, связанных с неприятным соседством, я купила два билета. Но еще и потому, что не хотела отдавать свой музыкальный инструмент в багажный отсек. Так что возле окна села я, а рядом со мной, выстраивая границу с третьим пассажиром, разместился мой синтезатор. К счастью, этим третьим оказалась худенькая девушка, и неудобства я не чувствовала.
Полет в небе немного развеял мои опасения насчет печального положения, в котором я оказалась.
Я тут подумала, всё не так уж и плохо. Единственное, чему я не могу препятствовать, – это необходимость выходить замуж. А в остальном – всё, как и прежде. Ну, за исключением проживания в другой стране, где я не была, наверное, лет с шести. Да, помню, была весна, мы переехали в Испанию. Мама всегда мечтала там жить, но главным толчком к переезду стала я. После очередной поездки в эту страну, она спросила, понравилось ли мне. Что я ответила? "Мама, я хочу жить в Испании", – сказала я ей. Тогда-то всё и решилось…
Еще я переживала, что не смогу присутствовать на выступлении, вместе с ребятами. Мы так долго готовились к нему.
А занятия… думаю, я могу заниматься музыкой и в России. Нужно только найти подходящего преподавателя. Желательно высшего профиля. А спустя год учебы здесь я вернусь обратно. Вероятно, уже с мужем. А потом продолжу обучение в Италии. Всё не так уж и плохо. Я справлюсь. Точно справлюсь. Всё будет хорошо. Вера – это наше всё.
На выходе из аэропорта, однако, меня ждал один неприятный сюрприз. Мне резко скрутили руки за спиной и велели не делать глупостей. Естественно, в панике я закричала. А что еще делать в подобных ситуациях? Ну не беспрекословно же делать то, что говорит тебе нападающий.
– А ну прекрати орать! – Человек за спиной затыкает мне рот рукой.
Я принимаюсь мычать и кусать его пальцы. Со всей силы припечатываю острый каблук в его ботинок. Он ругается, я вырываюсь. Оставив оба багажа и синтезатор там же, бросаюсь обратно в аэропорт.
Ничего себе, первый день в другой стране. Такого я точно не ожидала. Добегаю до первого попавшегося служащего в форме и прошу помочь мне.
– Помогите, пожалуйста! На меня напали!
– Кто? – удивляется старичок.
Хочу указать на своего преследователя и застываю, не обнаружив его. Как так? Только что же был здесь! Этот ненормальный гнался за мной. Черт! Мои вещи! Меня точно обокрали! А-а-а-а! Родина, так-то ты встречаешь своих детей после долгой разлуки?!
– Меня схватил какой-то мужчина, – судорожно объясняю я, всё еще задыхаясь от пережитого ужаса. – Лица я не… не запомнила. Было темно. Всё случилось так быстро. Помогите, прошу вас. Там остались мои вещи.
Кажется, всхлипываю.
«Софи, ну и как ты собралась искать себе жениха, если даже мужского прикосновения не выносишь?»
«Не знаю! Не знаю, ясно?! Молчи! И без тебя хреново!»
– Хорошо, мисс, пошлите. – Оглядев экстравагантный наряд, длинную красную шаль, единожды обернутую вокруг изящной тонкой шеи, прислушавшись к моему едва уловимому акценту, сотрудник аэропорта, видимо, приходит к определенным выводам, что я иностранка и по умолчанию к подобным особам надо обращаться только «мисс» и никак иначе. Это их стандартная практика, я думаю. Для них не существует ни сеньор, ни сеньорит, только это вечное «Мистер и миссис Смит». – Где, говорите, на вас напали?..
Странно, вещи на месте. А тот добрый старичок посадил меня в такси и подсказал адрес ближайшего недорогого отеля.
Глава 7. Двое в темноте
Двумя неделями позже.
30 июля 2022.
Суббота.
Курьер прибыл в десять утра, доставил коробки, и теперь я сижу на полу, разбираю покупки.
Что я успела за эти две недели? Выучить карту города. Найти в аренду подходящую квартиру ближе к художественному институту – с моими завышенными требованиями к освещению, чистоте, минимализму и непременно белым стенам это было крайне непросто, но в конце концов и для меня в этом большом городе нашелся свой идеальный уголок. Разобраться со всеми документами, валютой и прочими мелкими деталями, касающимися моего временного переезда.
Купила вот книги и инструменты, которые мне понадобятся для учебы. Достаю их из коробки, книгам выделяю место на полу в углу комнаты, рядом с кроватью у окна. Стопкой друг на друга кладу три тома по анатомии и учебник по анатомическому рисунку, парочку книг по психологии и несколько художественных изданий авторства Франца Кафки. Инструменты и краски на стол. Коробки в прихожую на выброс – при первой же свободной минуте избавлюсь от мусора, ненавижу беспорядок.
На прошлой неделе закупилась ватманом, два из пяти рулона уже раскатаны вдоль всей длинной голой стены, напротив той, где стоит кровать. Бумагу держат кнопки и строительный скотч, вся стена от пола до потолка – теперь один сплошной холст.
А вот найти претендента на роль мужа, увы, не представлялось возможным. Меня всю трясет только от одной мысли, что меня коснется реальный мужчина в реальной среде жизни, не актер, не игрок на камеру, не на съемочной постановке в окружении десятков коллег, а именно реальный мужчина, чьи действия абсолютно непредсказуемы, не продиктованы известным тебе сценарием, до сумасшествия вызубренным от корки до корки. И как с такими проблемами в голове вообще найти вторую половинку? Задача, не имеющая решений. Тупик. Катастрофа!
А связываться с кем-то фиктивно совершенно не хочется. Чутье шепчет, что это неправильно, и я не могу его игнорировать. Вторая Софи внутри меня громко ругается на эту идею, раскалывает мой разум, едва я заикаюсь об этом.
И вот сегодняшней ночью я опять решаю пойти в клуб за соседним домом. Должно же ведь мне когда-нибудь повезти, правильно? Если не вчера, то почему не сегодня? Быть может, именно сегодня мое сердце наконец екнет, а страх отступит перед истинной любовью…
День проходит продуктивным: после полудня я села за работу над миниатюрной скульптурой, через три часа мои пальцы коснулись фортепьяно, и я, поймав вдохновение, за полчаса написала второй куплет к новой песне, над которой работаю последние четыре дня.
В четыре двадцать, отложив Франца Кафку на пол, сажусь за ноутбук и общаюсь по скайпу со своим психотерапевтом. Мы говорим о том, что сейчас происходит в моей жизни и как я с этим справляюсь. Сеньора Доротеа явно не в восторге от того, что я не могу присутствовать на ее сеансах лично, ещё ей не нравится, что я абсолютно одна в "чужой" стране, мне некому помочь, если вдруг что со мной случится. Она беспокоится за меня, весь сеанс ее хмурые брови и поджатые губы громче всяких слов говорят, что то, что я делаю, противоречат её методам лечения. Ее же идеей была постепенная интеграция в мужское общество, и на настоящем этапе я должна практиковать выдержку при искусственных декорациях и в игровой форме. Актерское искусство – вот оно, главное направление ее идеи, к которому полгода назад Доротеа пришла после множества путей и ошибок в методике моего лечения. Я чувствую ее страх, на расстоянии ощущаю скрытое напряжение, оно время от времени находит выход через волнительные нотки в голосе в ходе беседы со мной.
Потом я занимаюсь с репетитором итальянского, моя голова в итоге весь день забита делами, и у меня нет времени на самокопание и картины из прошлого.
Под вечер мне звонит таможенный представитель и извещает о прибытии моих личных вещей. Я наконец могу забыть о существовании общественного транспорта, не тратить деньги на такси, ведь уже совсем скоро я увижу своего великолепного британца Triumph Daytona 675, красный ретро-мотоцикл, классика, самый красивый из спортбайков, которые я только видела в своей жизни. У меня дома в гараже такой же желтый остался – еще одна моя любовь, по которой я буду страстно скучать.
***
Клуб дрожит от шума, диджей подливает масло в огонь, и я, вся такая красивая, в красном платье-полусолнце, с легкими волнами в волосах, тоненькой воздушной косичкой у левого виска, изящно уходящей за ухо, с винной помадой на губах, сижу у бара и смотрю в подвижную толпу. Нога на ногу, двенадцатисантиметровые шпильки с периодичностью маятника рассекают воздух, когда я покачиваю вверх-вниз дизайнерскими туфлями, наслаждаясь прекрасным вкусом диджея.
Музыка творит с людьми невообразимое. Музыка снимает маски. Музыка берет за руку, уносит на свою волну и задает свой темп, заставляет забыть о реальном мире, который существует за стенами клуба. Но не здесь.
Здесь живет другая реальность. Беззаботная. Легкомысленная. Творческая. Романтичная. Ее можно назвать какой угодно, но она точно не принадлежит той суете, которая течет вкупе со словом "надо" на улицах всего мира, которая что-то требует, крича на ухо "должен". Здесь легко, здесь моя стихия, здесь ноты в воздухе и музыка в сердце, в конце концов.
Тишина и покой, музыка и дрожащие от шума динамики – то черное и белое, любовь к которым легко уживается в моей сути. Тот резкий контраст, который существует в моей душе и держит на балансе мое сознание. Больше всего на свете я ненавижу толпу вокруг себя, шум людских голосов, и в то же время я всем сердцем обожаю вот эту атмосферу романтизма и драйва, которые растекаются между человеческими фигурами теплыми живыми нотами, заполняя весь зал целиком музыкальной энергией, умиротворяющей гармонией.
Люблю гармонию. Во всём. В скульптуре: форма и содержание – и есть гармония. В музыке – это правильно заданный темп и чувства. Гармония определяет искусство, и не важно что это – музыка ли, дизайн или монументальная скульптура. Весь мир искусства строится на гармонии, и это меня восхищает, не дает упасть, удерживает на плаву. Искусство – райский уголок в этом прогнившем мире, и я держусь за него, как за спасательный круг посреди голодного океана…
– Привет, красавица, – ко мне обращается незнакомец, сидящий по соседству. Подвыпивший, ухмыляется пьяной улыбкой. – Может, потанцуем?
Мужчина наклоняется ближе, ощущаю, как от него несет перегаром. Отшатываюсь.
– Как получишь билет в Рай, обязательно станцуем. А пока гуляй, мачо, и грехи замаливай, – со снисходительной усмешкой говорю я и ладонью аккуратно толкаю эту тушу от себя, внутренне поморщившись от омерзения.
Молодой мужчина за барной стойкой испускает смешок, и я переключаюсь на него.
– Что такое? – Поднимаю бровь, требуя пояснений.
Он качает головой:
– Ничего, – а сам прячет в уголках губ веселую усмешку.
Шевеление сбоку, и я резко бросаю взгляд на соседний стул. Нет, всё хорошо, мужчина просто встал и направился в сторону танцпола. Отказ не вызвал в нем агрессивную тактику поведения, и, к счастью, он не полез ко мне доказывать свою мужскую состоятельность. Редкий индивид. Фактически раритет, который с первого раза понимает намеки и слово "нет".
Я снова поворачиваюсь к бармену.
– Так что тебя рассмешило?
– Ты удивишься, если я скажу, что клеившийся к тебе мужик – бывший священник? – Потирая стакан, ухмыляется он и смотрит мне в глаза.
Уверенный взгляд, какой-то… взрослый. В этом мужчине что-то есть. Да, несомненно, за лукавым мальчишеским взглядом скрыто достоинство. У обычного бармена – и достоинство? Моя система сломалась.
А вот слова его ничуть не удивили.
– Нет, – хмыкаю я, рассматривая с любопытством его синие глаза, нос с горбинкой, тонкие губы.
Каштановые волосы уложены лаком, стрижка красивая, брутально-мужская. Черная безрукавка скрывает тело, но не руки. Опасные руки, сильные. Последняя мысль пугает, и я прекращаю его разглядывать.
– Нравлюсь?
Он нагло ухмыляется, и я с профессиональным равнодушием отвожу взгляд на танцпол, тут же потеряв к мужчине интерес.
Диджей прощается с возбужденной толпой, и на сцену выходит девушка в белом элегантном платье, которое ее определенно полнит. Ей нужно отказаться от белого цвета в гардеробе. Девушка не толстая, вовсе нет. Просто существует на свете категория женщин, которым белый цвет чертовски вреден – портит фигуру и общее впечатление от самопрезентации. Черный ремень или пояс ей в сегодняшнем образе явно не помешал бы. Но поет она красиво. Правда, субтон слабоват, не выходит он у нее. Я пою лучше.
Мысли о собственном вокале плавно перетекают на насущную проблему с поиском толкового преподавателя. Надо будет поискать такого в консерватории, прошерстить дома интернет, достать номер и договориться насчет занятий. Платных, естественно. Денег на репетитора хватит, гонорар за фильм оплатит эти расходы. В крайнем случае, я могу устроить концерт здесь или на любой другой площадке. Только вопрос в другом: нужно ли мне это сейчас, привлекать внимание? Нет, внимания я не боюсь, но и за лишней популярностью не гонюсь. Мне она тут, в России, ни к чему. Ни за этим я сюда приехала.
А вот охват мелких масштабов… почему нет?
И я снова решаю обратиться к бармену. Поворачиваюсь к стойке, но встречаюсь с глазами совершенно другого мужчины: какой-то кареглазый блондин разливает напитки и улыбается мне. Я хмурюсь, открываю рот, чтобы спросить о…
– Меня ищешь? – раздается справа, и я резко поворачиваю голову в сторону знакомого голоса.
– Ты…
– Роман великодушно согласился меня заменить. Так ведь, Ромчик? – синие глаза подмигивают второму бармену, и тот отвечает странно, не совсем по-дружески:
– Конечно, Илья Игоревич.
Илья морщится, ему явно не понравилось официальное к нему обращение.
– Илья Игоревич, значит? – хмыкаю я. – Ну и кто ты? Директор? Владелец клуба?
Удивительно, но он морщится во второй раз. Следовательно, я попала в точку, а он, надо полагать, хотел оставить в тайне сей момент. Что ж, не вышло. Я догадливая.
– Каюсь, – слегка понурив голову, шутит он и облокачивается на стойку, – я владелец этого заведения. Ты меня раскрыла. Может, для того, чтобы уровнять наше положение, ты раскроешь свою личность? Не замечал тебя раньше здесь. Приезжая? Или в гостях?
– И то, и другое, – отвечаю я и мысленно добавляю: "Я в гостях у родины".
– Говоришь загадками, мне нравится.
– Если рассчитываешь узнать обо мне больше, разочарую, ты не в моем вкусе.
"Софи, парней в твоем вкусе не существует. Мы ведь уже говорили об этом".
"Не лезь!"
– А какие в твоем? – Мужчина нисколько не расстраивается, улыбается обворожительно, даже немного ласково. Какой-то он неправильный, а еще, вопреки всему смыслу, в нем чувствуется родственная душа. Что-то есть в нем родное, что-то на грани узнавания. Не могу понять пока, что это.
Игнорирую его вопрос – ибо и этот туда же, сдался им всем мой вкус! – и спрашиваю собственно то, о чем хотела спросить изначально:
– Слушай, раз ты здесь владелец, не подскажешь, можно ли тут петь на постоянной основе? – Делаю жест в сторону сцены, где поет красивая девушка в том самом белом платье. Со светло-русыми волосами, собранными в идеальную шишку на затылке. Одна прядь, слева, волной струится, падает на высокую грудь.
– А ты поешь? – Вопрос задан с интересом, ему любопытно меня послушать.
– Пою, – отвечаю серьезно, и синие глаза оценивающе смотрят в мои, тоже синие при близком рассмотрении, но черные на расстоянии, на котором я привыкла держать людей от себя.
Мои глаза – прекрасная проекция меня самой: снаружи я неприступная, мрачная и холодная, внутри же – мягкая и чувствительная. За темной плотной пеленой прячется синяя душа, хрупкая и желающая всем добра.
– Спой, разрешаю. – Небрежно вскинутая рука указывает на сцену.
– Илья, ты, наверное, меня не понял, – говорю я со снисходительной усмешкой на губах, – я говорю о том, чтобы получать за это деньги.
– О-о-о, – картинно удивляется он, преувеличивая степень своего восхищения раза в три, – так ты настолько хорошо поешь! Тогда приглашаю на собеседование. Предлагаю пройти в мой кабинет, чтобы обсудить условия. А также я хочу услышать, как великолепно ты поешь.
Хочу двинуть ему по физиономии за откровенный флирт и зазывание в комнату для уединения, но тут совершенно случайно на глаза попадается знакомое полотно, и я от изумления забываю о своих желаниях.
– Это Фрида Кало? – Мой жадный взгляд ползет по репродукции, висящей подле стенда с алкогольными напитками, по центру стены, что находится за стойкой.
– Разбираешься в искусстве? – доносится сбоку, в тоне искренняя заинтересованность и легкие нотки недоверия, будто ему сложно в это поверить.
Плевать я хотела и на его сомнение, и на вопрос.
– Оригинал? – перевожу горящий взгляд на мужчину и вижу, как он не сводит с меня внимательных глаз, в них огонек проснулся: свет какой-то, живой и озорной.
– Да, – медленно кивает он и улыбается широко-широко.
– "Сломанная колонна"… быть этого не может… как? Откуда? Два года назад я своими глазами видела ее в музее Долорес Ольмедо. Как картина оказалась здесь? На стене твоего клуба?
С каждым моим словом он удивляется еще больше, глаза расширены, а вся его фигура подается вперед.
Инстинкт срабатывает молниеносно, я убираю руку со стола, и его ладонь встречается с поверхностью гранитной столешницы – оказывается там, где лежала моя кисть еще буквально секунду назад.
Если его и неприятно удивила моя реакция, то он предпочел не говорить об этом вслух.
– Да, это в самом деле Кало, и я приобрел ее год назад за баснословные деньги, когда был в Мехико.
– Шутишь? – Я прожигаю его холодным взглядом, и я предельно серьезна. – Ее нельзя купить.
– Можно, если знать рычаги давления и иметь при себе толстый кошелек.
Теперь с сомнением изучаю его я. Взрослое лицо, серьезное. И, кажется, не врет.
Я снова поворачиваюсь к картине.
– Невероятно, – шепчу себе под нос, но Илья слышит.
– Невероятно то, что ты ее знаешь. А не тот факт, что она висит у меня в клубе.
– Кстати, почему в клубе, а не дома под сигнализацией?
Он усмехается.
– Зачем? В моем доме ее почти никто не увидит. А тут видят все. Каждый сможет насладиться искусством. Зачем прятать? Пусть думают, что это хорошая копия и не имеет никакой ценности, вот и висит на самом видном месте, не привлекая злого внимания.
– Но я то знаю. – Мне не нравится его беспечность.
– А ты собираешься ее у меня выкрасть? – веселый лукавый взгляд блуждает по моему лицу, скользит вниз по голым плечам и вновь поднимается к глазам.
– Ты даже не знаешь моего имени, – резонно заявляю я, считая иронию в этом вопросе неуместной. – Как можно доверять той, кого видишь впервые в жизни, и рассказывать ей столь большой секрет? Ты дурак?
Илья смеется и, когда его смех прекращается, сообщает:
– Успокойся, я не дурак и не выставляю оригиналы там, где любой идиот может его стащить.
– Дай угадаю, он в кабинете? Оригинал.
Мужчина напрягается, сощуривает глаза.
– Значит, угадала, – вздыхаю с нескрываемым разочарованием. – Ты точно дурак, раз хранишь драгоценные произведения искусства в кабинете своего клуба. Отец моей подруги лишился таким образом двух своих картин, над которыми даже дышать боялся. Моне и Рубенс висели у него в рабочем кабинете на двадцатом этаже высотки. Даже в таких тяжелых условиях ворам удалось мастерство, именуемое кражей. Оба полотна вынесли из охраняемого здания, так и оставшись никем не замеченными. А тут всего-навсего какой-то клуб. Считай, проходной двор.
– Не беспокойся, картина в безопасности. Лучше скажи, тебе она нравится? – Илья переводит мое внимание на "Сломанную колонну", косит глаза на меня.
Пожимаю плечами.
– Она моя любимая.
Подождав пару секунд, он понимает, что продолжения так и не услышит.
– И всё? Я думал, ты скажешь о ней больше. Давай же, удиви меня. Что ты в ней видишь?
– А ты не хочешь для начала спросить мое имя?
– С точностью до девяносто девять и девять десятых процента ты не ответишь мне, поэтому нет. Так что? Что ты видишь?
И мы оба утыкаемся взглядами в работу Кало.
– Боль, – отзываюсь я через минуту хриплым голосом. – Она вся пропитана болью – она везде. Эта репродукция не похожа на остальные работы художницы, она куда мрачнее. В нем нет цветов, нет жизни. Пустой ландшафт и гвозди, много-много гвоздей, воткнутых в живую плоть. Холодный, жестокий металл, отравляющий жизнь. Фриде больно, и ей одиноко. Разбита как снаружи, так и внутри. Похожая атмосфера присутствует во многих ее картинах, но… эта тяжелее всех. Громче всех. Она так здесь уязвима, так одинока и будто бессильна. Но сила духа присутствует, как ни посмотри.