Мемнох-дьявол

– Совершенно верно. Он просто часами сидел рядом со мной и переводил сочинения Винкена. Я не свихнулся во многом благодаря ему. Оказавшись поблизости от нашего дома, отец Кевин – таково было его имя – всегда заглядывал, чтобы проведать Старого Капитана. Будь Старый Капитан католиком, отец Кевин непременно соборовал бы его. Постарайся понять. Ты не можешь судить людей, подобных Старому Капитану и отцу Кевину.

– О да! Как и мальчиков вроде тебя.

– А тут еще в последний год моей учебы мать завела себе отвратительного нового дружка – этакую сладенькую пародию на джентльмена, одного из тех людей с черной душой и сомнительным прошлым, кто при этом умеет хорошо и много говорить и смотрит на тебя сверху вниз. Его моложавое лицо было испещрено морщинками, отчего выглядело словно потрескавшимся. Он курил «Дю Морье». Мне кажется, что он даже собирался жениться на моей матери – ради дома, разумеется. Ты слушаешь меня?

– Да, конечно. Значит, после смерти Старого Капитана у тебя не осталось никого, кроме священника?

– Никого. Теперь ты понимаешь, в каком положении я оказался. Мы с отцом Кевином продолжали усердно трудиться. Ему нравилось приезжать ко мне в пансион. Обычно он оставлял машину на Филип-стрит, и мы поднимались в мою комнату – на втором этаже в передней части дома. Окнами она выходила на улицу, и оттуда были великолепно видны шутовские парады во время празднования Марди-Гра. Я вырос в полной уверенности, что нет ничего удивительного и необычного в том, что ежегодно весь город на целых две недели буквально сходит с ума. В общем, так или иначе, однажды ночью во время очередного парада мы, по обыкновению, не спали, однако совершенно не обращали внимания на происходящее за окном – абсолютно нормальная реакция местных жителей, которые за свою жизнь успели достаточно насмотреться на кавалькады из папье-маше, дешевые безделушки, факелы…

– Да, эти кошмарные багровые факелы… – перебил я его.

– Согласен…

Он вдруг умолк и задумчиво уставился в бокал с новой порцией выпивки, только что принесенный барменом.

– В чем дело? – встревожился я, потому что почувствовал, что и он чем-то взволнован. – Роджер, посмотри на меня. Не исчезай, продолжай свой рассказ. Что вам удалось выяснить из перевода? Эти книги действительно были кощунственными и богохульными? Роджер! Пожалуйста, не молчи!

Он вздрогнул и вышел из оцепенения. Потом поднял бокал и одним глотком выпил почти половину.

– Гадость, но мне нравится. «Сазерн Камфорт» стал первым спиртным напитком, который я попробовал, еще когда был совсем мальчишкой. – Он поднял на меня взгляд. – Я не исчезаю. Просто мне вдруг вспомнился дом, я словно вновь увидел его, ощутил его запах… Ты знаешь, как пахнет в комнатах стариков, в комнатах, где они живут много лет и где умирают? Но мне этот запах казался чудесным. Так о чем я говорил? Ах да. Итак, ночью, во время парада в честь Протея, отец Кевин сделал великое открытие: обе книги Винкен де Вайльд посвятил своей покровительнице Бланш де Вайльд, которая, как явствовало из текста и рисунков, содержавшихся на первых пяти страницах, была женой его брата Дэмиена. Это открытие заставляло совершенно по-новому интерпретировать и сами псалмы. Они были полны сладострастных обещаний, предложений и приглашений и даже, возможно, содержали в себе некий секретный шифр, с помощью которого назначались тайные свидания. В книгах неоднократно появлялось изображение одного и того же маленького садика – как ты понимаешь, я говорю о миниатюрах.

– Я знаю множество подобных примеров.

– И каждый раз в этом садике присутствовали фигурки обнаженного мужчины и пяти женщин, танцующих вокруг фонтана в каком-то средневековом замке, – во всяком случае, при пятикратном увеличении это выглядело именно так. И тут отца Кевина вдруг охватил неудержимый смех – он долго хохотал, не в силах остановиться.

«Стоит ли удивляться, что мы не видим здесь ни одного святого или сцены из Библии, – наконец смог заговорить он. – Этот твой Винкен де Вайльд был отъявленным еретиком. Не иначе как колдуном или одержимым. И он, конечно же, был влюблен в эту женщину, в Бланш». Надо сказать, что сделанное открытие скорее развеселило, чем ужаснуло отца Кевина.

«Знаешь, Роджер, – сказал он, – если ты сумеешь связаться с устроителями аукционов, то, вполне возможно, эти книги позволят тебе получить образование в университете Лойолы или Тулейна. Только не вздумай продавать их здесь. Поезжай в Нью-Йорк, обратись в „Баттерфилд и Баттерфилд“ или „Сотби“».

За последние два года он переписал для меня что-то около тридцати пяти стихов в переводе на английский – надо признать, что его прозаические переводы с латыни были сделаны абсолютно точно, – и теперь мы перечитывали их и тщательно изучали. Постепенно нам становилось понятным содержание книг в целом.

Еще нам удалось выяснить, что на самом деле книг было много, а в нашем распоряжении оказались первая и третья из них. Уже в третьей книге псалмы выражали безграничное восхищение Бланш; автор воспевал чистоту и доброту своей возлюбленной и постоянно сравнивал ее с Девой Марией. Кроме того, там содержались ответы на какие-то письма – судя по всему, женщина описывала в них свои страдания и те муки, которые ей приходилось терпеть во власти мужа.

Стихи великолепны, и вообще, книги сделаны столь искусно и талантливо, что тебе непременно следует их увидеть и прочесть. Ты должен отправиться в ту квартиру, где убил меня, и взять их.

– Значит, ты не продал книги, чтобы раздобыть средства на обучение в университете?

– Конечно нет. Ты только представь! Винкен устраивал оргии вместе с Бланш и ее четырьмя подругами! Я был заворожен и восхищен. Винкен стал для меня своего рода святым – я преклонялся перед силой его таланта, а сексуальность превратилась для меня в религию, потому что таковой она была для Винкена: каждым своим словом, в каждой строке он воспевал плотскую любовь. Пойми, я никогда искренне не придерживался какого-либо ортодоксального вероисповедания. И считал, что католическая церковь стоит на грани умирания, а протестантизм и вовсе смешон. Только много лет спустя я понял, что протестантская вера основана на мистике и проповедует то самое единение с Богом, которое столь яростно отстаивал Мейстер Экхарт и о котором писал Винкен.

– О, какое великодушие по отношению к протестантам! А что, Винкен действительно писал о единении с Богом?

– Да, через союз и единение с женщинами. Он высказывался весьма завуалированно и в то же время совершенно недвусмысленно. «Их объятия позволяли мне познать суть Троицы с гораздо большей ясностью, чем любые учения и объяснения…» – примерно в таком духе. Справедливости ради должен сказать, что в то время протестантская религия ассоциировалась у меня лишь с материализмом, бесплодием и туристами-баптистами, которые напивались в стельку на Бурбон-стрит только потому, что не осмеливались делать это в своих маленьких городишках.

– И когда же ты изменил свое отношение к протестантам? – спросил я.

– Я сейчас говорю не о частностях, а о своем отношении к религии в целом. В то время я не видел перспектив ни для одного из существовавших на Западе вероисповеданий. Дора сейчас придерживается практически того же мнения. Но о Доре мы поговорим позже.

– Вам удалось полностью закончить перевод?

– Да, как раз перед тем, как отца Кевина перевели на службу в другое место. Больше я его не видел. Позже он писал мне, но к тому времени я уже сбежал из дома.

Ни слова не сказав матери, я сел в автобус «Трейлвейз», потому что у них билет стоил на несколько центов дешевле, чем у «Грейхаунд», и перебрался в Сан-Франциско. Денег практически не было – в карманах у меня не нашлось бы на тот момент и семидесяти пяти долларов. Все, что когда-то давал мне Старый Капитан, я промотал, а после его смерти прикатили какие-то родственники из Джексона, штат Миссисипи, и вывезли вещи из его комнат.

Они забрали абсолютно все. Хотя, я думаю, Старый Капитан оставил кое-что и мне. Но мне было наплевать. Самым большим его подарком были книги. И еще – наши с ним ленчи в «Монтелеоне». Мы заказывали суп из стручков бамии, и Старый Капитан позволял мне крошить в него соленые крекеры и размешивать, пока суп не превращался в кашу. Это было мое любимое блюдо.

Да-а… Так о чем я говорил? Я купил билет до Калифорнии, а оставшиеся деньги распределил таким образом, чтобы на каждой остановке съедать хотя бы по куску пирога с кофе. И в какой-то момент я вдруг осознал, что точка возврата осталась позади. По-моему, это произошло в одном из городков Техаса. То есть я хочу сказать, что, даже если бы мне в тот момент захотелось вернуться, денег на обратную дорогу уже не хватило бы. Если мне не изменяет память, столь забавные мысли пришли мне в голову ночью, а городок, кажется, назывался Эль-Пасо. Так или иначе, путь назад был отрезан.

Меня ждал Сан-Франциско! Я рвался в Хейт-Эшбери, чтобы исполнить свою мечту: создать там новый культ, основанный на идеях Винкена и прославляющий любовь и согласие, культ, главным лозунгом которого должно было стать провозглашение божественности сексуального единения. И в доказательство я жаждал показать своим последователям книги Винкена. Да, я мечтал именно об этом, хотя, должен тебе признаться, сам в Бога совершенно не верил.

Не прошло, однако, и трех месяцев, когда я понял, что отнюдь не одинок и не оригинален в своих убеждениях. Город был буквально заполонен хиппи, которые исповедовали свободную любовь и нищенство. И хотя я регулярно рассказывал о Винкене огромному числу своих разгульных, полуопустившихся, вольно живущих друзей, хотя я показывал им книги и читал псалмы – самые безобидные, конечно…

– Могу себе представить…

– …Моим главным и основным занятием стала работа в качестве менеджера тройки рок-музыкантов, которые мечтали о славе и считали ниже своего достоинства держать в голове сроки и условия контрактов или собирать выручку от концертов. Один из них – мы звали его Блю – на самом деле пел хорошо. У него был красивый тенор с широким диапазоном. Группа имела успех. Во всяком случае, нам так казалось.

Письмо отца Кевина я все же получил. Мы обитали тогда в мансарде «Спреклз Мэншн» в районе Буэна-Виста-парка. Ты знаешь этот дом?

– Да, знаю. Сейчас там отель.

– Правильно. Но отелем он стал много позже, после ремонта и реставрации. А в те времена это был частный дом с танцевальным залом на верхнем этаже; там же имелись маленькая кухонька и ванная. Их-то я и арендовал. Такого понятия, как «ночлег и завтрак», тогда еще не существовало. Музыканты просто жили там, пользовались кухней и одной на всех грязной ванной, репетировали. А днем, когда они спали вповалку на полу, я предавался собственным мечтам – о Винкене, о том, где и как найти как можно больше сведений об этом человеке и о его стихах о любви. Меня посещали самые разнообразные фантазии, и все они были связаны с Винкеном.

Я часто вспоминаю ту мансарду. Окна с широкими подоконниками и висевшими клочьями драными бархатными шторами выходили сразу на три стороны, за исключением востока, насколько я помню. Но я не силен в определении сторон света. Сан-Франциско оттуда был виден как на ладони. Мы обожали часами напролет сидеть в глубоких оконных нишах и разговаривать. Моим друзьям нравились рассказы о Винкене. Мы даже собирались написать несколько песен на его стихи. К сожалению, так ничего и не написали.

– Он превратился для тебя в навязчивую идею.

– Да, я был словно одержимый. Лестат, прошу, не важно, веришь ты мне или нет, но, после того как мы закончим нашу беседу, ты должен вернуться в квартиру и забрать книги. Они все там. Все, созданные Винкеном, до единой. Я поставил себе целью жизни собрать их. Ради них я связался с наркотиками. И даже вернулся в Хейт.

Я говорил об отце Кевине. Он прислал мне письмо, в котором сообщил, что просмотрел несколько старых рукописей и нашел в них упоминания о Винкене де Вайльде – о том, что тот был еретиком, главой какой-то секты, и что его казнили. Его учение пользовалось популярностью только у женщин и подверглось официальному осуждению со стороны церкви. Отец Кевин писал, что вся эта история «давно ушла в прошлое» и мне следует продать книги. Он обещал сообщить мне подробности, однако больше я от него ничего не получил. А два месяца спустя под влиянием момента я совершил несколько убийств, и обстоятельства резко изменились.

– Это было связано с торговлей наркотиками?

– В определенной мере. Только прокололся не я. Виноват был Блю. Он занимался этим бизнесом гораздо активнее меня. Таскал травку чемоданами, в то время как я обходился маленькими пакетиками. Доход был невелик, но мне хватало. А Блю торговал по-крупному и однажды потерял два килограмма. Никто не знал, что произошло и куда они подевались. Мы предполагали, что Блю просто забыл их в такси, но точно так ничего и не выяснили.

В те годы в наркобизнесе крутилось великое множество глупых, наивных юнцов. Они «входили в дело», даже не подозревая о грозящей им опасности, о том, что те, кто снабжает их «товаром», люди серьезные и жестокие, которым ничего не стоит пристрелить на месте любого. Блю надеялся выкрутиться и придумал какое-то дурацкое объяснение – вроде того, что его якобы ограбили приятели. Или еще что-то в том же духе – не знаю. По его словам, партнеры поверили ему и даже снабдили оружием.

Они предупредили Блю, что, возможно, настанет момент, когда ему придется воспользоваться пистолетом. Однако он, конечно, и не подумает это делать, заявил нам Блю и спрятал пистолет в кухонный шкаф. Мне кажется, когда человек глуп да еще и под завязку накачан наркотиками, он искренне уверен, что все вокруг думают и чувствуют точно так же, как он. Блю, во всяком случае, уверял, что те ребята, мол, ничем не отличаются от нас, что волноваться не о чем, все будет в порядке и все это одни только разговоры, а мы все скоро станем не менее знаменитыми, чем Дженис Джоплин и ее группа «Биг Бразер».

Но однажды днем они все же пришли по его душу. Кроме нас, в доме никого не было.

Блю встретил посетителей – их было двое – у дверей танцевального зала и принялся заговаривать им зубы. Меня гости не видели – я сидел в кухне и поначалу даже не прислушивался к тому, что происходило в зале. Не помню точно, но, кажется, я изучал книги Винкена. Однако постепенно до меня стал доходить смысл их беседы.

Эти двое пришли, чтобы убить Блю. Ровными, монотонными голосами они упорно твердили, что все в порядке, что он должен поехать с ними, причем следует поторопиться, потому что они спешат. Нет, он не может приехать позже, объясняли они, им велено привезти его. Ну и так далее, в том же духе. А потом один из них очень тихо, но зловеще сказал: «Все, хватит, парень, поехали». И Блю вдруг замолчал – я больше не слышал всей этой хипповой болтовни типа: «Все образуется, брат… Я не сделал ничего плохого, брат…» В зале стояла гробовая тишина. Я вдруг понял, что вот сейчас они увезут Блю, пристрелят его где-нибудь, а тело утопят, и почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Такое уже не раз случалось с парнями вроде него – я читал об этом в газетах. Шансов у него не было.

Времени на размышления не оставалось, да я и не в состоянии был здраво рассуждать, даже забыл о пистолете, лежавшем в кухонном шкафу. Охваченный порывом, я выскочил в зал и увидел там двух мужчин: оба были значительно старше нас и внешне не имели ничего общего с хиппи. Они не походили даже на «ангелов ада» – обыкновенные киллеры. При виде меня у них буквально челюсти отвисли, ибо они явно не ожидали встретить какое-либо препятствие на своем пути и даже не предполагали, что кто-то осмелится помешать им увести моего приятеля.

Думаю, ты уже узнал обо мне достаточно, чтобы понять, что я был столь же тщеславен, как и ты, а кроме того, меня никогда не покидала убежденность в собственной необыкновенности и вера в судьбу. Танцующей походкой я стремительно, едва ли не рассыпая на ходу искры, бросился к непрошеным гостям, а в голове билась только одна мысль: «Если Блю может умереть, значит та же участь, вполне возможно, ждет и меня, а мне совсем не светит получить тому доказательство».

– Представляю…