Рассказывая сказки

– Ага. Никто ее не видел.

– Появился свидетель. Студент, который ее знал. Клянется, что в тот день она была на вокзале Кингс-Кросс. Я поговорила с парнем. Если он врет, то я – модель ню на обложке «Вог».

– Дело не только в том, что я думал, что она убила ту школьницу. – Майкл почувствовал, что ему нужно объясниться. – Я винил ее и в смерти Пег тоже.

– Пег верила, что она совершила убийство?

Он покачал головой.

– Ни минуты. Она боролась за Джини, говорила с прессой, с полицией, с адвокатами. Это ее измотало.

– Ну, ваше отношение ей вряд ли помогло, упертый вы болван.

Ему нечего было на это ответить, и он налил чай, предварительно взболтав чайник, чтобы было покрепче. Она тяжело уселась в кресло. Он аккуратно поставил кружку на маленький столик перед ней и с тревогой ждал, пока она снимала пробу.

– Идеально, – сказала она. – Как я люблю.

Он сел на свое место и ждал ее объяснений.

– Я Вера Стэнхоуп. Инспектор. Полиция Нортумберленда. В таких делах присылают полицейских из других округов. Посмотреть свежим взглядом, понимаете? Проверить, все ли было сделано правильно в первый раз.

– Раньше тут руководила женщина. – Сначала ему это казалось странным. Женщина руководит командой мужчин. Но когда они пару раз встретились, он понял, как ей это удавалось.

– Руководила, значит, – произнесла Вера задумчиво.

– Как ее звали? – Память всегда подводила его, когда дело касалось имен. Он видел лишь силуэт женщины, сидевшей на кухне в их доме в Пойнте. Из окна за спиной на нее лился тусклый зимний свет. Она была очень симпатичной, в черном костюме, короткой юбке, пиджаке по фигуре. Он обратил внимание на ее ноги в тонких черных колготках. И хотя они говорили о Джини и убийстве, он поймал себя на том, что смотрит на ее ноги и представляет себе, как касается их.

– Флетчер, – сказала Вера. – Кэролайн Флетчер.

– Она считала, что Джини виновна. С самого начала. Не то, чтобы она была с нами невежлива. Может, как раз поэтому я все понял, по тому, как она общалась. С сочувствием, понимаете? С жалостью. Она знала, через что нам придется пройти, когда дело дойдет до суда.

– Она оставила службу какое-то время назад, – сказала Вера. – На этот раз придется вам иметь дело со мной. А я не такая симпатичная.

– Зато общаться проще. – Ему было трудно говорить с инспектором Флетчер. Она задавала много вопросов, но у него было такое чувство, что она не слушает ответы, что за вежливой улыбкой и ясными глазами уже быстро делаются какие-то выводы, и они никак не связаны с тем, что он говорит.

– Вот для чего я здесь, – сказала Вера. – Я хочу, чтобы вы со мной пообщались.

– Я мог помочь ей с досрочным, – сказал он вдруг. – Если бы сказал, что она может остаться здесь, что я ее поддержу, когда она выйдет. Если бы я поверил ей, она бы все еще была жива.

Она поставила кружку и посмотрела на него, сердито сжав губы.

Он подумал, что она на него накричит, выскажет ему все, что думает насчет его недоверия к дочери.

– Не вы ее туда засадили. – Она говорила очень медленно и отчетливо, нажимая на каждый слог, словно отбивая такт. – А мы. Мы. Полиция и Королевская прокуратура, судья и присяжные. Не вы. Вы не виноваты.

Он не поверил ей, но был благодарен за эти слова.

– Что вы хотите знать?

– Все, – сказала она. – Все о том времени.

– Не уверен, что смогу вспомнить. И я могу что-нибудь напутать, какие-нибудь детали.

– Ну, – сказала она, – как раз с деталями проблем не бывает. Они запоминаются лучше всего.

Глава восьмая

Пег была единственным человеком, с кем Майкл мог вот так говорить. Когда Майкл прерывался, чтобы взглянуть на Веру, проверить, слушает ли она, оценить ее реакцию на его слова, он каждый раз поражался, потому что почти ожидал увидеть лицо жены. Вера слушала всегда.

Он начал сначала.

– Я никогда не думал о детишках. Я думал, мы и так счастливы. Но для Пег это было важно. Думаю, ей хотелось иметь большую семью – у нее было четверо сестер. У ее отца была ферма недалеко от Хорнси. Когда она поняла, что беременна, была вне себя от восторга. Она уже потеряла всякую надежду, что это произойдет. Ну, я был рад за нее, но не понимал, как это может сделать жизнь еще лучше.

А потом родилась Джини, в ночь большого весеннего половодья. Она была длинной и тощей, даже младенцем, с густыми черными волосами.

– Вы тогда жили в Пойнте?

– Ага, из-за работы. Мы думали, что для ребенка место тоже сойдет. Просторно: было, где побегать. Хороший свежий воздух. И не одиноко – у спасателей, живших по соседству, тоже были дети, а когда она выросла, Пег возила ее в детский садик в Элвет. Но ей никогда не нужна была компания, даже когда она была маленькая. Всегда в окружении книг и музыки. С самого начала.

Он поднял взгляд.

– Пег всегда говорила, что она пошла в меня, но я этого не замечал. Я не любитель книг. «Джини гордая и упрямая, – говорила она. – От кого это у нее, по-твоему?»

– Я пытаюсь найти ее друзей, – сказала Вера. – Мне бы хотелось поговорить с людьми, которые ее знали. Наверняка в школе были какие-нибудь девочки…

– Наверное, подружки были. Девочки из школы, как вы говорите. Она ходила к ним на дни рождения, а Пег приглашала их к нам на чай. – Он вспомнил о тех днях. Дом, казалось, был ими полон – маленькими симпатичными девчонками в нарядных платьях, которые хихикали, болтали и гонялись друг за дружкой по саду. – Но я видел, что Джини ни с кем из них не близка. В ней было что-то траурное. Она воспринимала жизнь слишком серьезно. Не знаю, откуда это в ней. Мы с Пег всегда любили похохотать.

– Что насчет парней?

– В школе никого не было. Она говорила, что слишком занята экзаменами. Пег иногда ее поддразнивала на этот счет, говорила, что нельзя провести всю жизнь в трудах. А она отвечала – крайне серьезно: «Но, мам, мне нравится работать». Может, в университете и были ребята, но мы об этом ничего не знали. Она уехала в Лидс. Оставалась на связи – звонила матери раз в неделю, периодически приезжала домой по воскресеньям. Но никогда не упоминала о парне. – Он остановился. – Может, кто-то и был. Может, она рассказала Пег и попросила не говорить мне. Она считала, что я ее все время критикую. Может, так и было. Я должен был приложить больше усилий, чтобы с ней поладить.

– А она должна была приложить больше усилий, чтобы поладить с вами, – мягко сказала Вера.

– Нет. Раньше я тоже так считал. Но я слишком много думал о себе.

– Что вы имеете в виду?

Объяснить было сложно. Так, чтобы не звучало, как хвастовство. А сейчас было не время бахвалиться.

– Тогда я был не последним человеком на деревне. Член приходского совета. Рулевой на катере, который подводит лоцманов к кораблям на реке. Если вы бывали в Пойнте, то видели их. Пришвартованные к длинному пирсу.

Она кивнула.

– В этом есть свой кайф. Особое возбуждение. Ради него ты этим и занимаешься. Но в то же время это достойная работа, и ты полагаешь, что заслуживаешь уважения. – Он снова помедлил. – Пег считала, что дети ничем не обязаны родителям. Говорила, что они не просят их рожать. Все обязательства – только у родителей. Тогда я этого не понимал, но сейчас мне кажется, что она была права.

Вера не высказала никакого мнения на этот счет.

– У меня самой никогда не было детей, – сказала она.