Пять минут жизни

– Спасибо, Джим, – поблагодарила она, взяв новую ручку. – Вы чудо.

С амнезией или нет, Тея дружелюбно принимала всех, кого встречала. Такая жизнерадостная. Я бы поспорил на хорошие деньги, что в школе она была невероятно популярной. Красивая, талантливая девушка, которую просто не получается не любить.

– Джим?

– Д-да?

– Ты пялишься. – Она кокетливо похлопала ресницами. – О чем ты думаешь?

– О тебе. – Что-то в ее прямоте требовало взамен правды. – Я думал, была ли ты такой же хорошей художницей в старшей школе.

– Я была египтологом, – сказала она, кивнув на свой рисунок.

– Египтологом? – переспросил я. – Не этимологом?

Ее лицо сморщилось.

– Что?

– Ой. Н-н-ничего. Рита сказала…

– Кто такая Рита?

«Дерьмо. Блин. Перенаправь ее».

– Ты изучала Египет? – спросил я, указывая на рисунок.

– Думаю, по всей логике, да. Моя старая работа. – Тея улыбнулась шире и запрокинула голову, чтобы посмотреть на меня. – Присядь, а? Ты нависаешь.

«Теперь и я в ее повторах».

– Люблю эти все египетские штуки, – продолжила Тея. – Вся их история напичкана ритуалами, богами, монументами и романтикой. Во всех хороших историях должна быть романтика. Любовь. Без любви – какой в них смысл?

– Я в этом не эксперт, – медленно признался я.

– Нет? Ты не романтик? Уверен? А как по мне, ты вылитый Марк Антоний. Куча доспехов снаружи, но внутри… – Она поморщилась. – Ой. Опять я за свое. У меня нулевой фильтр между головой и языком, если ты еще не заметил. Сестра всегда меня осаживает, но я называю вещи своими именами. Жизнь коротка, не так ли?

«Очень коротка, Тея. Всего пять минут».

– Ты мало говоришь, Джим?

– Немного.

– Я тебе еще не надоела?

– Нет, все хорошо.

«Все хорошо. Боже».

– Джим, Джим, Джим. – Тея склонила голову набок. – Это от Джеймса, верно? Но тебе больше подходит Джимми. Джимми с добрыми глазами. Ты не против, если я буду звать тебя так?

Почему этот простой вопрос разбил мне сердце, я понятия не имел, но казалось, что Тея выстраивает между нами мостик длиной в годы, вместо нескольких минут.

«Будь профессионалом. Вели ей звать тебя Джим».

– Н-н-нет. Я не против.

Тея наклонилась над столом, сострадание смягчило ее черты.

– У тебя есть заикание, Джимми?

Я почти сказал ей, что оно вылезало только тогда, когда я нервничал или злился. Тогда Тея могла бы спросить, неужели она заставляет меня нервничать. Кокетливо рассмеялась бы, а потом сказала, мол, ей плевать, что я заикаюсь, лишь бы продолжал говорить с ней, и что мое заикание не самая интересная вещь во мне…

«Боже, вот я влип».

Мне пришло в голову, что я мог бы изменить сценарий. Мог сказать ей что угодно. Мог трахнуться с ней, и через несколько минут она бы все забыла.

Мне даже плохо стало от этой мысли.

Жестокий человек, хулиган – Тоби – трахнулся бы с ней. Посмеялся бы над ее растерянностью и страхом и оправдал себя по той же причине – Тея ничего бы не помнила.

Но я-то помню.

«Кто-то должен присматривать за ней».

– Я заикаюсь только иногда. В детстве было хуже.

– Тебя за это травили?

– Да.

Ее губы скривились.

– Долбаные хулиганы. Прости, Джимми. Все такие задиры – просто трусы, которые пытаются скрыть свою слабость, переводя внимание на кого-то другого. – Она посмотрела на меня. – Но тебе, наверное, от этого не легче?

– Что было – то было. Прошлого не изменить.

– А ты крутой парень. Как Марк Антоний. Стойкий солдат, но твои глаза тебя выдают.

Я кашлянул. «Перенаправь ее».

– Марк Антоний, – повторил я и кивнул на ее рисунок. – Он тоже из твоих знаний о Египте?

Тея положила щеку на сложенные руки, словно грелась у огня.

– Марк Антоний как раз был романтиком. Они с Клеопатрой любили друг друга. Ради нее он пошел на войну. Умер за нее. Когда ей сказали, что он мертв, она положила руку в корзину со змеями. Можешь себе представить? Любить кого-то настолько сильно, что жить без него не хочешь?

– Нет. Не могу.