Потерянный ребенок

Ребекка со злостью смахнула слезу. Ее голова раскалывалась: она никак не могла объяснить этому мужчине, что значило жить с таким человеком, как ее отец.

– Она ничего не сделала. Он не ждал, когда мы совершим ошибку. Может, я где-то оставила карандаш, может, мама неправильно сложила полотенце. Мой отец страдает от военного невроза. Он какое-то время лечился в психиатрической лечебнице Гринуэйс, но так и не оправился до конца. У него ужасный характер, и даже малейший шум или раздражение могут вызвать у него приступ.

– И все же что-то особенное случилось сегодня и разозлило его, так? Вы упоминали, что прогуливали уроки.

Полицейский пристально смотрел на нее, держа ручку наготове.

Ребекка закрыла глаза и погрузилась в воспоминания о предыдущем дне, когда она была совершенно другим человеком – маленькой девочкой, у которой была семья, которая сидела у кабинета директора, разглядывала оранжевый ковер с кружевными узорами и прислушивалась к голосам, звучащим за дверью.

– Дело в этом мальчишке, Робертсе, он оказывает на нее дурное влияние.

Директор говорил громко, и Ребекка могла представить, как он расхаживает по кабинету перед ее родителями, держа руки за спиной.

– Они живут на соседней ферме. Когда я лечился в Гринуэйсе, Тед Робертс дал моей жене работу. – Голос ее отца был тихим, как и всегда, когда они находились за пределами своего уединенного жилища. – В результате Ребекка и Харви выросли вместе. К сожалению, меня не было рядом, чтобы пресечь эту их привычку проводить чрезмерное количество времени вместе.

– Что ж, мистер Уотерхаус, на вашем месте я бы доверился своим инстинктам. Я-то думал, что Ребекка хочет добиться в жизни чего-то большего, но, боюсь, теперь ее устроит и жизнь жены фермера. Общение с этим мальчишкой оказывает пагубный эффект в том числе и на ее успеваемость.

– Успеваемость? – взволновано повторила мать. – Учеба для нее очень важна, ведь она хочет стать врачом… – Но тут же она замолчала, словно ей стало стыдно за свою несдержанность.

– Теперь поздно волноваться, Гарриет. Я предупреждал тебя об этих людях.

– Что ж, полагаю, амбиции большинства девушек отходят на второй план, когда они влюбляются, – сказал директор так, словно это было само собой разумеющимся.

– Влюбляются? – Отец все же повысил голос, хотя и старался этого не делать. – Ей тринадцать, ради всего святого.

– Могу я спросить, были ли у вас в последнее время проблемы дома? – осторожно поинтересовался директор.

– Никаких, не припомню, чтобы они были. А ты, Гарриет?

Ребекка затаила дыхание. Они обе знали, почему она прогуляла в тот день школу, почему так отчаянно хотела повидаться с Харви. Отец собирался увезти ее как можно дальше от «Сивью» и от Харви – от всего того, без чего она не смогла бы выжить.

Ее успеваемость упала не из-за Харви, а потому, что она устала постоянно жить в страхе, потому, что ее ночные кошмары сменялись только кошмарами наяву, и потому, что каждый день она ходила по тонкому льду. Ей было страшно заходить в комнату, если в ней был отец; до одиннадцати лет она писалась в кровать, боясь встать ночью в туалет, потому что она могла бы столкнуться в коридоре с отцом; она испытывала почти что облегчение, когда видела, как отец бьет мать, потому что ждать начала очередных побоев и не знать, когда же они начнутся, было куда более невыносимо. Каждый раз мать извинялась перед ним, оправдывала его, прикрывая окровавленный рот и пытаясь отмыть кровь с лица над керамической раковиной в их крохотной кухоньке.

– Почему вам вдруг захотелось сегодня уйти из школы без разрешения? – спросил детектив-инспектор Гиббс, возвращая ее в настоящее.

– Я пошла попрощаться с Харви, – тихо ответила Ребекка. Все ее тело уже трясло, у нее начинался шок.

– Перед вашим переездом? – Гиббс дождался ее кивка, прежде чем записать ее показания на бумаге.

– Он работает разнорабочим в психиатрической лечебнице Гринуэйс. У них ферма, на которой трудятся пациенты. Харви и его отец на неделе ходят в местный паб, и я знала, что не увижу его до отъезда.

Ребекка закрыла глаза и медленно выдохнула, пытаясь побороть приступ тошноты.

– Влюбились, что ли?

– Тед и Харви для меня как члены семьи. Они приютили маму, когда я была совсем маленькой, когда отца поместили в Гринуэйс. Без их помощи мы бы оказались на улице.

Детектив-инспектор Гиббс медленно кивнул.

– И как вы добрались до лечебницы, после того как прогуляли школу?

– Я села на автобус.

Живот у Ребекки сводило от боли. Гигиеническая прокладка натерла кожу, и она была уверена, что ее пора сменить, но у нее с собой не было ничего, кроме ночной рубашки и пледа. Она ненавидела свое тело за то, что оно с ней делало – за грязь, за боль, и не только в животе, у нее ныла спина и сводило ноги. Она ненавидела волосы у себя на лобке, растущую грудь, которая все больше выступала и при этом побаливала. Она не хотела, чтобы ее тело менялось, она не видела в этом ничего хорошего. В то время как одноклассницы Ребекки уже хихикали, обсуждая вопросы брака и детей, мысль о замужестве наполняла ее ужасом.

– Никогда не выходи замуж, Ребекка, неблагодарное это дело, – прошептала ей мать однажды вечером, когда они чистили картошку к ужину. – Я отложила немного денег на банковский счет для твоей учебы в медицинском. – Она выглянула в гостиную, где Джейкоб читал газету, и снова посмотрела на Ребекку. – Не нужно никому об этом говорить. Пообещай мне, что ты закончишь учебу, что бы ни случилось.

Она вздрогнула, когда мать достала почтовый буклет из кухонного шкафа и вложила его ей в руки. Вечно царившее в доме напряжение, казалось, усилилось еще больше, и Ребекке отчего-то захотелось плакать.

– Пообещай мне.

– Обещаю.

Все началось в тот день, когда он вернулся домой из Гринуэйса. Маленькая Ребекка с удивлением смотрела на покрытое шрамами лицо отца, который не сводил с нее своих печальных глаз и натянуто улыбался.

– Почему, мамочка? Почему он кричит на тебя и делает тебе больно?

Комок в животе, который появился с приходом этого незнакомца, уже пагубно влиял на ее детское бесстрашие. Теперь везде, куда бы она ни пошла, за ней следовало черное облако. Теперь она больше всего на свете ненавидела оставаться с ним одной, теперь она пряталась за спиной матери всякий раз, когда он в дурном настроении выходил из спальни, глядя перед собой ничего не видящими глазами.

– Теперь дома все будет по-другому, солнце мое, потому что папе немного грустно и страшно после сражений на войне. Но ты должна быть рядом с теми, кого ты любишь, даже если они не так добры и милы с тобой, как тебе бы хотелось. Ему скоро полегчает.

Когда Ребекке было пять, та жизнь, которую она знала, кончилась. Беззаботная и веселая жизнь в их доме за одну ночь обернулась тюремным заключением. Постоянно звучащий смех, запах моря, доносимый легким ветром через открытые окна, музыка по радио… Когда отец вошел в дверь их дома, радость покинула сердце матери.

– И что произошло, когда вы добрались до Гринуэйса? – спросил детектив-инспектор Гиббс, наклоняясь вперед за чашкой с уже холодным кофе.

Ребекка вспомнила вчерашний день. Когда она вышла из автобуса, холод пронизывал до костей, словно предупреждая ее о том, что ей стоит вернуться назад. Чувствуя странную тревогу, она подошла к трехэтажному зданию в готическом стиле на окраине Чичестера. Его высокие кованые ворота служили пугающим напоминанием о том, что, стоило ей только оказаться внутри – и выбраться наружу было уже почти невозможно.

Вскоре после того, как ворота захлопнулись за Ребеккой, ей преградил путь мужчина с гладко выбритым лицом.

– Какая у вас дата рождения? – спросил он, аккуратно переступая с одной ноги на другую и глядя в пол.

– Не бойся. Скажи Джорджу, какая у тебя дата рождения, и он ответит, в какой день недели ты родилась.

Ребекка с облегчением обернулась и увидела улыбающегося Харви, одетого в грязный рабочий комбинезон. Его голубые глаза закрывала челка русых волос.

– Хорошо. Я родилась восьмого января 1947 года.

К ее изумлению, Джордж, не думая ни секунды, выпалил:

– В среду.

Посмотрев на нее, он добавил:

– Вы та девушка с картины.

– Невероятно. Как он это сделал? – спросила Ребекка. – И о какой картине он говорит? – добавила она, хмурясь.

Харви пожал плечами.