Грозовой перевал

– Чего надо? – заорал он. – Хозяин в загоне для овец. Хотите с ним поговорить – обойдите вокруг житницы.

– Неужели дома никого, кто открыл бы дверь? – громко прокричал я в ответ.

– Есть хозяйка, и она не откроет, хоть до ночи ломитесь.

– Почему? Джозеф, разве ты не можешь ей сказать, кто я?

– Ну уж нет! Сами разбирайтесь, – пробормотала голова, исчезая.

Повалил густой снег. Я схватился за ручку, и тут с заднего двора вышел молодой человек без верхней одежды, с вилами на плече. Он велел следовать за ним и, пройдя через прачечную и мощеную площадку с сараем для угля, насосом и голубятней, мы наконец очутились в том большом, теплом, прекрасном помещении, где меня принимали в прошлый раз. В очаге приятно пылал огромный костер, сложенный из угля, торфа и дров; возле стола, накрытого для сытной вечерней трапезы, я с удовольствием увидел «хозяйку», о чьем существовании прежде не догадывался. Я поклонился и подождал в надежде, что она предложит мне сесть. Она молчала, откинувшись на спинку кресла, и смотрела на меня.

– Суровая погода! – воскликнул я. – Боюсь, миссис Хитклиф, на двери остались отметины – ваши слуги не спешили отворять, и пришлось изрядно потрудиться, чтобы меня услышали.

Она и рта не раскрыла. Я уставился на нее – она уставилась в ответ и смотрела холодным, равнодушным взглядом, крайне конфузным и неприятным.

– Сядьте, – угрюмо бросил молодой человек. – Он скоро придет.

Я подчинился, хмыкнул и позвал негодяйку Юнону, которая при второй встрече соизволила дернуть кончиком хвоста в доказательство того, что мы знакомы.

– Красивая собака! – сделал я второй заход. – Намерены ли вы расстаться с малышами, мадам?

– Щенки не мои, – огрызнулась любезная хозяйка, способная дать фору самому Хитклифу.

– Ах, так ваши любимицы вон там? – продолжил я, кивнув на подстилку в углу, где вроде бы лежали кошки.

– Странный выбор для любимиц! – презрительно заметила она.

К несчастью, я принял за кошек мертвых кроликов. Я смущенно хмыкнул и придвинулся к очагу, повторив свое наблюдение о ненастной погоде.

– Напрасно из дому вышли, – проговорила она, поднимаясь с кресла, и сняла с каминной полки две раскрашенные банки.

Прежде она сидела вдали от света, теперь же я наконец разглядел и фигуру, и лицо. Стройная, почти девочка – восхитительно сложена, с самым изумительным личиком, какое мне доводилось видеть: черты мелкие, очень правильные; белокурые или скорее золотистые локоны свободно падают на нежную шейку; и глаза, гляди они приветливее, были бы совершенно неотразимы. К счастью для моего влюбчивого сердца, единственное чувство, которое они выражали, колебалось где-то между презрением и отчаянием, несколько противоестественным для столь юных лет. Банки стояли почти вне ее досягаемости, и я дернулся помочь; она напустилась на меня, словно скряга, занятый подсчетом своих сокровищ, к которому сунулись с непрошеным участием.

– Помогать ни к чему! – отрывисто бросила она. – Сама достану.

– Прошу прощения! – поспешил извиниться я.

– К чаю вас звали? – осведомилась она, повязав фартук поверх аккуратного черного платья и занеся ложку заварки над чайником.

– С удовольствием выпью чашечку, – уклончиво ответил я.

– Вас пригласили? – допытывалась она.

– Нет, – улыбнулся я. – Кому как не вам приглашать гостей!

Она швырнула заварку и ложку обратно в банку, с досадой села в кресло, насупилась и выпятила алую нижнюю губу, словно ребенок, готовый разреветься.

Тем временем молодой человек накинул потрепанную куртку и, встав напротив жаркого пламени, смерил меня таким взглядом, словно нас разделяла смертельная вражда. Я усомнился, что он слуга: несмотря на убогую одежонку и грубость манер, полное отсутствие чувства собственного превосходства, которое отличало мистера и миссис Хитклиф, несмотря на нечесаные, кое-как обкромсанные каштановые кудри, косматые баки во всю щеку и загорелые, словно у деревенского батрака, руки, проскальзывало в нем некое вольнолюбие, почти надменность; к тому же он ничуть не выказывал перед хозяйкой дома усердия слуги. Не имея прямых доказательств статуса юноши, я счел за лучшее игнорировать его странное поведение. Минут через пять появился Хитклиф, отчасти положив конец неловкости моего положения.

– Вот я и пришел, сэр, как обещался! – воскликнул я, напуская на себя бодрый вид. – Боюсь, мне придется искать у вас пристанища от непогоды в ближайшие полчаса!

– Полчаса? – повторил он, стряхивая с одежды белые хлопья. – Как вам вообще пришло в голову бродить тут в пургу? Неужели не знаете, что рискуете заблудиться среди болот? В подобные вечера и старожилы часто теряют дорогу, и я вас уверяю, что в ближайшее время погода вряд ли изменится.

– Возьму в провожатые одного из ваших работников, потом пусть заночует в усадьбе… Ну как, отпустите кого-нибудь?

– Нет, не могу.

– Ах вот как! Что ж, придется как-нибудь самому…

Хитклиф хмыкнул.

– Чай сегодня будет? – требовательно обратился он к молодому человеку в потрепанной куртке, переводившему свирепый взгляд с меня на юную леди.

– Ему наливать? – уточнила она у Хитклифа.

– Заваривайте, да поскорее! – рыкнул он так гневно, что я невольно вздрогнул. Самый тон выдавал натуру пропащую. Теперь я не назвал бы Хитклифа славным парнем. Когда приготовления завершились, он пригласил меня фразой: «Ну же, сэр, двигайте свое кресло ближе». И все мы, включая юнца-деревенщину, подсели к столу и принялись за еду в полном молчании.

Я решил, что раз уж омрачил их трапезу, то мой долг – попытаться развеять тучи. Не могут же здешние обитатели всегда сидеть за столом с мрачным видом и молчать; какими бы вспыльчивыми они ни были, вряд ли ходят с хмурыми лицами каждый день.

– Удивительно, – начал я, осушив свою чашку и дожидаясь, пока мне нальют снова, – насколько сильно обычаи сказываются на наших вкусах и убеждениях: многим и не представить счастье, которое способна подарить та жизнь в глуши, каковую ведете вы, мистер Хитклиф, и ваша любезная госпожа. И все же, осмелюсь заявить, в окружении семьи, под чутким руководством доброго гения, владеющего вашим домом и сердцем…

– Моя любезная госпожа?! – взвился он с дьявольской усмешкой. – Где же она, моя любезная госпожа?

– Я имею в виду миссис Хитклиф, вашу жену.

– Полагаете, ее дух, словно заботливый ангел, печется о благосостоянии «Грозового перевала» даже после того, как тело истлело?

Осознав свою ошибку, я попытался ее исправить. Мог бы и сообразить, что разница между ними в летах слишком велика для мужа и жены! Ему под сорок – возраст расцвета ума, в котором мужчины редко питают иллюзии, что девушки идут за них по любви – эту мечту они приберегают для утешения на склоне лет. Она же выглядит не старше семнадцати.

И тут я сообразил: клоун сбоку от меня, который пьет чай из ковшика и берет хлеб немытыми руками, может быть ее мужем – Хитклиф-младший, ну конечно! Вот к чему ведет жизнь в глуши – она отдалась простому мужлану по незнанию, потому что даже не догадывалась о существовании экземпляров получше! Весьма прискорбно… Представляю, как бедняжка пожалела о своем выборе, увидев меня! Последнее соображение может показаться тщеславным, но это не так. Мой сосед производит почти омерзительное впечатление, про себя же по опыту знаю, что довольно хорош собой.

– Миссис Хитклиф мне невестка, – пояснил Хитклиф, подтвердив мою догадку. Он бросил в ее сторону странный взгляд, полный ненависти, если только лицевые мышцы его не подвели, ведь, как правило, они отражают движения души человека.

– Ну конечно, теперь я понял! Счастливый обладатель сей благодеятельной феи – вы, – заметил я, повернувшись к соседу.

Стало лишь хуже: юнец побагровел и сжал кулаки, всем видом демонстрируя готовность на меня накинуться. Впрочем, ему удалось себя обуздать, и порыв излился грязным ругательством в мой адрес, чего я благоразумно предпочел не заметить.

– Не везет вам с догадками, сэр, – заметил мой хозяин, – ни один из нас не имеет чести быть обладателем сей благодеятельной феи – ее супруг умер. Я сказал, что она мне невестка – следовательно, вышла замуж за моего сына.

– А этот молодой человек…

– Разумеется, не мой сын!

Хитклиф вновь улыбнулся, словно приписывать ему отцовство этого увальня было слишком смелой шуткой.

– Мое имя – Гэртон Эрншо, – прорычал юнец, – и советую проявлять к нему уважение!

– О неуважении и речи не шло, – ответил я, внутренне потешаясь над гордостью, с которой он представился.