Московские каникулы

– Ты что, новая подружка моего Григория?

Лучана, ничего не ответив, попыталась ее миновать, но та изловчилась и вновь загородила проход:

– А между прочим, входя в жилое помещение, уличную обувь надо снимать!

– Это в Японии снимают! Пропустите, пожалуйста!

Лучана откровенно толкнула соседку плечом, но та была крепенькой:

– Чистоту соблюдают не только в Японии.

Опередив незнакомку, которая успела ухватиться за дверь туалета и безуспешно дергала ее изо всех сил, соседка произнесла наставительно:

– Дергать не надо, эта дверь любит ласку! – Легко отворила ее и, оттеснив Лучану, протиснулась внутрь. – Внутри не запирайся, защелка заедает, понимаешь? – Жестом попыталась объяснить сказанное. – В общем, обожди, я скоро!

Выхода у Лучаны не было, оставалось ждать в коридоре, нервно переминаясь с ноги на ногу, а из туалета донеслось озорное пение:

Меня милый встретил,
встретил на рассвете,
может, будет ничего,
может, будут дети…

На обратном пути Лучана не шла, а неслась по коридору, перепутала двери, рванула не ту и очутилась в комнате, где стоял на голове совершенно голый мужчина и жевал при этом яблоко.

Лучана кинулась обратно в коридор, на этот раз не ошиблась дверью и при виде Гриши не сказала, а выстрелила:

– Вы наглый обманщик! – Ее черные глаза сверкали ненавистью. – Соседка, задвижка, голый мужик!

Она подхватила конец веревки, которая все еще заменяла поводок, потянула за нее и вместе с собакой покинула Гришине жилище навсегда. Во всяком случае, в этот момент Лучана была уверена, что никогда и ни за что сюда не вернется.

Гриша невесело поглядел ей вслед, подумав при этом, что двадцать пять баксов плюс еще пятьдесят, в сумме семьдесят пять, это совсем неплохо, но наверняка хуже, нежели сто пятьдесят. Глянул в окно. Лучана пересекала двор решительным, размашистым шагом. Шляпка была угрожающе сдвинута набок.

Без стука, без предупреждения появилась у Гриши пухленькая соседка, глаза с любопытством обшарили комнату:

– Где же твоя фифа? Я знакомиться пришла, чтобы чин чинарем.

– Исчезла, как дым, как утренний туман! – поэтически ответил Гриша, а Дуся, так звали соседку, помотала головой:

– Ты туману не напускай! Значит, не прошел ты у нее?

– Да это не тот сюжет, я ей комнату сдавал!

– Ха-ха! – не поверила Дуся. – Такие, валютные, в коммуналках не селятся, они, Григорий, уважают комфорт и персональный утепленный туалет. Выпить у тебя нету по случаю твоего прокола?

– Увы!

– И у меня только чай… – засмеялась Дуся. – Чай мой чай, любовь прощай!.. – И осеклась: – Смотри, Григорий, она чемодан у тебя позабыла! Или, быть может, нарочно оставила?

Гриша тупо уставился на кожаный чемодан с элегантными металлическими уголками:

– Да нет, забыла… Где ж я теперь ее найду, черт бы ее побрал вместе с собакой и чемоданом!

– Сама найдется! – утешила Дуся. – Чемодан дорогой, а в чемодане имущество!

– Адреса она не знает, что делать-то? – вконец расстроился Гриша.

– Да не психуй ты, береги печень! Ее вещи – ее проблема! А не появится, мы с тобой заграничное барахло поделим, ну как, Гришенька-вишенка?..

Совершенно позабыв про чемодан, Лучана вышагивала по незнакомой ей улице, вышагивала в неведомом направлении, движимая одной лишь нанесенной ей обидой. Улица сама вывела Лучану на перекресток, где на самом углу торчал дощатый павильон, покрашенный ядовитой желтой краской, а надпись на павильоне гласила: «Минута счастливого отдыха».

Будто в Париже, прямо на тротуаре были расставлены столики, а за ними счастливо отдыхали разнообразные горожане с хмельными глазами, то есть пили водку и закусывали ее пивом.

За одним из столиков блаженствовали два интеллигента, из тех, что всю жизнь ищут смысл жизни и находят его исключительно в подобных забегаловках. И разговор они вели интеллигентный, непонятный простым смертным. Один был длинный, худой, со впалыми щеками и длинным тонким носом, бородатый и в очках; другой пониже, поплотнее, помоложе, с обрюзгшим лицом, усатый и тоже в очках. Разговор шел дружеский, задушевный, хотя познакомились эти двое одну бутылку тому назад, когда скинулись и приобрели пол-литра водки весьма сомнительного качества, но зато дешевой.

– Художник должен быть гоним! – декларировал длинный.

– Кто сказал? – усомнился в этой мысли приземистый.

– Толстой сказал. Не Алексей, а, конечно, Лев Толстой.

– Толстой, который Лев, а не Алексей, это авторитет! – вынужден был согласиться оппонент. – Но может, гонимый – это и хорошо, но могут загнать знаете куда? Куда Макар телят не гонял!

Бутылка была уже пуста, и оставалось одно – философствовать.

– Искусство там, где нищета! – продолжал длинный, а приземистый возразил задумчиво:

– А там, где богатство, там жизнь.

От неприятностей, свалившихся на нее за сегодняшний день, Лучане тоже захотелось выпить, она смело приблизилась к интеллигентам и услыхала последние слова:

– Где нищета, лишь там свобода! – провозглашал длинный.

– Свобода только в алкоголе! – выдал перл приземистый.

– Я тоже желаю глоток свободы! – сказала Лучана. – Знаю, в России это называется на троих. Я хочу быть на троих!

Мужчины подняли глаза на Лучану и тотчас, как по команде, опустили их.

– Понимаете, – забормотали они, – для нас это высокая честь… такая элегантная дама… но возникает, простите, финансовый вопрос…

Лучана сразу сообразила, в чем дело:

– Пожалуйста! Я… как это сказать… да, я угощаю! – добыла из сумочки и протянула долларовую бумажку.

Приземистый ловко выхватил ее, разглядел и восхищенно причмокнул:

– Десять!.. Если по сегодняшнему курсу… можно вусмерть упиться… Секунду, мадам! – и исчез.