Стёжки

Вдруг что-то случилось. Крики, драка, пролетела тяжелая бутылка, в каких продают советское шампанское, и разбилась. Появились кровь и осколки стекла повсюду, наша уютная комнатка превратилась в горящий ад. Кто-то схватил отбитое горлышко. Опрокинулся стол с угощениями. Другие зеки ощетинились стульями. Мама толкнула нас к выходу – бежим!

Мы не успели одеться как следует: одна натянула рейтузы, вторая вцепилась в пальто. Полуголые, мы куда-то бежали. Дальше шли. Потом сидели в сугробе. Прямо на нас мчался поезд. Он слепил меня сполохами света и истошно гудел.

Грохот обрушился сверху, нас тряхнуло волной воздуха, рельсы взвизгнули и сыпанули искрами.

Поезд пронесся мимо, хотя я была уверена, что мы уже раздавлены. Когда дребезжащий стук колес окончательно увяз где-то вдалеке, нас окутала черная оглушительная тишина.

Потом нас подобрали какие-то военные. Взяли под конвой и отвели в казарму.

Женщинам и детям не место в суровом краю. Они должны находиться дома, играть на пианино и лепить печенье. Ночью в угрюмой тайге среди голодных волков их поджидает чудовищная беда.

Это была страшная ночь.

Огромный мрачный барак с сырыми стенами был заставлен железными кроватями, которые стояли одна на другой. Мне казалось, они высились в три яруса, хотя сейчас я думаю, детское воображение прибавляет размер.

Помещение представлялось мне разлинованным на железные клетки, составленные многочисленными ячейками, каждая из которых вселяла страх.

Мама была очень красивая. Толстый потный капитан давно не видел прекрасных юных дев, а за непокорность привык наказывать.

– Не хочешь? Пожалеешь! – крикнул он вслед выбежавшей из кабинета маме и приказал отвести нас в камеру к уголовникам.

Меня и сестру закинули на верхнюю койку, мама осталась внизу. Кукла была с нами. Платья с бантами и гольфы мы снимать не стали. Мы вцепились друга в друга и лежали под серым колючим одеялом не шелохнувшись. Не плакали, не кричали. Рядом не было ни одного человека, кто мог бы прийти на помощь. Да мы и не понимали, что происходит, лишь ощущали опасную и жестокую реальность, в которой мы оказались.

Потом нас поместили в белую комнату. Солдат приносил кашу и ставил ее на табурет. Мы сидели под кроватью, замерев от ужаса.

Через три дня маму выписали из лазарета, и мы все вместе вернулись в поселок. Нужно было подписать разрешение на дальнейшее проживание. Начальник колонии-поселения, увидев истерзанную, прячущую синяки женщину, кричал: «Домой! Домой, твою мать!! Декабристка!! Приехала она, с детьми, на зону, к уголовникам! Домой!!!»

Васька так и не вернулся. Жалко, что нам тогда не рассказали, как хорошо он устроился у медведя Степана. Нам было бы намного легче перенести утрату.

Вернувшись домой, мы писали отцу письма. «Папа, я учу английский. Я знаю слова apple и table».

К сожалению, после смерти отца нам не удалось забрать эти детские листочки, которые он бережно хранил всю жизнь.

Но это уже другая история, детективная.

Дом специалистов на Лесном был построен в рамках программы по превращению Ленинграда в «образцовый социалистический город» и являлся элитным как по проекту, так и по составу жильцов. Дом из трех корпусов представлял собой жилой комплекс, имеющий три внутренних двора, включая «парадный» курдонёр – к несчастью, на его месте в 1975 году построили станцию метро. До этого здесь был разбит фруктовый сад, рядом спортплощадка (зимой на ней заливали каток), справа был сквер с фонтаном и скамеечками для отдыха в окружении рябин и черемухи. Здесь же размещался встроенный детский сад с игровой площадкой. Дома (5-, 7- и 8-этажные) были оснащены лифтами, которые круглосуточно обслуживались дежурными монтерами.

Квартиры имели весьма примечательную особенность – к кухням примыкали небольшие комнатки для прислуги (в эпоху-то социального равенства!), с окном и откатной дверью. В нашей квартире это помещение было присоединено через арочный проем к кухне и являлось столовой.

Квартиры имели кладовки, встроенные шкафы, в кухне прямо в стене вмонтирован мусоропровод. Под широким окном был устроен огромный холодный шкаф – подоконник по размеру сходил за дополнительный стол.

Туалет, в отличие от обычной широко распространенной практики, размещался не в непосредственной близости к кухне, а в другой стороне квартиры и вместе с ванной был отделен дополнительным тамбуром. Высокие потолки были оформлены лепниной, полы выложены наборным паркетом.

Квартиры в доме распределялись среди деятелей науки и культуры. В обширном списке выдающихся жильцов – вернувшийся из Франции писатель Александр Куприн, художник Натан Альтман, отец советской космонавтики Сергей Королев, создатель атомной бомбы Игорь Курчатов, режиссер Михаил Ромм, капитан «Челюскина» Воронин и многие-многие другие. В довоенный период 39 жителей дома были репрессированы и расстреляны.

В 2001 году дом внесли в охранный список КГИОП.

Мы с сестрой проживали в доме на Лесном с 1967 по 1982 год.

4

Курдонёр (от фр. la cour [КУР] – двор, l’honneur [ОНЁР] – честь) – парадный двор перед дворцом/особняком между боковыми крыльями здания.

В этот дом на Лесном наша семья попала после войны. Нашему деду-генералу дали большую квартиру на четвертом этаже.

Этаж выше занимала сестра знаменитой тети Вали, той, что каждый вечер с Хрюшей и Степашкой желала малышам спокойной ночи. Мы ее видели несколько раз, когда она приезжала навещать родственницу.

В соседней парадной на втором этаже жила семья дяди Семена. Бабушка называла их местечковыми евреями. Я не понимала, что это значит, но слово мне нравилось – «местечко». Старшая дочь у них была прилежной девочкой, а младший сын Феликс – отъявленным двоечником. И разгильдяем, как говорила наша бабушка. У него были рыжие кудри, нос картошкой и куча веснушек.

В нашем дворе имелся фонтан (сейчас он покрашен зеленой краской и давно пересох), у него собиралась местная детвора. Мы встречались с Фелей и лезли на черемуху собирать ягоды.

Деревья окружали площадку с фонтаном, в мае они покрывались белыми цветами, и во дворе стоял удивительный запах. Летом было много черных ягод. Феля показал, что их можно есть, а бабушка сказала, что он нас «еще и не тому научит».

А потом мы вместе пошли в школу. Я всегда думала, что Феликс станет клоуном, потому что он всех смешил и устраивал веселые розыгрыши. Учителям он доставлял много хлопот, так как детки, открыв рты, пялились на рыжего сорванца, а не на доску с учебным материалом. За это его сажали на первый ряд под присмотр, но он и тут умудрялся сорвать урок.

В третьем классе меня назначили буксиром и пересадили к нему за парту. У нас в школе было так принято: к каждому лоботрясу приставляли отличника, чтобы он его перевоспитывал. Я давала Феле списывать, а он за это рассказывал смешные истории.

Родители купили Феле трубу, чтобы он занимался музыкой, а не бездельничал. В шестом классе мы организовали отряд барабанщиков и придумали, что оркестру не хватает горниста. Я была командиром дружины, Ника носила знамя, а Феля трубил сбор. Его четыре ноты «Слушайте все» заставляли замирать сердце. Феля важничал, так как горнист – ответственная пионерская должность.

Сейчас Феликсу за пятьдесят, у него свой джазовый клуб, и он до сих пор очень важная персона.

5 Мама нас не баловала. Так как папа считал, что работают одни дураки, ей приходилось все время трудиться, чтобы хватало на жизнь. С садиком все было не просто – туда и так большая очередь, а близнецам надо сразу два места. Чтобы взяли обеих, маме пришлось сначала пойти в ясли нянечкой, а потом и в детсад поваром. Бабушка закатывала глаза – не такой участи она желала сыну генерала! Есть же другие красивые женщины, из хороших семей. Женился на деревенщине зеленым пацаном, жизни не видел. Тетя Валя, двоюродная сестра отца, которая работала директором управления школьных столовых, поддакивала:

– И правда, Славик. Ну зачем сразу жениться? Ты ж не бывал в хороших ресторанах, не видел красивых женщин!

Мама слышала этот разговор, потому что стояла за дверью. Что за чушь она несет? Разве хороших женщин ищут в ресторанах?! С тех пор она тетю Валю недолюбливала.

Гулять с нами бабушка отказывалась, так как «дети плохо одеты».

Мы и правда носили зеленые рейтузы и оранжевые драповые пальто. Много лет подряд, потому что пальто я хорошо помню – с черным меховым воротником.

Бабушку я боготворила. Такая красивая, ухоженная. У нее были манеры, она ходила в филармонию и носила настоящие изумруды. Я обожала проводить с ней время, караулила момент, когда можно постучаться в ее дверь и получить разрешение посидеть рядом. Ее комната была как сокровищница – причудливая резная мебель, на стенах картины, стеклянная горка с китайским фарфором и статуэтками. Крыша горки – железная, в виде холма с веселым пастухом на вершине. Рядом с ним бежала собака, за спиной висел квадратный ранец, а на боку пастушья дудка.

Горка – остекленный со всех сторон шкаф. В нем хранят красивую посуду и дорогие подарки. До революции во многих домах были такие шкафчики, и свое название они получили потому, что посуду в них складывали горкой. Их прямые родственники – стеклянные витрины в музеях и магазинах.

Однажды папа пришел домой и сказал: «В прежние времена в приличных домах по субботам детей били розгами, для науки. Тоже решил, буду вас пороть».

Елочка – рисунок укладки паркета. Существует два вида елочки. Если плашки прямоугольные, то елочка классическая, если углы срезаны – французская.

Впервые укладку елкой придумали римляне, они заметили, что если дорогу замостить кирпичами, уложенными прямым углом по направлению пути, то она служит дольше. Деревянная елочка появилась в XVI веке, поначалу во французских дворцах, а позже завоевала весь мир.

Я заперлась в ванной – днем никто не мылся, можно было уединиться, сесть на скамейку и плакать. За что меня пороть?!

Я такая хорошая девочка, из школы приношу одни пятерки. В комнате у нас всегда идеальный порядок. По воскресеньям мы с сестрой моем пол в коридоре. Он такой огромный – когда у нас был трехколесный велосипед, мы ездили от входной двери до кухни, и это казалось отчаянным путешествием. А теперь мы большие, уже ходим в школу, поэтому у нас есть обязанности.

Каждую половицу сначала щеткой с мылом надраить, когда высохнет – намазать мастикой из желтого тюбика, а потом натирать.

Толстые деревянные щетки имели кожаные петли, которые надевались на ноги, как лыжи. Плашки пола были уложены елочкой, мы выбирали себе по линии и хорошенько их натирали – паркет блестел как каток. Раньше приходил специальный дядя-полотер, а теперь трудные времена, это наша обязанность, и мы с ней отлично справляемся. За что пороть?