Бессердечный

– Добро пожаловать домой, мастер Кейд, – объявляю я, когда он входит в кухню и хмуро смотрит на меня. Раздраженный взгляд?

– Что ты делаешь? И почему ты меня так называешь? – голос Кейда опасно хрипит.

– Помешиваю соус для спагетти, которые попросил юный падаван. – Задаешь глупые вопросы – получаешь глупые ответы. Он прекрасно видит, что я помешиваю ложкой в кастрюле, полной соуса «Болоньезе».

Он смотрит на меня так, словно я самый несмешной человек из всех, кого он когда-либо встречал.

– А говорю я так, потому что трудно выйти из образа после того, как весь день играл в «Звездные войны».

– Ты не должна готовить ужин. – Пальцами он постукивает по мраморной столешнице, но не отводит глаза от кастрюли. В последнее время он как будто избегает смотреть на меня.

– Я слишком сильна в кулинарном искусстве. Юный Люк заявил, что моя стряпня превосходит твою. – Я ухмыляюсь, получая огромное удовольствие от подколок, тем более что я знаю о его любви к готовке. И он чертовски в этом хорош.

Мужественный мужчина напротив меня только хмыкает и наконец поднимает глаза.

– Он не мог такое сказать.

– Мог.

Он скрещивает руки.

– Я тебе не верю.

Я мило улыбаюсь.

– Хорошо, Дарт Кейд.

В этот момент на кухню врывается Люк, только закончивший умываться.

– Нет! Я хочу, чтобы папа был Джа-Джа Бинксом!

Кейд морщит лоб и выглядит искренне озадаченным.

– Что, черт возьми, такое Джа-Джа Бинкс?

Мы с Люком разражаемся смехом. Кейд не обращает на нас внимания, а лишь берет ложку из моих рук, набирает в нее соуса из кастрюли и подносит к губам попробовать. Единственная его реакция – тихое ворчание. Из его уст отзыв практически на пять звезд.

– Что это белье делает на моей кровати?

Кажется, каждый день я делаю что-то полезное по дому, а Кейд находит способ пожаловаться на это, как будто я его серьезно обидела.

Я отправляю в рот чипсы и даже не поворачиваюсь к нему, раскинувшись на диване. Я и так знаю, что он хмурится. Я практически вижу это лицо каждую ночь, когда пытаюсь заснуть.

– Сегодня я пару раз стирала и не была уверена, куда все это девать.

– Ты не должна стирать мои вещи.

– Ну а ты не должен мешать мне смотреть повтор «Сплетницы». Но имеем то, что имеем.

– Мне не нужно, чтобы ты стирала мое белье.

Глубоко вздохнув, я сажусь.

– Ладно. Мы действительно заостряем внимание на этом? Там полотенце и несколько свитеров, а не твои обтягивающие боксеры. Так что давай просто охладим пыл, хорошо? Они уже были в корзине, и я не поленилась закинуть их в стиральную машину. Ничего страшного. Не надо меня из-за этого приговаривать к смертной казни.

Он не сводит с меня глаз, но не хмурится и выглядит немного озадаченным.

– Никто никогда не стирал мои вещи.

– Наверное, потому что это не стоит того, чтобы оказаться на электрическом стуле.

Он просто смотрит на меня.

– Представь, если бы я положила красный носок к твоим белым полотенцам? Уф. Жестоко. Конец света.

Все еще смотрит.

Я кладу в рот еще чипсину.

– Пытаешься растопить меня силой мысли, потому что у меня хватило наглости помочь тебе?

– Тебе не говорили, что ты грубая? – вот и все, что он отвечает.

Я ухмыляюсь, а затем поворачиваюсь к телевизору и прибавляю громкость.

– Говорит парень, который до сих пор не вернул мои трусики.

– Уилла! – я слышу, как Кейд зовет меня в доме, но мы с Люком прячемся снаружи, на заднем крыльце, ожидая его, чтобы выскочить и напугать. – Ребята, где вы? Люк? – Он властно проходит по дому. Такое чувство, что у меня могут быть неприятности, но рядом с Кейдом это стандартное чувство. – Ты не голоден, дружок?

Мы не шевелимся.

– Какого черта, – бормочет он, находясь, наверное, где-то на кухне.

Люк стоит у меня за спиной, и я смотрю на него: он зажимает рот ладонью, чтобы не засмеяться. Я подношу палец к губам, напоминая ему, чтобы он держал себя в руках и не шумел.

Дверца холодильника со скрипом открывается. С шипением откручивается крышка бутылки. Я представляю, как сжимается горло Кейда, когда он глотает то, что, как я полагаю, является пивом. Он уже близко. Должно быть, он смотрит на дверь.

Люк прижимается к моему бедру, и я рассеянно гадаю, о чем думает Кейд.

– Эта чертова женщина меня в могилу сведет.

Ладно. Так вот о чем он думает. Я испытываю странную гордость за услышанное.

Дверь распахивается, он выходит на крыльцо, и как раз в этот момент мы с Люком выскакиваем из-за кашпо.

– Бу! – ору я, а Люк кричит:

– Бурундуки!

Кейд отскакивает назад, а я смотрю на Люка и удивляюсь, что же, черт возьми, могло вдохновить его крикнуть «бурундуки». Но удивляюсь я недолго, потому что, когда снова поднимаю взгляд, суровое лицо Кейда становится цвета помидора, а его свежая футболка залита пивом.

О да. Ему хорошенько досталось.

Все, что я могу предложить, – это убогую шутку.

– Конкурс мокрых футболок?

И все, что я получаю в ответ, – это хмурый взгляд.

– Уилла, как прошла твоя первая неделя? – отец Кейда, Харви, улыбается мне из-за стола. Это мой первый семейный ужин на ранчо, и я в полном восторге. Здесь так… здорово?

Когда я вошла в столовую, Кейд выдвинул стул и пристально смотрел на меня, пока я не поняла, что он предлагает мне сесть. После того, как я села, одна из его мозолистых рук ненароком – по ошибке – провела по моей голой шее.

Но меня это все равно взволновало. По рукам побежали мурашки. Простейшее прикосновение поселилось в моем сознании без всякой на то причины.

Я заканчиваю жевать и отвечаю на улыбку Харви, но чувствую на себе взгляд темных глаз Кейда, сидящего рядом с отцом. Сходство между ними просто безумное. Как будто я вижу, как Кейд будет выглядеть через двадцать с лишним лет.

Что, в общем, хорошо.

– Все было замечательно. Мы с Люком весело проводили время. Правда, Люк? – я наклонила голову, чтобы посмотреть на него сверху вниз. Он настоял на том, чтобы сесть рядом со мной, хотя не видел отца со вчерашнего вечера. Мы приехали в главный дом раньше и встретились с Кейдом уже здесь.

Мальчик радостно смотрит на меня.

– Конечно.

Кейд хмурится. Как в момент, когда Люк пересел на другую сторону стола, подальше от него.

– Очень весело!

Добрые глаза Харви снова обращаются к внуку.

– Чем ты занимался?

Люк обводит взглядом стол, улыбаясь всем. Он из тех детей, что расцветают от внимания, а не падают духом под его тяжестью. И все здесь. Оба брата Кейда – Ретт и Бо. Саммер, конечно же. Даже хоккеист Джаспер Джервейс, по которому все сходят с ума – судя по всему, он вырос здесь, на ранчо.

Я достаточно любопытна, чтобы захотеть узнать о нем побольше. Где его родители, и как он оказался там, где оказался. Тот факт, что за весь ужин он не проронил ни слова, еще больше возбуждает мое любопытство. Джаспер лишь слегка улыбается людям и иногда подмигивает из-под козырька кепки с логотипом своей команды. Он кажется достаточно милым и нуждается в моем более тщательном изучении.

Бо, с другой стороны, почти не умолкает. Разве что сейчас. Когда Люк говорит, все слушают.

– Мы гоняли по проселочной дороге и бросались латуком из окон машины! – Ребенок, который еще несколько дней назад казался вполне уместно наказанным, сейчас играет на публику.

– Черт возьми. Звучит забавно. – Бо качает головой и нанизывает на вилку салат латук – ностальгия сквозит во всем.

Я перевожу взгляд на Кейда, хмуро смотрящего на брата, и рассеянно спрашиваю себя, что вижу в его мрачных глазах. Гнев? Неодобрение?

Пережевывая салат, Бо добавляет:

– Собираюсь повторить это с тобой, когда вернусь из этой командировки, Люки. Но вместо латука возьмем арбузы.

– Да! – Люк подпрыгивает на месте, как будто он забыл о разговоре в начале недели.

– А вот и не собираешься. – Кейд размазывает салат по тарелке, да так сильно нажимает на вилку, что зубцы скрипят по тарелке. Этому парню нужно снять чертово напряжение.

Моя мама сказала бы, что ему нужен хороший секс.

Я не могу с ней поспорить.

– На этой неделе мы с Люком говорили о нехватке продуктов, – вмешиваюсь я, чтобы разрядить обстановку. – О том, что не всем так повезло, как ему. Мы вскопали огород и сегодня посадили семена салата, да?

Он с энтузиазмом кивает мне, и я чувствую облегчение оттого, что не была занудой. Пять лет – не такой уж маленький возраст, чтобы услышать некоторые истины о мире, но я думаю, не переборщила ли я.

Однако, когда я смотрю на Кейда, его хмурый взгляд становится менее раздраженным. Возможно, это благодарный взгляд?

К черту мою жизнь. Как я дошла до того, что стала анализировать мужчину, хмуро смотрящего на меня?

Бо хихикает.

– Ну, ты знаешь. Мужчины всегда остаются м…

– Нет, – отрезаю я, потому что эта поговорка – откровенная чушь, а за годы работы барменом у меня было достаточно времени, чтобы увидеть, что мальчики остаются мальчиками. Что на самом деле означает, мальчики ведут себя как говнюки. – Мальчики будут джентльменами. – Я направляю вилку на большого армейского Кена, сидящего напротив меня.

В этот момент я слышу, как в мертвой тишине столовой раздается шум, и чуть не роняю вилку, когда понимаю, что он исходит от человека, на которого меньше всего подумаешь.

Кейд все еще перекладывает еду в тарелке – как будто для ребрышек барбекю нужна вилка или что-то еще, – но уголок его рта приподнимается. Из-за угла наклона его лица и густой бороды трудно что-либо разглядеть, поэтому я слегка прищуриваюсь и выпячиваю подбородок, чтобы рассмотреть его поближе. Не уверена, что могу назвать это улыбкой.

Может, довольный хмурый вид?

Хоккеист прочищает горло, ничуть не скрывая веселья.

– Ну, Харви, чем ты занимался на этой неделе?

Он усмехается и вытирает обветренной рукой усы.

– Спасибо, что спросил, сынок…

Я перевожу взгляд с него на Кейда, гадая, как Кейд выглядел бы с усами. В голове всплывает шутка об усах и трусиках, и я быстро моргаю, чтобы прогнать ее. После этого я оглядываю стол, чтобы проверить, не заметил ли кто-нибудь, что я думаю о том, как Кейд залезает мне в трусики. К счастью, это невозможно, и все сосредоточили свое внимание на главе семьи, который рассказывает, чем он занимался на этой неделе, пока я размышляю о том, как борода и язык Кейда…

И тут я чувствую его. Он хмурится. Я перевожу взгляд на Кейда, тот смотрит прямо на меня, скрестив руки на невероятно широкой груди. Бицепсы напрягаются на фоне его фирменной черной футболки. И мои щеки пылают без всякой причины, кроме того, что мое тело – предатель, и у меня, вероятно, началась овуляция.

Я смотрю на него через стол, стараясь не выглядеть виноватой и пытаясь переключиться на то, о чем рассказывает милый глава семьи.

– …Сегодня я немного прибирался на участке. Повсюду валялись листья, так что воздуходувке пришлось хорошенько пососать.

Глаза Кейда расширяются. Комически широко. Игриво широко. И я не могу сдержать вырывающееся из меня истерическое хихиканье. Я закрываю рот рукой. Ретт давится куском еды, а Саммер, тоже пытаясь подавить смешок, хлопает его по спине и воркует с ним, словно тот – младенец, подавившийся яблочным пюре.

– Прости, папа, – говорит Бо с игривым блеском в глазах. – Тебе придется объяснить нам еще раз.

Харви качает головой и закатывает глаза:

– Ты забыл надеть наушники на стрельбище? Я сказал, что во дворе был беспорядок. В следующий раз ты можешь принести пользу и пососать сам, Бо.

Боже мой. Кто такой Харви Итон – замкнутый простак или гений комедии? Весь стол ошарашенно молчит, с трудом сдерживая смех, а он просто поглощает еду из тарелки, не обращая внимания на происходящее.

– Может, есть какая-то особая техника, о которой он должен знать, прежде чем попробовать? – Я понятия не имею, как Джасперу удается сохранять каменное лицо после такой реплики. Этому учат в НХЛ[3]? Потому что я бы хотела пройти такую подготовку.

– Извините, я на минутку, – напряженным голосом произносит Кейд, вставая из-за стола и направляясь в переднюю часть дома. Я не могу считать выражение его лица. Ни капельки. Ему плохо? Он злится, что этот разговор происходит при ребенке? Меня уволили за то, что я сразу же не выдала Люку наушники?

– Эй, Люк, – говорю я сдавленным голосом, – почему бы тебе не рассказать всем о наших уроках игры на гитаре? А я пойду проведаю твоего отца.

Я улыбаюсь как можно вежливее, стараясь не смотреть на Саммер, потому что если я встречусь глазами со своей лучшей подругой, то начну хихикать.

Неудержимый смех. Абсолютно невежливо.

Краем глаза я вижу, как она вытягивает шею, чтобы поймать мой взгляд, но я просто бросаю салфетку на стол рядом с тарелкой и следую примеру Кейда.

Я перехожу на другую сторону дома, признаться, не совсем понимая, куда иду. Если дом Кейда светлый и просторный, атмосферой напоминает коттедж, то главный дом смахивает на охотничий – широкие половицы, темные деревянные балки под сводчатыми потолками, латунная фурнитура и темно-зеленые стены. Я заглядываю в коридор, но ничего не вижу, поэтому продолжаю идти к входной двери, пока не замечаю, что она приоткрыта.

Широкая веранда с необработанными бревенчатыми перилами выходит на длинную подъездную дорогу и густую рощу тополей.

Кейд стоит там, джинсы обтягивают его крепкие ноги, мышцы спины выделяются под мягким хлопком. Черные волосы аккуратно зачесаны назад, а подстриженная борода создает впечатление, что сегодня он немало провел времени перед зеркалом в ванной. Я уже привыкла к тому, что после тяжелого рабочего дня он вваливается в дом весь грязный, потный и, если честно, чертовски сексуальный.

На мгновение я замираю и наблюдаю за ним, пытаясь решить, какой образ мне ближе.

Его широкие ладони покоятся на перилах, а подбородок упирается в грудь.

Когда я приближаюсь, в меня проникает его запах. Растертые сосновые иголки и солнечный свет. Я не знаю, как еще это объяснить. Это теплая земля, которая ассоциируется у меня с копанием в саду в солнечный день. В его запахе нет ничего искусственного или купленного в магазине – это чистая мужская сила на открытом воздухе.

Но сейчас мой взгляд прикован к его подрагивающим плечам.

Он плачет или смеется, и, честно говоря, оба варианта кажутся одинаково маловероятными, если судить по тому, что я знаю об этом человеке.

– Хотел зайти посмотреть, как выглядит хорошо отсасываемый двор, да? – спрашиваю я.

– Уилла… – он едва выговаривает мое имя. Это вдох. Это хрип.

Я улыбаюсь и прислоняюсь к столбу в нескольких метрах от него, а затем перевожу взгляд на двор.

– Здесь действительно все выглядит великолепно. Твой отец мог бы высосать хром с… – Он опускает голову еще ниже и поднимает руку, чтобы остановить меня, а затем его плечи вздрагивают. – Интересно, у него ничего не болит. Он действительно выложился по полной, – я фыркаю, когда говорю это. Честно говоря, я едва держу себя в руках. Я – ребенок.

Кейд вздыхает и встает прямо, обращая свой взор на меня. В его глазах стоят слезы, и я уверена, он улыбается – должен улыбаться, – но он прикрывает рот кулаком.

Он кажется моложе, когда смеется. Кажется проще. Мне тоже становится смешно, и я не успеваю опомниться, как мы оба, стоя здесь и осматривая чистый двор, вместе хохочем.

И в кои-то веки Кейд Итон не хмурится на меня.

– Блин, мой отец превращается в засранца, когда шутит так. И все для того, чтобы понаблюдать, как нам всем становится неловко. А потом Джаспер переходит от всякой чуши к окончательному убийственному удару, даже не вспотев.

Я улыбаюсь и восхищенно смотрю на мужчину рядом. Я вижу его каждый день в течение недели, и ни разу он не выглядел настолько счастливым.

– Итон. Ты ворчливый ублюдок. Ты только что смеялся, – бурчу я.

– Да, Ред. Да.

Он поворачивается ко мне и одаривает самой ослепительной улыбкой.

От такой улыбки у меня сводит живот, а рот открывается от удивления.

Будто я только что впервые надела очки и вижу его в совершенно ином свете.

И я не могу отвести глаз.

9

Кейд

Я придерживаю дверь, чтобы Уилла зашла в дом. В холле она бросает взгляд через плечо. Взгляд, полный пафоса и удовлетворенности. Взгляд, в котором читается уверенность, что теперь мы делим один секрет.

И, вероятно, так оно и есть. Секрет в том, что, несмотря на все мои старания соответствовать образу строгого, зрелого старшего брата и отца, глубоко внутри я до смерти хохочу над шутками про минет.

Все эти годы я изображал из себя ультраответственного человека, надеясь, что мне удастся заставить самого себя поверить в это. И бо́льшую часть времени мне это удавалось, но порой, в такие дни, как сегодня, я спрашиваю себя: а не упустил ли я что-то из-за этого вечного самообмана?

Я часто спрашиваю себя: действительно ли я правильно понимаю, что такое ответственность, или, будучи ребенком, попросту наложил на жизнь взрослого мужчины образ того, что казалось мне ответственностью? Ведь именно ребенком я и был, когда после смерти нашей мамы мне пришлось резко вступить во взрослую жизнь.

Может, потому я и позволяю себе так похотливо разглядывать Уиллу Грант, пока мы возвращаемся в столовую. Ее попка, круглая, как яблоко, уверенные движения покатых бедер, ее узкая талия, за которую я хочу ухватиться.

Ощущение, что я иду за ней следом, пробуждает во мне что-то первобытное.

Будто в других обстоятельствах я бы погнался за ней. Я бы взял ее. И не было бы никаких последствий, потому что она не была бы няней Люка. И даже то, что я намного старше нее, не имело бы значения, потому что мне было бы на это наплевать.

– Ух ты, Харви, – объявляет Уилла, когда мы заходим в столовую. – Лужайка выглядит потрясающе. Ты с нее все высосал, дочиста.

Я закрываю лицо рукой, пока все за столом хихикают. Включая Харви. Кучка малолетних детей.

Мой отец широко улыбается и подмигивает этой роскошной рыжей девушке, присаживающейся на место около моего сына, оглядывающего комнату в искренней попытке понять, с чего вдруг все так развеселились.

Я отбрасываю искру ревности, вспыхнувшую из-за того, как мой отец и Уилла улыбаются друг другу. Потому что это уже совсем безумие.

Она была так взбудоражена тем, что я смеюсь. И она улыбнулась мне. Это было приятно. А теперь она здесь, одаривает улыбкой яркостью в миллион люменов окружающих. И я чувствую, как во мне просыпается желание, чтобы она озаряла своим светом только меня.

Насколько трудно будет чаще улыбаться и смеяться, раз это делает ее такой счастливой?

– Мы пошли, – обращается ко мне Бо своим особым военным голосом, пресекающим возражения. Или, по крайней мере, как ему кажется, пресекающим. – Папа забирает Люка на ночь. А я хотел бы немного развлечься перед возвращением на службу.

Я хмурю лоб:

– Нет.

Этот маленький засранец никогда не указывал мне, что делать, и я не собираюсь допускать этого сейчас.

– Да, – он смотрит на меня, изогнув густую бровь.

Я собираюсь жестко ответить, но Уилла, подняв лицо с клубничного цвета губами, тут же меня останавливает:

– Ну же. Это пойдет тебе на пользу.

Мои брови хмурятся так сильно, что сходятся на переносице, и я пристально смотрю ей в глаза.

Няня.

Няня. Няня. Няня.

Няня не должна казаться мне настолько чертовски привлекательной. Няня не должна знать и говорить, что пойдет мне на пользу, а что нет.

И я не должен ее слушать.

Но я идиот, поэтому отвечаю:

– Будь по-твоему.

Люк ликует и запрыгивает к дедушке на колени. Вероятно, потому что знает, что они будут есть еду, от которой портятся зубы, и засиживаться допоздна с фильмами, которые я никогда бы не разрешил смотреть.

Легкая улыбка на ангельском лице Уиллы цепляет мой взгляд, и, сам того не замечая, я улыбаюсь ей в ответ.

Мы заходим в «Рейлспур» – лучший бар в городе. Раньше он был единственным, пока Честнат Спрингс не начал разрастаться из-за переезжающих сюда городских, потому что те выбрали деревенский образ жизни или слащавое дерьмо в том же духе.

И я уверен, что воскресенья в стиле хонки-тонк сделали специально для них. Это вечера, когда они играют в ковбоев: одеваются в костюмы, танцуют в линию или в парах или тустеп и, в целом, притворяются, что они вовсе не сорящие деньгами городские пижоны.

Если бы меня это настолько не раздражало, я бы даже нашел это забавным.

Кажется, каждый в нашей компании – местная знаменитость. Ретт – король родео в отставке, Бо – герой войны, а Джаспер – хоккейная сенсация, хоть он и бежит от внимания, как от чумы.

А я просто брат, который управляет ранчо, тот самый, которого женщина бросила с ребенком и с таким грузом ответственности, с которым он понятия не имеет, что делать.

Только прикосновение плеча Уиллы к моему плечу не дает мне погрузиться в глубокую яму жалости к себе.

– Такое классное место.

Я думал, она сбежит с Саммер. По дороге сюда они вдвоем хихикали на заднем сидении моего грузовика. Я почти уверен, что слышал, как Саммер сказала что-то вроде «немного описалась от смеха», и после этого я перестал их слушать.

– Да, пожалуй. – Я осматриваюсь, пока мы идем к нашему любимому месту в задней части бара. Там стоят большие зеленые кожаные диваны и горит камин.

Как это обычно называют? Ковбойский шик? Этот термин всегда меня забавлял. Жизнь ковбоя никогда не казалась мне такой уж шикарной.

Здесь тепло, вокруг темное дерево, стоят камины, с потолка свисают богато украшенные люстры. Это место сильно изменилось с тех пор, когда я был здесь завсегдатаем. Теперь я в этом баре бываю, только когда меня вытаскивают братья.

– Часто сюда захаживаешь? – спрашивает Уилла.

– Что? – я слышу «засаживаешь» и понимаю, что мой мозг исказил вопрос, направив его в другое русло, страдающее от нехватки секса.

Она поджимает губы и произносит, делая упор на каждом чертовом слове:

– В этот бар? Ты часто сюда захаживаешь? Боже, даже не знаю, стало ли понятнее. Я имею в виду захаживать, по буквам «З-А…

Я закрываю глаза, молясь о терпении и о том, чтобы член перестал стоять, а затем поднимаю руку:

– Я тебя услышал. Ответ – нет.

Когда я снова открываю глаза, она ухмыляется. Мы подходим и останавливаемся перед диванами. Все занимают свои места, и Уилла внимательно наблюдает за каждым, прикидывая, куда он сядет. Как всегда, Джаспер занимает место в дальнем углу, спиной к комнате, а Бо «занимает позицию» напротив него – он всегда садится так, чтобы все видеть.

Уилла, даже не взглянув на меня, шепчет:

– Так захаживаешь ты, получается, нечасто?

– Сюда – нет, – выдавливаю я.

Она смотрит на меня из-за шелковистой завесы медных локонов:

– Само собой, нет. Это было бы грубо.

Я решаюсь ответить на ее взгляд. Поскольку моя молитва о расслаблении члена явно не будет услышана, пока ее подколки не прекратятся. Или мы флиртуем? Я уже забыл, как выглядит флирт.

– Уилла, садись.

Я указываю на единственное оставшееся место. Двухместный диванчик на другом конце низко посаженного стола. Она двигается легко, с присущей ей грацией. В ней есть что-то… волшебное. Ее смех, голос, плавность движений. И речь не о сексуальности, это какая-то притягательность, которую я не могу уловить.

Молитва, с которой я теперь буду сидеть рядом всю ночь. И жить все лето. Я рассеянно думаю, не лучше ли было бы смириться с кем-нибудь из других претендентов, которые вообще не привлекли моего внимания, даже если бы это означало терпеть их неприкрытые ухаживания в течение пары месяцев.

Как только мы усаживаемся за стол, к нам подходит наша официантка Бейли. Девушка работает здесь и администратором в больнице. Как будто в нее вложена вся сосредоточенность и драйв, что могла отдать ее семья. Янсены владеют фермой по соседству, и она – самая младшая из них. Лучшая из них. Единственная, у кого нет судимости, скорее всего.

– Я буду «Гиннесс», – говорит Уилла, к моему удивлению, заказывая густое темное пиво. И, может быть, я дурак, раз ожидал чего-то другого. Я представлял ее как чопорную городскую девчонку, которая возьмет себе какой-нибудь изысканный коктейль вроде «Секса в большом городе».

– Я буду то же самое. – Я показываю большой палец Уилле и одариваю Бейли краткой улыбкой. Бейли краснеет и опускает взгляд. Не понимаю, как, черт возьми, она здесь работает? Она молода и болезненно застенчива.

Уилла отталкивает меня локтем, а затем наклоняется ближе и шепчет мне на ухо:

– Она улыбается. Тебе стоит попробовать. Она милая.

Я смотрю на удаляющуюся Бейли и качаю головой:

– Нет. Ни за что. Бейли слишком молода. Она мне просто нравится.