До встречи в феврале

Через несколько мгновений в моих руках появилась чашка чая – восхитительного, надо признать, хотя я – абсолютная кофеманка – и тарелка с печеньем.

– Мне так жаль, мисс Джеймс! – Причитала миссис Кларк, подставляя мне поближе поднос с горячим чаем и печеньем. Не удивлюсь, если собственного приготовления. Моя кормилица выглядела так, словно всё у неё с пылу с жару. – Такое недоразумение!

– Вы ни в чём не виноваты.

– Виновата! – Всплеснула она руками. – Раз воспитала такого недотёпу! Вы уж простите моего сына. Обычно он не такой рассеянный, должно быть замотался с этой командировкой. А вообще, скажу вам по секрету, у нас у Кларков у всех память немного дырявая.

Как ботинки Мэйбл.

– Ничего страшного. Главное, что всё обошлось. И что я всё-таки попала в этот дом. – Я откусила печенье, сыпучее, со вкусом настоящего масла, и промычала от удовольствия. Последняя крошка, что попала в мой рот, была крошка пыли в полицейском участке, а до этого крошка снега, свалившегося с небес. – И спасибо за вашу заботу. Правда, не стоило так хлопотать надо мной, миссис Кларк.

Но женщина лишь снова замахала руками и просияла ярче ноябрьского солнца в Вермонте.

– Милая, зовите меня просто Бетти.

– Тогда вы меня просто Эмма. – Послала я ей ответную улыбку из-за чашки чая, которую обхватила обеими руками вместо бабулиной грелки. – После того, что мы пережили, можно опустить формальности.

– До сих пор не могу поверить, что этот старый мерзавец вызвал на вас полицию! – Возмутилась Бетти, присаживаясь во второе кресло и хрустя печеньем со мной на пару.

– Ну, он увидел, как незнакомая девушка лезет к его соседу в дом. Я бы, наверное, поступила точно так же.

– Почему же вы не позвонили Джейсону?

– Я звонила. И писала. Но он не отвечал. А когда села батарейка на телефоне, выбор у меня был невелик. – Вспоминала я. – Если бы соседский дом стоял чуточку ближе, я бы напросилась на один звонок.

Бетти покивала со знанием дела.

– Тем этот дом так прекрасен и так ужасен одновременно. Когда Джейсон купил его, я долго сомневалась, хорошая ли это идея. Да, здесь чудесная природа, но далековато от цевиллизации. А если что случится!

От переохлаждения сердце не заноет, а вот от переизбытка чувств… Забота этой женщины растрогала меня сильнее, чем я могла предположить. За рёбрами заныло по матери, которую я уже мало помнила. Была бы она так же нежна и внимательна? Мне хотелось бы верить, что да. Бабуля Эльма любовью меня не обделяла, но это не одно и то же. Как сравнивать тепло от спички и от костра.

– Вы так заботитесь о сыне. – Заметила я с грустной улыбкой. – Повезло ему быть единственным ребёнком у такой мамы.

– Единственным?! – Хохотнула Бетти с половинкой печенья во рту. – Джейсон мой младший. У него есть старшие брат и сестра, а ещё ворох племянников и племянниц, которые разнесут эту хижину в щепки.

– Ого, так у вас большая семья.

Одинокое сердце всегда болит о семье. Благо, миссис Кларк не уловила горестных интонаций и взглянула на огонь с такой глубокой улыбкой. Так вот как выглядит женщина, которая получила в жизни всё, о чём мечтала! Она глядит в прошлое без тоски и сожалений, а с благодарностью за каждый прожитый миг, за каждую крупицу любви, что испытала.

Хотела бы я так же… но пока что, заглядывая в прошлое, видела лишь помарки, как в диктанте по языку жизни. Некоторые перечёркнуты, некоторые в злобе заштрихованы ручкой. И у меня нет замазки, чтобы их исправить. Бетти Кларк не нужна была замазка, ведь в её диктанте ни одной описки.

– А у вас?

Я непонимающе захлопала ресницами.

– Есть семья?

– Моя семья – это краски да кисточки. – Улыбка вышла вымученной. Притворство – особый вид искусства, в котором я не преуспела. Зато Гэбриэл брал призовые места.

– Очень жаль это слышать.

– Я привыкла.

Я попыталась придать голосу безразличия, но в отличие от мужской половины человечества, мы, женщины, легко улавливаем колебания и импульсы друг друга. Бетти сразу поняла, что расспрашивать дальше – не самый лучший способ наладить отношения. Вместо этого она зацепилась глазами за то, что помогло бы увести беседу в другое русло.

– Вы же так испортите лак! – Почти вскрикнула она, кидаясь к моим туфлям, которые я оставила слишком близко к камину. На лаковом покрытии плясали отражения пламени. Язычки, что щекотали воображение – вот бы они принялись лизать каблук и подошву, а потом бы полностью проглотили эти мерзкие «Лабутены», как оголодалые дикари. С нежно-голубым платьем со дня нашей с ним первой встречи я расправилась сразу после альбомов с совместными фотографиями.

Бетти бережно отставила туфли подальше от огня, испортив всю картину жестокого убийства. Мне хотелось избавиться от подарка Гэбриэла так же, как и от него самого. От всего, что меня связывало с этой ошибкой всей моей жизни. Тем более, что туфли не принесли мне ничего, кроме слёз и обморожения пяток.

– Дорогущие, наверное. – Загорелись глаза Бетти. Так горят глаза тех, кто всего на секунду поддаётся зависти. – У меня никогда таких не было.

Зато у этой женщины было всё то, на что любая обладательница «Лабутенов» променяла бы своё сомнительное богатство в два счёта.

– У меня бы тоже не было. Это подарок.

– Должно быть, этот человек очень сильно вас любит. – Подмигнула мне Бетти, возвращаясь в кресло.

– Любил. – Поправила я. – Но не очень сильно.

Я захрустела шестым по счёту печеньем, впервые за два года отношений с Гэбриэлом не заботясь о том, что они улягутся на талии лишними сантиметрами. В Гэбриэле Бертье текла истинная кровь утончённого француза. Он любил вкусное вино, стройных женщин и искусство. Не всегда в таком порядке. Мой взаимный нейтралитет с плитой и кастрюлями в этих отношениях сыграл мне только на руку. На крекерах и кофе сильно не поправишься, так что Гэбриэл только поощрял мою голодную натуру своей любовью, пока не нашёл натуру более оголодавшую. Серена Ван Мейер была не только на пару лет моложе, но и на несколько килограмм стройнее.

Но обо всём этом я смолчала, отъедая своё домашним печеньем миссис Кларк, которая с сочувствием поджала губы. Очаровательные морщинки тут же обняли их со всех сторон.

– Всех нас когда-то любили не очень сильно. Но однажды появляется тот, кто любит сильнее всех. – Женщина кивнула своим мыслям и тут же смущённо подхватилась с места, как взбалмошный пудель, бросившийся за мячиком. – Я привезу вам кое-что из её тёплых вещей дочери. Я погляжу, вы не захватили с собой ничего путного.

Глаза скокнули на одинокий чемодан, который не позвали поболтать у камина. Взгляд насмешливый, но не осуждающий.

– Ну что вы, не нужно! – Стыдливо запротестовала я. – Я всё куплю… как-нибудь потом.

Когда обзаведусь хоть каким-то капиталом, а пока придётся найти какую-нибудь распродажу и приобрести хотя бы зимние ботинки. «Лабутены» для этих краёв слишком уж неподходящая обувь, как лыжи для Камбоджи. А на смену в чемодане тихо протестуют себе кроссовки.

– И речи быть не может. Вы с Вики почти одинаковой комплекции. Я мигом!

На все мои протесты Бетти выдвигала свои, и в этих дебатах мне было не выиграть. Уже на выходе, заматывая кашемировый шарфик, миссис Кларк обернулась и подмигнула мне:

– Надеюсь, вы любите домашнюю еду?

В последний раз я ела что-то «домашнее», когда бабушка Эльма ещё могла держать ложку в руках. Это было так давно, что почти стёрлось из памяти. Помнится, это был чесночный хлеб и луковый суп по её особому рецепту. Бетти долго смотрела на меня, пока я ощущала на языке привкус чеснока и ароматного мякиша. От лука все плачут, но я единственная чуть не расплакалась от лукового супа, и в ответ сказала лишь:

– Обожаю.

Дверь тихо прикрылась, оставив в доме лишь шёпот пламени в камине. Мне не в первой оставаться наедине со своими мыслями. Но впервые за долгое время мне не было с ними одиноко.

Джейсон

Как можно быть таким идиотом!

Нащупав ключ, припрятанный на верхней балке дверного косяка, я в сотый раз мысленно наорал на себя. Порой, просто жизненно необходимо ставить себя на место, в качестве профилактики таких вот недоразумений.