Укрощение строптивых

Рука, ласкавшая ему щеку, скользнула вниз, Хью почувствовал, как ее губы легко коснулись его губ. Когда она наклонилась, выбившийся из прически локон упал ему на лоб, лаская его так же нежно, как и ее губы. Потом Иден поднялась, шурша юбками, вышла из комнаты и тихо закрыла за собой дверь.

В этих движениях и звуках была какая-то безнадежная обреченность, но Хью, впадавший время от времени в забытье, что часто случается во время тяжелой болезни, ничего не заметил.

Не заметил до самого утра, когда проснулся с необыкновенно ясной головой и припомнил события прошедшей ночи. Только сейчас поведение Иден озадачило его.

– Где моя жена? – раздраженно спросил он у доктора, который заставил себя навестить своего пациента, несмотря на холод и значительное расстояние.

– Наверное, еще спит, – с удивлением ответил доктор. – Попросить горничную разбудить ее?

Но посланная за Иден горничная быстро вернулась и, задыхаясь, сообщила, что ее сиятельства нет дома, у нее в комнате на камине она нашла лишь запечатанный конверт, который тут же вручила Хью.

– Надеюсь, все в порядке? – поинтересовался доктор, увидев, как побледнел Хью, читая письмо.

– Боюсь, что нет. – Хью сурово поджал губы. – Она уехала в Лондон. Почему – не пишет. Просит ни в коем случае не посылать за ней.

– Что она собирается там делать? – с удивлением спросил доктор.

– Разве не ясно? Отправиться в Индию!

Доктор с недоумением смотрел, как Хью встал с постели, покачиваясь и корчась от боли в руке.

– Могу я осведомиться, что вы собираетесь делать? – строго спросил он.

– Ехать за ней, разумеется.

– Дорогой мой, вы не сделаете ничего подобного! Если, конечно, не хотите отдать концы по дороге. Я уверяю вас, что...

Но Хью уже вышел и громко позвал камердинера. Он и слышать не хотел, чтобы послать в Лондон кого-нибудь другого. Хью торопливо расспросил челядь и выяснил, что ее сиятельство получила накануне неожиданное письмо. Найти лакея, который доставил его ей в руки, не удалось, не удалось также выяснить, откуда письмо и что в нем содержалось. Никто не смог сказать ничего определенного, но все сошлись во мнении, что ее сиятельство накануне вечером выглядела совершенно спокойно, разве что несколько рассеянно, но это вполне объяснимо, если учесть потрясения последних дней.

Сбитый с толку и ужасно злой, Хью вошел в спальню Иден и нетерпеливо перебрал ее вещи, но письма не нашел. Голова ужасно болела, он уже хотел прекратить поиски, но тут его взгляд упал на небольшую шкатулку, неприметно лежащую среди шляпных картонок на самом верху шкафа. Хью открыл ее и с удивлением увидел военные награды и нагрудный патронташ. Он догадался, что все это принадлежало отцу Иден. Хью не хотел рыться в таких личных вещах и начал складывать все назад, в шкатулку, и тут заметил на дне связку писем. Он быстро просмотрел их, но, к своему разочарованию, понял, что все они написаны задолго до восстания, причем большинство из них написал сам полковник Гамильтон. Хью в отчаянии отложил их в сторону и развернул документ с красной печатью. Время и сильная индийская жара сделали свое дело – прочесть написанное было почти невозможно, но Хью все-таки сумел разобрать подписи внизу каждой страницы. Имя Рам Вандун Сингха было ему знакомо. Перед восстанием этот человек жил неподалеку от Красного Форта в Дели и считался одним из самых опытных огранщиков на всем континенте. Хью понял, что документ содержит скрупулезное описание и оценку всех камней и украшений, принадлежавших Донану Гамильтону. Хью изумился, увидев, какие цифры стоят рядом с ними.

Он постоял еще немного, нахмурившись и спрашивая себя, знает ли Иден об этих бумагах. Похоже, что к ним давно не прикасались, но ему не верилось, что Иден их не читала. Неужели ее внезапный отъезд как-то связан с драгоценностями Изабел? Быть может, британский офицер, о котором рассказала ему Иден... Однако Хью не допускал мысли, что Иден отправилась одна в Лондон, чтобы встретиться с убийцей Ситки.

Когда он десять минут спустя покинул теплый дом, то мчался так, будто за ним гнался сам дьявол. Он не замечал ни пульсирующей боли в голове, ни тупой боли в сломанной руке. Его сопровождал Пирс, старший конюший Роксбери, который и слышать не хотел о том, чтобы позволить хозяину отправиться в поездку одному. Хью уступил, но не потому, что ему действительно нужен был спутник, он просто не хотел терять время на дальнейшие споры. Он понятия не имел, в какие еще неприятности впутается Иден, но вполне возможно, что она опять затеяла нечто непредсказуемое, что вполне могло закончиться катастрофой для всех, кого это затрагивает. В этом Хью убедился на собственной шкуре.

Слава Богу, что здоровяк конюший навязался сопровождать хозяина, потому что не успели они проехать и шести миль, как Хью неожиданно охватила страшная слабость. И не заметь Пирс вовремя, как хозяина качает, тот бы запросто свалился с лошади. Но Пирс быстро подъехал к нему, взял поводья и остановил обеих лошадей. А потом потихоньку повел их к ближайшей придорожной гостинице, где нанял экипаж.

Хью стало так плохо, что у него не было сил сопротивляться. Он позволил усадить себя в карету, откинулся на потертую кожаную спинку и закрыл глаза. Через несколько минут экипаж уже выезжал со двора и, сворачивая на дорогу, попал в первую же яму. Хью подбросило, он сильно ударился сломанной рукой и от резкой боли тут же потерял сознание.

* * *

– Очень любезно, что вы приехали, ваше сиятельство, – произнес стройный молодой человек в гражданском платье, несколько взволнованно теребя темные волосы. – Я не ожидал... то есть, когда я написал вам, я не думал...

– Что я сразу же приеду? – Иден улыбнулась ему. Он был ненамного старше ее, но ей захотелось по-матерински успокоить его, особенно из-за того, что он всякий раз смущался и краснел, когда глядел на нее. – Разве вам не пришло в голову, что я захочу узнать новости об отце?.. Вы же написали, что у вас есть известие о нем.

– Да, – ответил он с облегчением, хотя дело было не в этом, просто он не ожидал, что Иден Гамильтон окажется так удивительно хороша и что она замужем за графом.

– Вы в письме не сообщили, как разыскали меня, – продолжила Иден, не теряя времени на светские любезности.

Они сидели на скамье на набережной Виктории, выходящей на Темзу, – не самом удачном месте для личной беседы. На дороге у них за спинами была страшная толчея – коляски, кареты, верховые лошади, пешеходы... Небо затянули тучи, погода была сырая, неприятный влажный ветер дул с реки и приносил сильный запах прилива и едкого дыма от кораблей и барж, которые медленно двигались по мутно-серой воде.

– Это было непросто, – признался молодой человек. – Я даже не был уверен, что вы еще живы. В мирутской резне погибло столько европейцев, вы же понимаете, но я просто не мог забыть обещание, которое дал полковнику Гамильтону, и не знал, сдержал ли слово лейтенант Дурлах.

– Расскажите мне о нем, – попросила Иден, не догадываясь, зачем ее пригласили в Лондон. В письме молодой офицер только написал, что он служил под началом ее отца и очень хочет поговорить с ней. Он также писал, что через неделю у него заканчивается отпуск и он уплывает в Индию. Как только Иден убедилась, что у Хью дела пошли на поправку, она сразу отправилась в Лондон. Она спешила не напрасно, потому что Эдуард Ларримор, адъютант командующего Девяносто второго Лахорского пехотного полка, уже потерял надежду на ответ и собирался отплыть на следующий день.

Иден ничего не знала ни о нем, ни о причинах, по которым он ищет встречи с ней, но имя Дурлах показалось ей знакомым. Хью упоминал его не раз в бреду, и Иден подумала, что, возможно, этот человек как-то связан с Фредом Аберкромби, которого арестовали по подозрению в поставках оружия ирландским повстанцам.

– Я служил под началом вашего отца почти три года, – объяснил Эдуард Ларримор, – однако мы с вами никогда не встречались в Лакнау, я имел тогда один из младших чинов. Естественно, мы не общались вне службы со старшими офицерами и их семьями.

– Понимаю, – сказала Иден.

– Я был при полковнике Гамильтоне, когда пришло известие о резне в Мируте. Он сразу же поручил мне отправиться туда, чтобы позаботиться о вас. Никто не ожидал, что восстание начнется именно там.

– Отец, наверное, очень доверял вам?

Эдуард Ларримор покраснел.

– Нет, думаю, просто в то время в Лакнау я был наименее нужен. Как только до нас дошло известие о начале восстания, сипаи в нашем полку побросали оружие и отказались выполнять приказы. А через два часа гарнизон был уже в осаде, каждый человек был на вес золота.

Однако эта более чем скромная оценка своих способностей была неоправданна: ведь отец Иден не случайно остановил свой выбор именно на Ларриморе, зная, что на его честность и несгибаемую верность можно положиться. Полковник вызвал молодого человека к себе в кабинет и поручил ему обеспечить безопасность дочери и племянницы. Кроме того, под грохот взрывов, крики раненых и умирающих в горячем утреннем воздухе он спокойно объяснил, где лежат драгоценности его брата-близнеца, и приказал Эдуарду доставить их в целости и сохранности домой.

– Я бы обязательно выполнил приказ полковника, – продолжал молодой человек, – если бы двумя днями позже меня не ранили в Ферухабе. Пуля попала в плечо. Сипаи перебили всех тамошних докторов, убили большинство британцев, а оставшиеся в живых сражались за жизнь. Некогда было заниматься ранеными, тем более самого младшего звания.

Ларримор не сомневался, что умирает, он был в отчаянии оттого, что не сможет выполнить приказ. Он очень обрадовался, увидев британский кавалерийский отряд, который наткнулся на него, когда он в полузабытьи лежал в песках за воротами города. Среди кавалеристов оказался офицер, который был знаком Ларримору по Лакнау. Этот офицер внимательно выслушал сбивчивый рассказ Эдуарда. Он согласился отправиться в Мирут вместо молодого человека, поклявшись доставить в Лакнау девочек и драгоценности.

– Я поправлялся очень медленно, – продолжил Эдуард, – а потом вместе с остальными восемнадцать месяцев прятался. Меня сегодня здесь не было бы, если бы не великодушие и мужество ферухабских крестьян. Они выходили меня, рискуя жизнью. – Он сделал взолнованный жест рукой. – Должен сознаться, я гнал от себя мысли о вас и о вашей кузине и только недавно стал задумываться, спрашивать себя, сумел ли лейтенант Дурлах выполнить обещание.

– Вот уж нет! – с горечью вырвалось у Иден.

– Да, я знаю об этом. – Ларримор виновато посмотрел на Иден. – Прошлым летом, когда я получил очередной годичный отпуск, я наконец нашел время разузнать, чем все закончилось. Представьте мое потрясение, когда я узнал, что лейтенанта Дурлаха подозревают в контрабанде оружия и в подстрекательстве к неповиновению среди местных жителей!

«За это его и арестовали», – подумала Иден, вспоминая, что Хью проговорился об этом в бреду. Но, к своему удивлению, поняла, что это ее уже не волнует. Ей было все равно, что стало с драгоценностями, безразлично, что они у сэра Чарльза; даже все то, что рассказал ей сидящий рядом молодой человек, уже не имело значения. Она просто ужасно устала, хотела быстрее вернуться в Роксбери, оказаться рядом с Хью, хотела этого до боли.

Но Хью дал ясно понять, что не простит ей того, что она сделала. Иден в отчаянии подумала, что вообще нет смысла возвращаться в Роксбери, если Хью собирается до конца своих дней винить ее в том, что он покалечил руку.

– Вас, должно быть, ошеломил мой рассказ? – произнес Ларримор, глядя в ее изможденное, застывшее лицо.

– Да, – подтвердила Иден, поднимаясь со скамьи. Подавая руку офицеру, она вымученно улыбнулась. – He знаю, как вас отблагодарить за то, что вы разыскали меня. Вы удивительно добры. Теперь я понимаю, почему отец доверил вам судьбу фамильных драгоценностей.

Обрадованный Ларримор улыбнулся в ответ:

– Сожалею лишь об одном, что не вернул их вам. Но, может быть, еще не поздно?

– Нет, – тихо ответила Иден, – боюсь, их уже нет. – Она грустно улыбнулась. – Думаю, это даже к лучшему. Прощайте, мистер Ларримор, благодарю вас.

– Мисс Гамильтон, ваше сиятельство! – крикнул он ей вслед, едва не попав под колеса экипажа, когда бросился за ней. – Чуть не забыл. Вот это – вам. – Он достал из кармана мятый, потертый конверт с причудливой печатью из красного воска. – Это от дивана Маяра. Он попросил передать вам это письмо. Я вожу его с собой уже несколько месяцев, извините, что оно так помялось.

– От Пратапа Рао? – Щеки у Иден заалели. – Господи, какими путями вас занесло в Маяр?