Браслет с шармами

От холода белые облачка пара окутывают наши лица, пока мы сидим на качелях и болтаем, обхватив руками ледяные цепи. Дрожь нам уже нипочем. Два дня Джейк ведет себя тише, чем обычно, не хочет разговаривать и временами хмурится, но не говорит почему, поэтому я приношу свой скетчбук и часами рисую в деревянном «домике Венди», в котором обычно играют самые маленькие. Сейчас здесь никого нет, кроме нас, из-за зимнего мороза.

В перчатках без пальцев, чтобы можно было рисовать, я делю с ним сэндвич и горячий шоколад из термоса, пока он следит за моей левой рукой, летающей по страницам. Кажется, он не против молчать, пока я рисую, и просто рад убраться из дома. Каждый раз после полудня, когда наше время подходит к концу, его охватывает странное напряжение. Плечи сутулятся, на лице появляется суровое выражение, и он становится еще тише. К четвергу мне кажется, что мы уже достаточно хорошо знакомы, чтобы я начала беспокоиться о нем.

– У тебя дома все в порядке? – нерешительно спрашиваю я, наклоняясь к нему.

– Все нормально, – рявкает он, отворачиваясь.

Он не разговаривает со мной целый час, поэтому я больше ни о чем не спрашиваю.

Хотя и выяснилось, что Джейк почти на два года старше меня, с ним я никогда не чувствую себя глупой или маленькой. Он спрашивает про мои рисунки, откуда я беру идеи и почему мне так нравится рисовать, и говорит, что мои картины действительно красивые. Я рассказываю ему, как мама ушла от нас, и кручу браслет на запястье; иногда, когда мы разговариваем, Джейк щелкает пальцем по шарму с сердечком, и тот раскачивается, как маятник. Утром в день моего отъезда в парке у меня начинается паника, когда мне кажется, что я его потеряла: я лихорадочно ищу браслет на запястье, в карманах, на земле вокруг, но не могу найти. Джейк меня успокаивает, засовывает руку в рукав моего пальто и медленно вытягивает браслет из складок, в которых тот застрял. В порыве благодарности я хочу обнять его, но он отшатывается. Мне становится неловко, и я убираю руки.

Когда приходит время уезжать, мне грустно прощаться с Джейком, и я понимаю, что буду скучать. С ним так легко разговаривать, и мысль о том, что он останется здесь, наполняет мое сердце печалью.

– Эта неделя была такой хорошей, – говорю я, пока мы стоим друг напротив друга возле загруженного папиного фургона. В горле комок. Я оставляю все, что знаю, здесь и отправляюсь в неизведанное. – Спасибо.

Джейк кивает и засовывает руки в карманы. Его глаза странного цвета – один зеленый, другой карий – очень мрачные, а шрам, разрезающий губу, еще бледнее сегодня, особенно выделяясь на фоне его растрепанных густых черных волос.

Я собираюсь с духом спросить, можем ли мы продолжить общаться, но тут Джейк делает шаг назад, а за моей спиной папа открывает дверь. С дедушкой Рэем мы уже попрощались в доме – он сказал, что ему лучше не выходить. Я знаю, как трудно ему выражать свои эмоции.

– Давай, милая, – торопит папа, – нам пора ехать. У нас впереди несколько часов дороги, а еще нужно будет распаковывать вещи.

– Хорошо, извини, – мямлю я, все еще не спуская глаз с Джейка. Я жду, что он скажет что-нибудь, но он сегодня снова в молчаливом настроении. – Что ж, тогда пока.

– Пока, – отвечает он и отходит.

Отвернувшись, я залезаю в фургон. Пристегиваю ремень, опускаю стекло на дверце и смотрю на него – вдруг он все же захочет что-то сказать; но его губы вытянуты в прямую линию, а глаза пусты. Словно я уже уехала.

Когда папа заводит машину и снимает ее с ручника, я поднимаю руку, чтобы помахать Джейку. И вдруг он быстро кидается вперед и ударяет по двери. Папа резко давит на тормоза.

– Что? – У меня перехватывает дыхание.

– У меня осталась твоя книжка! – говорит он с беспокойством. Я улыбаюсь.

– Она тебе нравится. Дочитывай, потом отдашь дедушке Рэю. Я заберу, когда в следующий раз приеду, – киваю я. – Может, увидимся тогда? – спрашиваю быстро, почти не дыша.

– Ты правда хочешь?

– Да.

– Я бы тоже хотел. – Пустота в глазах тает. – Ты уверена насчет книжки?

Папа заводит мотор. Я закатываю глаза.

– Да. Оставь книжку. Пока, Джейк, будь осторожен.

В тот момент я еще не знаю, что не увижу его два с половиной года.

ДЖЕЙК

31 августа 2003

Шарм с карандашом

Джейк сидит на покатой крыше у окна спальни уже четвертый день подряд. Наклон крутой, и мама не любит, когда он здесь, особенно в жару.

От раскаленного солнца у него иногда кружится голова, но это лучшее место, чтобы не попадаться на глаза отцу. Терри уже не такой сильный, как раньше, поэтому залезть сюда не сможет.

Он забирался сюда уже сотни раз за последний год и в совершенстве овладел искусством лазания через окно, прямо как Джоуи из «Бухты Доусона»[2 - Американский сериал о подростках, в русском прокате названный «Лето наших надежд».]. Кроме того, отец остался без работы, потому что ударил кого-то кулаком и был уволен, так что теперь проводит дома гораздо больше времени. Он никогда не задерживается на одном рабочем месте долго, поэтому их свободная комната забита дисками, электроникой и спортивными товарами, которые он продает на рынке или eBay. Он постоянно проворачивает какие-то махинации – мама Джейка как-то пошутила, что он похож на Дэла из «Дуракам везет»[3 - Британский сериал о двух братьях, безуспешно пытающихся разбогатеть.]. Этот комментарий стоил ей синяка под глазом, потому что папа Джейка гордится своей внешностью и оскорбился, что его сравнили с комедийным персонажем.

У самого Джейка ребра заживают уже несколько недель с тех пор, как Терри пришел домой пьяным из паба и обвинил мальчика в том, что он не его сын. Он кричал, что Джейк – самозванец, что мама наверняка ему изменила.

Он не помнит сами удары или что чувствовал, когда лежал, свернувшись клубком, на кухонном полу, пока над ним нависал отец. Он знает только, что, когда это закончилось, все тело болело, превратившись в сплошную массу синяков и ссадин. Потом в ванной – единственной комнате в доме, в которой есть замок, потому что отец любит принимать душ в уединении, – он выплевывал кровь в раковину и держался за бок. Было трудно дышать: острая боль пронизывала при каждом вдохе. Но он уже привык – сломанные ребра со временем заживают.

Мама пролежала в постели два дня, а ему пришлось встать: надо было окончить семестр в школе. Он не возражал, потому что для него было облегчением уйти из дома. Даже несмотря на то что не ладит с одноклассниками, он остается на внеклассных занятиях так долго, как только может, чтобы растянуть школьный день.

Он знает, что родители должны любить и защищать своих детей, но не в его случае. Может, раньше, когда он был маленьким, мама и старалась защитить его от побоев отца, но он не уверен, правда это или его фантазии. Сейчас, похоже, она просто смирилась с такой жизнью. Ничего не делала, чтобы что-то изменить, не пыталась спасти себя и сына. Кто-то пакует вещи, копит деньги, сбегает из дома, скитается по приютам. Джейк с мамой были словно два незнакомца, заключенные в тюрьме, – отбывали срок и старались не смотреть друг другу в глаза. Он ничего от нее не ждет. Ждет только, когда вырастет и станет сильным, чтобы остановить своего отца. Конечно, если Терри увидит, что он может постоять и за себя, и за маму, то перестанет их трогать. Найдет кого-нибудь другого, чтобы выпустить гнев. Джейку нужно просто дожить до этого момента. Пару лет назад он надеялся, что, как только станет подростком, у него сразу вырастут мускулы. Они не выросли, но он все еще надеется, что рано или поздно это произойдет. Сложно стать сильным и вырасти, если часто недоедаешь.

Он вздыхает, мечтая оказаться где угодно, только не здесь. В листве деревьев поют птицы, издалека слышится жужжание газонокосилки, и он рисует в голове клочок яркой зеленой травы. Это помогает скоротать время. Серый дым поднимается из сада в паре домов отсюда, и он представляет людей, столпившихся вокруг барбекю. Он почти чувствует вкус сочной сосиски, и рот наполняется слюной. Он ничего не ел с прошлой ночи, и желудок начинает урчать и сжиматься. Если повезет, Терри свалит ненадолго, и он сможет проскользнуть на кухню. Невозможно предсказать, когда тот уйдет и когда придет, так что это сложное дело. Последний раз, когда мама пыталась принести ему еды, Терри сломал ей палец.

– Надеюсь, ты усвоила урок, – сказал он, наблюдая, как она прижимается к кухонной столешнице, схватившись за руку. – Если твой сын хочет еды, он может спуститься и взять ее самостоятельно.

После этого Джейк решил, что лучше оставаться голодным, чем смотреть, как бьют маму, или самому получить очередной синяк.

Он рассеянно отряхивает свои черные шорты. Изодранные, с потрепанными краями и по меньшей мере на два размера меньше, чем нужно, они плотно облегают бедра и ноги. Футболка такая старая, что теперь и не разберешь, что на ней было раньше написано. В отличие от школьных товарищей, у него нет новых кроссовок или спортивного костюма. Поэтому он никуда не ходит по выходным или по вечерам. Он стыдится своей одежды и того, что скажут люди. Что они могут подумать о нем и его семье.

Единственный человек, который никогда его не осуждает, – это Рэй. Дедушка Лейлы. Когда он рядом с этим стариком, он знает, что тот не будет смотреть на него сочувственным взглядом и задавать неловкие вопросы. Рэй в курсе сложной ситуации Джейка, хотя и не знает всего масштаба того, что происходит за закрытыми дверями. Он не пытается сунуть туда свой нос, но однажды упомянул, что есть места, где ему и маме могут помочь. После этих слов Джейк тут же умолк и поспешил уйти, поэтому Рэй больше не поднимал эту тему. А недавно Рэй предложил ему выполнять иногда кое-какую работу и после каждого задания давал маленькие коричневые конверты с монетами и кормил горячей едой. Джейк хранит деньги у Рэя, чтобы отец не нашел и не потратил все на выпивку.

Дом Рэя находится всего в трех участках от них, и Джейку видно его задний двор из-за поворота дороги. Он часто слышит, что происходит у Рэя дома, особенно когда окна открыты. В основном ничего интересного: приглушенная речь ведущего по телевизору; джазовые мелодии по радио; голос Рэя, который отвечает телефонному продавцу: нет, спасибо, ему не нужно то, что они предлагают, – но сегодня все по-другому. Два голоса приближаются к заднему двору изнутри и становятся громче. Рэй и крупный розовощекий мужчина с растрепанными светлыми волосами выходят на стриженый газон и идут к круглому столу из зеленого пластика и стульям того же цвета. Джейк узнает отца Лейлы, Генри, хоть они и встречались только мимоходом.

Рэй несет круглый белый торт с розовой глазурью и розовыми свечами, а Генри балансирует с подносом с фарфоровыми чашками, серебряными ложками, чайником, кувшином с молоком и сахарницей, а затем ставит его на стол. Это тот же сервиз, что использует Рэй, когда Джейк украдкой пробирается к нему на чай.

Настроение поднимается. Он ждал этого неделями с того момента, как Рэй сказал, что они приедут. Джейк надеется, что правильно все сделал. Он бы отдал ей сам, но вчера отец поставил ему фингал. Ему стыдно показаться ей на глаза с фиолетовым синяком и налитым кровью глазом. Будет слишком много вопросов. Обычно отец осторожен и старается бить его в те места, где синяки можно спрятать. В конце концов Джейк решил просто подсунуть подарок под дверь вчера поздно ночью, в конверте, подписанном просто буквой Л.

Джейк подвигается вперед, пытаясь получше разглядеть Лейлу, когда она выходит. Она подросла с прошлого года. Ее серебристые светлые волосы красивы как никогда. Она собрала их в высокий хвост, а челку начесала и заколола назад. В хвосте по всей длине видны красные и фиолетовые пряди. Она в джинсах с полосками по бокам, сверху – короткая черная футболка, открывающая живот.

– С днем рождения, Лейла! – улыбается Рэй, держа большой нож над тортом. – Каково быть тринадцатилетней? Официально подростком?

– Пойдет. – Она пожимает плечами, плюхаясь на стул рядом с папой.

– Лейла, манеры! – говорит Генри. Она краснеет.

– Извини.

– Хочешь, зажжем свечи? – спрашивает Рэй у внучки.

Джейк подкрадывается ближе, чтобы лучше видеть, осторожно переставляя ноги по черепице.

– Да, пожалуйста.