Лето придёт во сне. Приют

– Пожалуй, на этом всё. – Михаил Юрьевич поднялся. – Что же, будем надеяться на скорую встречу, Дайка. Удачи.

Я не успела ответить, он уже широко шагнул к двери, потянул её на себя, впустив внутрь звуки, доносящиеся из коридора школы, и сразу ушёл, сухо кивнув встрепенувшейся Агафье. Она было двинулась за ним, но, поняв, что с ней не собираются что-либо обсуждать, недовольно поджала губы.

Я продолжала сидеть за столом. Мне нужно было хотя бы чуть-чуть времени, чтобы заставить картину своего мира измениться согласно только что полученным новостям. Но Агафья не пожелала дать мне его:

– Дарья, уснула, что ли? Выходи.

Пришлось встать. Ноги дрожали.

– Что сказал тебе сударь? – Воспитательница нетерпеливо притопывала носком туфли, сверля меня глазами.

– Он сказал… – Голос тоже дрожал. – Он сказал, что хочет дать мне последний шанс. Что станет следить… И если я смогу исправиться, то не откажется от меня.

Агафья покачала головой:

– Святой человек. Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Другой на его месте не только не захотел бы тебя больше видеть, но и вообще разочаровался бы в женщинах. Из-за тебя!

Я сжала зубы. Повезло мне? Разочаровался бы он в женщинах, ну надо же… Интересно, она сама верит в то, что говорит?

Подняв голову, я впервые со дня порки посмотрела своей воспитательнице прямо в глаза. Глаза эти были холодными, как стекляшки, пустыми и непроницаемыми.

– Сударыня, – медленно начала я, прекрасно осознавая, что лучше бы промолчать, но не в силах остановиться, – в чём мне повезло? В том, что меня возьмут поиграться, а потом выкинут? Вы же это знаете? Вы не можете не знать, как всё бывает. Что ни у одной из нас не будет детей, да и муж будет недолго, только пока не надоедим. А потом мы всё равно окажемся на производстве, в общежитии. Почему вы не хотите, чтобы мы сразу отправились туда? Вам обязательно нужно сначала отдать нас старикам?

Агафья чуть подалась назад, как от порыва ветра, её глаза беспомощно, совсем по-детски распахнулись, губы дрогнули… Но продолжалось это долю секунды, она почти сразу стала прежней, закрылась, закаменела, вернула на лицо привычную для всех маску отрешённости. Но я успела увидеть, какой она может быть, какой она, возможно, была до того, как навсегда отгородилась этой маской от мира. А потом, словно желая загладить свой промах и наказать меня за то, что заставила его совершить, Агафья стремительно шагнула ко мне, подняла руку…

Я не пошевелилась, даже не прикрыла глаза, подумала только, что Михаил Юрьевич был прав, когда говорил о том, что дерзость хороша лишь в разумных пределах.

Но удара не последовало. Вместо этого Агафья схватила меня за плечо, наклонилась и сдавленно прошептала мне в лицо:

– Да, я прекрасно всё знаю! Я знаю, чем заканчиваются браки моих воспитанниц! Знаю, зачем на самом деле вы нужны всем этим мужикам! Но пока есть шанс, что хоть одна из девочек сумеет сохранить брак и стать матерью, я буду выдавать вас замуж! Я буду делать всё возможное, чтобы вы сами этого хотели! Лучше попытаться, лучше потерпеть, лучше испытать боль и разочарование потом, чем сразу смириться с судьбой!

Агафья оттолкнула меня, её грудь вздымалась, на щеках горел нездоровый румянец.

– Иди. И приложи все усилия, чтобы этот мужчина не отказался от тебя. Если выйдешь замуж, пусть даже ненадолго, то хоть что-то в жизни увидишь, хоть немного поживёшь по-человечески, прежде чем у тебя не останется ничего, кроме койко-места в общежитии! Пошла вон!

Почему-то боясь повернуться к воспитательнице спиной, я попятилась до двери, ударилась плечом о косяк, нащупала ручку и, наконец, выскочила в коридор.

Это был мой последний разговор с Агафьей.

Всё это я сейчас и рассказала Яринке, не так складно, конечно, путаясь и сбиваясь от избытка чувств, но смысл передать смогла. Примечательно, что подруга ни разу меня не перебила и не задала ни одного вопроса. Она слушала в напряжённой позе, с застывшим взглядом, а когда я, наконец, замолчала, вдруг расхохоталась, запрокинув голову.

– Ты чего? – перепугалась я, запоздало подумав, что, может быть, не стоило всё на неё вываливать вот так, без подготовки? А то такие новости да сразу после общения с ненавистным отцом, пожалуй, кажется, добили мою подругу…

Но Яринка и не думала «добиваться», она вовсю веселилась.

– Аха-ха-ха! Ой! Представляю рожу папашки, когда ему скажут, что я сбежала и пропала! Он же ночей спать не будет, станет ждать, что я за ним в белых тапочках приду! Ха-ха-ха, не могу!

– Почему в белых тапочках? – спросила я, оторопев от такой реакции.

А Яринка оборвала смех так же резко, как начала, и довольно объяснила:

– Да он суеверный до жути. Когда мама умерла, этот дурак в косяки и пороги булавки втыкал, чтобы она не смогла зайти, если вернётся нежитью.

– Но ты же не умерла, а только убежала.

– Так меня же не найдут, объявят пропавшей без вести, считай, что умерла. Знаешь, сколько в полиции отводится времени на поиск живого ребёнка? Трое суток! Потом уже ищут труп.

Я не стала уточнять у Яринки, откуда такие познания, не стала и подкалывать на тему того, что она уже не ребенок, а вполне себе девушка. Предстояло обсудить куда более важные вещи.

– Так что, бежим?

Подруга удивлённо глянула на меня:

– Спрашиваешь! Моя воля – я бы прямо сейчас стартанула! Сегодня же понедельник? Эх, ещё до пятницы ждать…

– Что берём с собой? Голова… Михаил Юрьевич сказал – только самое необходимое.

Яринка помрачнела:

– Я хочу взять всё, что сшила. Так старалась, не оставлять же.

Я знала, как Яринке дороги её чудные вещицы, и отнеслась к этому со всей серьёзностью.

– Мы же возьмём школьные сумки?

– Так других у нас и нет, – хмыкнула она.

– Ну вот, твои костюмы можно распихать по обеим сумкам, в две влезут.

– А твои вещи?

Я задумалась. Что взять? Личных вещей, в смысле своих, а не тех, что выдали в приюте, у меня почти нет. Так что, кроме смены белья, колготок, цветастого платьица, подаренного мне Яринкой, да ещё, пожалуй, нотной тетради, брать нечего. Хотя… Я злорадно улыбнулась. Возьму злосчастный планшет. Пусть останется на память, вместе со всеми учебниками, видеоуроками и годовыми оценками. Буду потом иногда его включать и радоваться тому, что всё это осталось в прошлом. А ещё читать с него книги, уже не таясь, столько, сколько захочу.

Только теперь я поняла, что до сих пор не осознавала по-настоящему грядущие перемены. Обсуждала их с Михаилом Юрьевичем, рассказывала Яринке, но делала это так, словно речь шла о каком-то приключенческом фильме или той же книжке. И почему-то лишь сейчас, представив свой планшет отдельно от всего остального, от школы, от дортуара, от учителей и воспитателей, я, наконец, поняла – эта часть моей жизни действительно подходит к концу. И хоть была она далеко не лучшей, но в горле неожиданно встал комок, а дыхание перехватило.

Яринка рядом тоже подозрительно примолкла, зашмыгала носом. Мы посмотрели друг на друга и, поддавшись единому порыву, крепко обнялись.

Глава 19

Падучие звёзды

Ах, это сладкое предвкушение перемен! Одновременно волнующее и пугающее, заставляющее торопить время, но и успевать наслаждаться настоящим.

Весь остаток дня и я, и Яринка буквально растворялись в ощущении счастья, которое особенно ярко воспринималось после недавних тяжёлых событий. Мы почти не разговаривали друг с другом, но и в дортуаре, и в столовой, и на прогулке переглядывались с затаённой радостью, словно ища друг у друга подтверждения, что всё это происходит с нами по правде. Даже ночью я долго боялась уснуть, чтобы поутру не оказалось, что это был просто сон. Вместо этого плавала в невесомой полудрёме и представляла падающие с бархатно-чёрного неба звёзды, те, что мы видели в лесу прошлым августом. Теперь они казались мне чем-то вроде доброй приметы, символом того, что мы собирались сделать. Исчезнуть, улететь, сорваться вольными звёздочками с неба, кануть в еловую чащу…

Убаюканная этими мыслями, я уснула незаметно для себя, а первое, о чём подумала, проснувшись, что уже совсем скоро буду по утрам открывать глаза в другом месте и видеть перед собой других людей. Не Зину, деловито заправляющую свою постель, не Настусю, похудевшую и осунувшуюся, виновато косящуюся в мою сторону. И за окном не будет привычного пейзажа, да и само окно будет другое. Я понятия не имела, где нас поселят, но почему-то представляла маленькую деревеньку вроде Маслят, только не с бревенчатыми домами, а из красного кирпича, как в приюте.

Захотелось срочно узнать, что думает по этому поводу Яринка, и я свесилась с постели, заглядывая на нижний ярус кровати. Но Яринка спала, презрев звонок будильника, спала, разметавшись на спине и чуть улыбаясь уголками губ. Будить её я не стала, осторожно спустилась на пол босыми ногами, скинула ночную рубашку и уже привычно оглянулась через плечо на зеркало, проверяя, сходят ли с попы следы от розог. Следы сходили, правда, не так быстро, как мне хотелось бы. Но сестра Марья сказала, что шрамов не останется, и это радовало, слишком унизительным было бы такое напоминание.

Зина и Настуся, перекинув через плечи полотенца, шмыгнули за дверь, избегая моего взгляда, – они снова везде ходили вместе, нас с Яринкой сторонились. Мы тоже не искали их общества, и даже сейчас я вздохнула с облегчением, оставшись в дортуаре наедине с подругой. Которой, кстати, пора бы уже проснуться. На сегодня у нас есть планы. Я должна сходить в церковь и под каким-нибудь предлогом забрать оттуда свою нотную тетрадь, подаренную мне на день рождения Марфой Никитовной. В эту тетрадь я не только записывала этюды и пьесы, заданные для изучения, но и кое-что придуманное лично мною. Эти опусы я ещё никому не показывала и не думала, что создаю шедевры, но бросать не собиралась. Если будет возможность, то там, в другом месте, я продолжу занятия музыкой и, может быть, вернусь к этим наброскам, чтобы довести их до ума.

Яринка просыпалась тяжело, хныкала и пряталась под одеяло, пока я пыталась его с неё стянуть. Она тоже должна была сегодня забрать из пошивочной то, что успела там смастерить. Конечно, и моя тетрадь, и Яринкины наряды, вполне могли бы подождать ещё пару дней, но нам не терпелось хоть как-то начать сборы в дорогу, самим себе показать, насколько серьёзно мы настроены.

А может быть, это нашептал нам голос-без-слов, который заранее знал, что собираться нужно уже сейчас.

В гостиную мы явились самыми последними (поднять Яринку с постели, если она не выспалась, дело непростое!). Вся группа уже сидела там, терпеливо ожидая Агафью с новостями. Хотя теперь ожидание это стало скорее привычкой, воспитательница уже давно не приносила своим питомицам приглашений к знакомству. Интерес к новоиспечённым невестам спал, самых симпатичных уже выбрали, но оставшиеся продолжали на что-то надеяться и каждое утро приходили в гостиную с выражением смиренного терпения на лицах. Остальным ничего не оставалось, как по инерции следовать их примеру.

Сегодня Агафья не заставила себя долго ждать. И появилась она, не, как обычно, хмурой и строгой, а очень даже оживлённой, что, в свою очередь, вызвало оживление среди ожидающей половины группы. Сейчас даже несведущему в наших делах человеку было бы легко отличить девочек, успевших обзавестись кавалерами, от одиноких. У первых на лицах отобразилось лишь доброжелательное любопытство, в то время как вторые, с загоревшимися глазами, в едином порыве подались вперёд, успевая награждать друг друга ревнивыми взглядами.

Но надеялись они напрасно. Сегодня Агафья никого не осчастливила, хоть и думала, что несёт замечательное известие.

– Девушки! – Она встала перед нами, сложив руки на животе и глядя почти умильно. – Думаю, что сегодня мне удастся вас и огорчить, и обрадовать.

Повисла значительная пауза, от которой все ещё больше насторожились.

– Огорчить, потому что скоро мы попрощаемся с одной из нас навсегда, – торжественно провозгласила воспитательница. – Чему же тут радоваться, подумали вы? Я отвечу. Воссоединение семьи – всегда радостное событие!

Разумеется, никто ничего не понял, группа начала удивлённо переглядываться, закатывать глаза и кривить губы. Но Агафья этого не заметила, она вдруг зашагала вперёд, ловко лавируя между пуфиками, и приблизилась к Яринке. Несколько секунд растроганно смотрела на мою начавшую стремительно краснеть подругу, потом порывисто обняла.

Концентрация общего недоумения достигла критической отметки, когда воспитательница наконец сочла нужным объяснить своё странное поведение.

– Завтра, – неестественно высоким от восторженных ноток голосом объявила она, – наша Ярина возвращается в родительский дом! Её отец осознал ошибочность своего поступка, совершённого, надо думать, в состоянии аффекта после смерти супруги, и теперь хочет вернуть дочь!

По гостиной пронёсся поражённый вздох. Такого наша группа ещё не видела. Как-то уже повелось считать, что попасть в коррекционный приют – всё равно, что на тот свет, – обратной дороги быть не может. И если найти жениха и выйти замуж, по местным меркам – удивительное везение, то вырваться из этих стен ещё раньше, и ни куда-нибудь, а домой, – просто выигрыш в лотерею, почти чудо!

И никто не понял, почему Яринка не кричит от радости, не бросается на шею Агафье, и не плачет от избытка чувств, а сидит с остановившимся взглядом.

– Ты меня слышала? – Агафья положила руку ей на плечо. – Твой отец хочет забрать тебя, завтра он будет здесь. Ты поедешь домой.

Яринка наконец разжала судорожно стиснутые челюсти и заговорила глухим, ровным голосом:

– Почему завтра? Он же должен ещё оформить документы.

– Оформление не заняло много времени. – Агафья, казалось, не заметила её подозрительного спокойствия. – Несмотря на то что вы долгое время были разлучены, он по-прежнему является твоим родным отцом, и это облегчило дело.

Яринка закусила губу, отчаянно посмотрела на меня. Воспитательница растолковала этот взгляд по-своему и снова приобняла её:

– Не расстраивайся, дорогая. Я разрешу Дарье звонить тебе раз в неделю, и, возможно, когда-нибудь вы с папой сможете её навестить.

Яринка не пошевелилась, и я поняла, что мне пора выступить на сцену, иначе сейчас моя слишком эмоциональная подруга сделает что-то непоправимое.

Демонстративно всхлипнув, я кинулась обнимать её, бормоча всякую ерунду вроде «так за тебя счастлива» и «ты это заслужила». Спустя секунду ко мне присоединились другие девочки, и Яринка утонула в волне поцелуев и поздравлений. Насколько они были искренними, оставалось только предполагать, но подозреваю, что многие действительно радовались устранению сильной соперницы, ведь Яринкина анкета на сайте приюта должна была исчезнуть вместе с ней.

Некоторое время Агафья растроганно наблюдала за нашей кучей-малой, потом терпеливо поторопила:

– Девушки, завтрак! – И обратилась к Яринке, выпавшей из коллективных объятий ошалевшей и взъерошенной. – А тебя, дорогая, я сегодня освобождаю от школы, тем более что твои документы уже собраны, и сегодняшние оценки засчитаны не будут. Можешь погулять, попрощаться с приютом, побыть наедине с собой, тебе сейчас это нужно.

– Сударыня, – Яринка рассеянно пригладила выбившиеся из косы пряди, – Агафья Викторовна, пожалуйста, можно Дашу тоже освободить? Нам надо… мы хотели бы…

Воспитательница бросила на меня недовольный взгляд, на её лице ясно отобразилась внутренняя борьба. С одной стороны, она ещё слишком хорошо помнила все мои художества, с другой – даже наша железобетонная Агафья обладала каким-то состраданием и понимала, что, несмотря на её недавние слова о возможных звонках и визитах, скорее всего, мы с Яринкой видимся в последний раз.

– Хорошо, – наконец изрекла она после продолжительной паузы. – Ради такого случая я пойду вам навстречу, но очень надеюсь, что пропущенный день не отразится на успеваемости Дарьи.

– Спасибо, – искренне сказала я. – Большое спасибо!

Но Агафья лишь устало отмахнулась:

– Однако на завтрак извольте пойти.

И мы пошли. Пришлось отсидеть положенное время в столовой и даже через силу проглотить несколько ложек каши, пока наши одногруппницы не отправились в школу, и мы наконец-то остались вдвоём.

– На лестницу? – спросила Яринка, с отвращением отодвигая от себя тарелку.

– Лучше на улицу, – ответила я и передразнила Агафью: – Тебе же надо попрощаться с приютом.

Снаружи было почти лето. Зеленела трава, на газонах часто высыпали маленькие солнышки одуванчиков, в воздухе гудели шмели. Я привычно глянула в сторону леса – забора уже почти не было видно за раскрывающимися на деревьях почками.

– Дайка, – сказала Яринка, нервно оглянувшись на корпус, – если отец меня завтра заберёт, я не смогу в пятницу прийти в лес. Я думала за завтраком… даже если убегу из дома, то не доберусь сюда без денег. А убежать я не смогу, отец не дурак… то есть дурак конечно, но за мной будет следить. Он знает, что я не хочу с ним жить.

– Он далеко отсюда живёт?

– Далеко. Мне бы пришлось ехать на вокзал, потом сюда на электричке. А как от электрички до нашего леса добраться, я вообще не знаю.

– Не нужно никуда добираться. И с отцом уезжать не нужно.

Я говорила совершенно спокойно. Не только Яринка за завтраком не теряла времени, я тоже думала, как теперь быть. И придумала. Впрочем, вариантов было немного, так что особо напрягать фантазию не пришлось.

Подруга выжидательно молчала, глядя на меня с робкой надеждой, и я вдруг ощутила прилив решимости. Раз уж судьбе угодно нас поторопить, пусть будет так!

– Мы убежим сегодня ночью.

Яринка растерянно моргала.

– Но ведь сегодня понедельник. А машина придёт за нами только в пятницу… почти в субботу. Где мы будем…

– В лесу. Придётся эти дни прятаться в лесу.

– Нас станут искать!

– Значит, надо сделать так, чтобы не нашли.

– Дайка! – Яринка почти кричала. – Вас в тайге нашли! А тут даже не лес, а…

– Знаю! Не ори. Сама тогда что-нибудь предлагай.

Яринке предлагать было нечего, и она сникла, уткнулась взглядом себе под ноги, забормотала вполголоса:

– Тварь, урод, ненавижу! Почему он всегда всё портит? Да чтоб его об угол шандарахнуло…

Я не стала вслушиваться. Нетрудно было догадаться, кого именно проклинает моя подруга. И сейчас я, как никогда, была близка к тому, чтобы присоединиться к этим проклятиям. Её отец при всём желании не смог бы выбрать момента хуже, чтобы внезапно предъявить свои права на дочь! И зачем он это сделал? Никаких предположений у меня даже близко не было, но одно я знала точно – нельзя дать ему добраться до Яринки. Даже на один день – нельзя. Если раньше при неудачном побеге я рисковала навсегда потерять связь с Дэном и другими, то теперь всё обстояло намного хуже. Потерять Яринку я не могу, лучше смерть. А значит, и ошибиться нельзя – слишком высоки ставки. Или сегодня ночью у нас всё получится, или мы больше никогда не увидимся.

Яринка продолжала бубнить себе под нос, суля папаше жуткие кары на том и этом свете, чем очень мешала мне думать. А я должна была думать, потому что времени у нас теперь почти не осталось, как не осталось и права на ошибку.

– Сходила бы ты к Варваре, – торопливо посоветовала я, дождавшись, когда подруга на секунду замолчит, переводя дух между ругательствами. – Забери свои платья. А я пока в церковь смотаюсь.

Яринка недовольно глянула на меня, прервавшись, надо думать, на самом интересном, но спорить не стала.

– Тогда увидимся в дортуаре? Как раз вещи соберём, пока Зина и Настуся в школе…

Я кивнула, и мы разошлись в разные стороны. Оглянувшись один раз, я увидела, что Яринка не торопится – она брела по дорожке, еле переставляя ноги и опустив голову. Не то продолжала обдумывать планы мести отцу, не то последовала совету Агафьи и мысленно прощалась с приютом.

В церкви было тихо и пусто. Кружились в воздухе пылинки, золотились рамы икон, солнечные лучи, падая сквозь витражи, украсили пол и стены разноцветными пятнами. Горело несколько свечей. Сама не зная зачем, я взяла одну из них и поочерёдно зажгла остальные, успевшие погаснуть. Но в ярком дневном свете их огоньки были почти не различимы.

В нашей комнатке за клиросом также никого не оказалось, Марфа Никитовна приходила сюда только после обеда. Я выдвинула один за другим ящики стола и там, среди беспорядочно сваленных книг, учебных пособий по сольфеджио и нотных сборников, нашла свою тетрадь. Достала, прижала к груди. Но вместо того чтобы уйти, села на один из стульев, прислонившись затылком к стене. Нужно многое обдумать, а лучшего места для этого сейчас не найти. Здесь меня никто не потревожит.

А когда спустя полчаса я вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь и пряча за пазухой нотную тетрадь, то уже точно знала, что делать дальше. Почти никакой моей заслуги в этом не было, всё нашептал голос-без-слов, слышимый в пустой церкви отчётливо, как никогда.

И, повинуясь ему, прежде чем уйти, я подошла к одному из окон и чуть приоткрыла его.

Яринка, внимательно выслушав мой план, не стала возражать и говорить, что я сошла с ума. Не стала и напоминать о возможных последствиях. Лишь глаза её расширились и потемнели, а ногти нервно скребнули по подоконнику дортуара, на котором мы привычно сидели. Но она сразу взяла себя в руки и сказала, глядя в сторону:

– Значит, сжечь мосты. А что… так даже правильно будет. Пусть они нас запомнят. Помирать, так с музыкой.

– Сжечь… – эхом отозвалась я и добавила, пытаясь успокоить скорее себя, чем подругу: – Зато точно убежим.

Яринка кивнула, взяла аккуратно сложенную стопку платьев, принесённых из пошивочной и принялась запихивать в школьную сумку. Платья не влезали, и я подвинула ей свою. В очередной раз напомнила себе, что как бы мы не торопились ночью, но надо не забыть забрать из тайника наши рогатки, мою, Дэна и Яринкину. Пчёлку, Рога дьявола и Бланку. И неважно, останется ли место в сумках, рогатки можно повесить на шею.

– Вторник, среда, четверг, пятница, – вслух посчитала Яринка, загибая пальцы. – Дайка, а что мы будем есть все эти дни?

Я беспомощно пожала плечами. Об этом тоже думала, сидя в церкви, даже спрашивала голос-без-слов, но всё, что он смог подкинуть мне по этому поводу, – напоминание о прочитанной где-то информации о том, что человек живёт без еды месяц и больше. Нельзя сказать, что это меня утешило, но и тревожить голос-без-слов по таким пустякам я больше не стала. Он был занят куда более важной проблемой – безопасностью нашего побега.

– Может, попробовать принести хлеба из столовой? – продолжала переживать Яринка. – Хоть немного взять с собой?

Я подумала и мотнула головой:

– Нет. Если заметят, могут что-то заподозрить. Тогда конец.

– Ладно, хоть на ужине тогда постараемся нажраться от пуза, – буркнула подруга, запихивая раздувшуюся сумку в свой шкафчик.

– И на обед тоже, – кивнула я и предложила: – Давай сходим в библиотеку, посмотрим карту местности, может, сообразим, где лучше прятаться.

Но карта мало что нам дала. Конечно, мы увидели там и наш приют, и храмовый комплекс к югу от него, и даже тот самый поворот на шоссе, возле которого нас должна будет ждать машина других. Но чего не увидели – так это места, где можно было бы надёжно укрыться до пятницы.

Чтобы не впадать в уныние и не пугаться ещё больше, я пока запретила себе думать об этом. На текущий момент нашей главной задачей было просто убежать. И сделать это так, чтобы никто не помешал и хотя бы первые два-три часа не пустился в погоню. Для этого и нужен был отвлекающий маневр, придуманный мною в церкви.

День тянулся как резиновый. Мы вернулись в дортуар и попытались поспать, помня о предстоящей трудной ночи, но были слишком взвинчены даже для того, чтобы просто закрыть глаза. Потом сходили на обед, где постарались упихать в себя всё, до чего дотянулись. Из школы вернулись Зина и Настуся, смущаясь, преподнесли Яринке разрисованную фломастерами самодельную открытку, с пожеланиями и подписями от всех одногруппниц. Яринка поблагодарила, обняла Зину, а немного замешкавшись, и Настусю, отчего та жалобно заморгала и зашмыгала носом. Я подумала, что нельзя прощаться с ней вот так, навсегда оставляя с чувством вины. Но нужных слов не нашлось – я просто поймала Настусин взгляд и постаралась улыбнуться ей как можно теплее. Настуся несмело улыбнулась в ответ, и на душе у меня стало одним камнем меньше. Зла на дурёху я уже давно не держала, понимая, что она всего лишь такая же жертва обстоятельств, как и я сама.

С приходом соседок возможность разговаривать о своём исчезла, и мы ушли на улицу. Гуляли по дорожкам, сидели на скамейках, кидали камешки в пруд, в общем, следовали совету Агафьи – прощались с приютом. Не то чтобы мне было грустно, но без некоторой ностальгии не обошлось, всё-таки были здесь у меня и хорошие дни, и ценные приобретения. Моя дружба с Яринкой, знакомство с Дэном, первые попытки бороться с судьбой и осознание того, что я способна на эту борьбу. Так что, если всё получится и я больше не вернусь в это место, то вспоминать о нём буду без зла.