Лето придёт во сне. Приют

Дэн улыбался. Выглядел он окрепшим, загоревшим и даже более взрослым. А ещё я не могла не заметить, как идёт ему обычная повседневная одежда, вместо дурацкого школьного кителя.

– Достал я вам одну книжку, – сообщил Дэн. – Завтра почитаешь. Про мальчиков в том числе.

Он подмигнул и поспешил за остальными, оставив меня сидеть на скамейке в полной растерянности.

– Завтра? – жадно переспросила Яринка. – Значит, он завтра нам напишет?

– Ну наверно…

– А чего там, ну? – Подруга пританцовывала от нетерпения. – «Завтра почитаешь». После уроков тайник и проверим.

– Тайник-то проверим, – отмахнулась я. – А тебе не кажется странным, что он подошёл ко мне при всех?

Яринка фыркнула:

– Ой, брось! Ну, подошёл и подошёл. Вы там что, два часа разговаривали?

Разумеется, наша встреча не заняла и десяти секунд, а для остальных, скорее всего, вообще прошла незамеченной, но меня не оставляло чувство тревоги. Такая неосторожность была Дэну совсем не свойственна.

– Он сказал, что книга только одна? – Яринка моих опасений не разделяла.

– Он сказал – одну книжку. – Я начала раздражаться. – А тебе сколько надо?

– Вообще-то, чем больше, тем лучше, – не смутилась подруга. – Но и одна тоже хорошо.

Честно говоря, не только она с нетерпением ждала завтрашнего дня. Мне тоже было очень интересно, правильно ли Дэн понял наш заказ и насколько точно выполнил его. Я боялась, что когда мы писали ему о теме, на которую хотели бы видеть следующие книги, то недостаточно верно выразились. Может, стоило быть посмелее и вместо «отношения между мужчиной и женщиной» написать просто «секс»? Собственно, сам физиологический процесс нас не интересовал, это всё мы давно знали, да и в любовных романах, переданных нам Дэном перед его отъездом, хватало постельных сцен. Куда больше занимало другое – правда ли то, что нам рассказывала Агафья? И если нет, то почему так важно, чтобы мы думали, будто правда? Что вообще в этом сексе такого, из-за чего потребовалось возводить вокруг него столько запретов и недосказанностей?

Поэтому, если Дэн сейчас передаст нам что-то вроде иллюстрированной брошюрки «Откуда берутся дети», которую я прочитала ещё в Маслятах, толку будет мало.

Но Дэн всё понял правильно.

На следующий день, проверив тайник, мы обнаружили там флэшку с одной-единственной книгой. И это была не какая-нибудь глупая энциклопедия для подростков, а вполне себе серьёзная вещь «Сексология для всех7. В предисловии обещалось в доступной форме просветить читателя на тему мужской и женской сексуальности, её истоков и развития. Более чем откровенные иллюстрации тоже сулили много интересного. К собственному удивлению, я почувствовала, что краснею, и поспешила свернуть файл, косясь на Яринку. Подруга же, как и следовало ожидать, выглядела отнюдь не смущённо, скорее, деловито.

– Знаешь, Дайка, с этой книгой нужно быть осторожнее, чем с другими. Давай держать её только на одном планшете и читать по очереди? Если хочешь, читай первая.

Я удивились. Обычно Яринка не страдала излишней предосторожностью, зато отличалась нетерпением, а теперь готова уступить мне первенство чтения книги, которую мы так долго ждали? Но её предложение показалось мне разумным, в конце концов, один экземпляр запретной литературы на территории приюта – это вдвое безопаснее, чем два экземпляра.

Как выяснилось позже, в этом случае у Яринки снова безошибочно сработала интуиция, что в будущем уберегло её от весьма неприятных последствий.

Хотя и без того скоро всё стало хуже некуда.

Снег сошёл окончательно ещё в конце апреля, и хоть я всё чаще с предвкушением облизывалась в сторону леса, но отправляться туда без разрешения Дэна и не думала. Помнила наш осенний разговор о том, что нельзя пытаться сделать это, пока на деревьях не появится листва. Сейчас же, глядя на прозрачную рощицу, сквозь которую забор был виден, как на ладони, я понимала, что старший друг, как всегда, оказался прав.

Но я не могла отказать себе в удовольствии просто приходить к границе приюта, сидеть возле прудика и вдыхать запах близкой свободы, торопя набухающие на ветвях почки. Иногда Яринка составляла мне компанию, но чаще я приходила сюда одна в послеобеденный промежуток между уроками и спевками в хоре.

Пришла и сегодня, забежав в дортуар лишь за тем, чтобы бросить там школьную сумку. Хотела побыть наедине с собой, прежде чем отправиться в церковь. Но и там сегодня задерживаться сверх положенного я тоже не собиралась – не терпелось начать читать книгу, полученную вчера от Дэна. Конечно, я уже успела бегло её пролистать, но от этого любопытство и нетерпение только усилились.

Денёк выдался ясным, по-настоящему весенним, а в воздухе радостно носились ожившие после долгой зимы насекомые. Я сладко жмурилась, подставляя лицо солнышку и смакуя запах молодой травы, в общем, переживала те редко дающиеся нам минуты полной гармонии с собой и миром.

А потом на меня упала тень.

Испуганно распахнув глаза, я на миг испытала облегчение, увидев перед собой не Белёсого, мысль о котором почему-то первой пришла в голову, а всего лишь Агафью. Но потом разглядела её побелевшие губы, дрожащий от ярости подбородок, гротескно выпученные глаза, и сердце сбилось с ритма, ухнуло в пустоту.

Я как-то сразу всё поняла. До того, как воспитательница поднесла к моему лицу мой же планшет, на дисплее которого светилась яркая книжная обложка – «Сексология для всех».

– Что это? – свистящим шёпотом спросила Агафья, почти тыча гаджетом мне в нос. – Что! Это! Такое?!

Я молчала. И потому, что горло перехватило от осознания непоправимости случившегося, и потому, что никакой ответ не требовался. Агафья сама прекрасно видела и знала, что это такое.

В вязком молчании прошли, кажется, геологические эпохи. Воспитательница со свистом дышала, продолжая сжимать планшет в подрагивающей руке, я закаменела, вцепившись в край скамейки, как в спасательный круг. И даже удивительно, что вокруг всё осталось прежним – так же светило солнце, так же жужжали в воздухе невидимые насекомые. Сейчас я бы с радостью поменялась местами с любым из них, даже с тем, кто живёт на свете всего один день.

– Идём, – наконец обронила Агафья единственное слово и, резко развернувшись, зашагала по дорожке.

Она не оглядывалась, ни на секунду не сомневаясь, что я последую за ней. И я последовала, терять всё равно было уже нечего.

Мы прошли мимо прудика, мимо стадиона. Агафья, высокая и несгибаемая, как сухая палка, и я – втянувшая голову в плечи, не смеющая поднять глаза. Сначала я была уверена, что мы направляемся в школу, в кабинет Петра Николаевича (насколько я знала, все чрезвычайные происшествия должны были сразу доводиться до сведения директора), но Агафья не свернула к школьному крыльцу, а, не замедляя шаг, прошла дальше – к нашему корпусу. Я слегка приободрилась. Может быть, мой случай всё же не попадает под категорию серьёзных? Но нам навстречу попалась девочка с нашего этажа, и Агафья обратилась к ней с просьбой:

– Будь добра, дойди до сестры Марьи и скажи, что я жду её в процедурной.

Тогда я поняла, что мне предстоит, и сердце, до сих пор где-то затаившееся и замершее, вернулось на место и затрепыхалось в груди, как в клетке.

Процедурной называли помещение, отведённое для телесных наказаний. Маленькую, всегда закрытую комнату на первом этаже корпуса. Мне там до сих пор бывать не доводилось, но, по рассказам Яринки, комната эта была так же неприятна, как и то, что ожидало туда попавших.

На миг я готова была броситься к Агафье, вцепиться в её подол и, подвывая, размазывая по лицу слёзы, умолять о пощаде… И остановила меня никакая не гордость или упрямство, а ясное понимание того, что это бесполезно.

Девочка, к которой обратилась Агафья, раскрыв рот, смотрела на меня. Вроде с искренним сочувствием. Она сразу поняла, что означает просьба воспитательницы, – по правилам приюта телесные наказания проводились только в процедурной и только в присутствии медработника. Да и мой пришибленный вид наверняка лучше любых слов говорил о том, что меня ожидает.

Агафья нетерпеливо глянула на нее, и девочка заторопилась исполнить указание, бросив на меня последний жалостливый взгляд. Что и понятно, ведь не так часто кто-то из воспитанников, а тем более из воспитанниц нарывается на порку. Это надо постараться.

По пути в корпус мы встретили ещё несколько девочек, к счастью почти незнакомых, – мне и без того было невыносимо стыдно. Конечно, новость о наказании наверняка разлетится по этажам раньше, чем я вернусь в дортуар, но, по крайней мере, тогда всё уже будет позади.

Процедурная оправдала мои худшие ожидания. Окон там не было, и, когда Агафья щёлкнула выключателем, тусклый свет лампочки, одиноко висящей под потолком без абажура, осветил голые стены и бетонный пол. Из мебели, если, конечно, эту вещь можно было назвать мебелью, присутствовала лишь длинная скамья с висящими на ней ремнями. И её предназначение было мне хорошо известно из рассказов Яринки, вынужденной в своё время не единожды посетить это место.

– Раздевайся, – сухо бросила Агафья. На меня она не смотрела и продолжала держаться за ручку двери, словно готовясь в любой момент выскочить вон.

– Совсем раздеваться? – спросила я, чтобы хоть немного оттянуть неизбежное.

Агафья дёрнула щекой.

– Платье можешь оставить, но ниже пояса снимай всё.

Процедурная явно не отапливалась и редко открывалась, здесь до сих пор царила зимняя зябкость. И когда я без колготок и без трусиков встала босыми ногами на бетонный пол, меня тряхнуло такой дрожью, что лязгнули зубы.

Дверь бесшумно приоткрылась, через порог шагнула сестра Марья с длинным и плоским футляром в руке. Испуганно глянула на меня, затем вопросительно – на Агафью.

– Вот, – та явно была не настроена на долгие объяснения и просто продемонстрировала сестре Марье мой включенный планшет, – это я сегодня обнаружила у одной из воспитанниц. Уж и не знаю, чего ожидать дальше.

Сестра Марья пригляделась, тихо охнула, прижала ладонь ко рту.

– Именно, – кивнула Агафья. – Вы принесли всё необходимое? Тогда приступим.

Резко лязгнул дверной засов, отрезая меня от внешнего мира. Я всё ждала, когда придёт настоящий страх, с обмиранием и слабостью, но ощущала только отстранённое недоумение. Не считая пощёчины, недавно полученной от Агафьи, никогда ещё взрослый человек не поднимал на меня руку. У родителей это было не принято, да и за мной обычно не водилось проступков, заслуживающих таких мер. В прошлом году Белёсый хватал меня и удерживал силой, но не бил. Наверное, поэтому сейчас мне было трудно до конца осознать предстоящее, и страх не появлялся.

Агафья повернулась ко мне и беспристрастно сообщила:

– Мне придётся наказать тебя за эту гадость в твоём планшете. А уже после мы подробно разберёмся в том, откуда она там взялась. Ложись на скамью животом.

Я подчинилась. Не потому, что боялась ослушаться, просто босые ноги совсем заледенели на голом бетонном полу. Легла, положила голову на скрещенные под подбородком руки, как будто собиралась почитать, валяясь у себя на кровати. Но Агафья оказалась рядом и одним движением закинула подол платья мне на спину. Вот тут я дёрнулась и попыталась вскочить, но она упёрла твёрдую, как палка, руку мне между лопаток и прошипела:

– Если ты станешь сопротивляться, я буду вынуждена позвать кого-нибудь из воспитателей-мужчин, чтобы держали тебя!

Я замерла. Мысль о том, что какой-то мужик увидит меня вот такую – распластанную, полуголую, с унизительно задранным подолом, – буквально парализовала. И я не двигалась, пока Агафья сначала зафиксировала ремнями мои лодыжки и кисти рук, а потом один ремень, самый широкий, перекинула через поясницу и так резко затянула, прижимая меня животом к скамье, что из лёгких с шипением вышел воздух. Теперь я могла шевелить только головой, чем и воспользовалась, наблюдая за зловещими приготовлениями.

Из плоского футляра, принесённого сестрой Марьей, Агафья извлекла несколько длинных и гибких, явно резиновых прутов ядовито-зелёного цвета. Надо же, а я-то думала, что розги они и есть розги – ветки от деревьев или кустов. Однако всё куда интереснее.

– Я ударю тебя двенадцать раз, – бесцветным голосом сообщила Агафья.

Не удивила. Я знала правила. Количество ударов, нанесённых провинившемуся воспитаннику, не может превышать количество прожитых им лет. Можно меньше, по решению воспитателя, но я не ждала от Агафьи снисхождения.

Как не ждала и того, что это так больно.

После первого удара я даже не закричала, настолько была ошеломлена. Резкая, яркая вспышка боли огнём прокатилась по телу, отдавшись даже в макушке и пятках, все мышцы непроизвольно напряглись, ремни врезались в кожу.

– Один, – ровно произнесла надо мной Агафья, и я зажмурилась, осознав вдруг, что число двенадцать – совсем не так мало, как мне всегда казалось.

Дальше следить за счётом я уже не могла, как не могла и молчать. Но кричать и плакать от боли вовсе не оказалось унизительным, как я раньше думала. Наоборот – пронзительными криками прекрасно получилось выразить ненависть и протест, выплеснуть то, что копилось в душе в течение долгих лет, проведённых в приюте. За свои двенадцать ударов я успела выкрикнуть всё – тоску по родителям и отнятому у меня детству, злость на здешние правила и ограничения и, конечно, отчаянное желание вырваться, во что бы то ни стало оставить позади эту лицемерную жизнь, убежать от неё, как убегает в тайгу выскользнувший из капкана свободный зверь.

– Двенадцать, – сказала чуть запыхавшаяся Агафья, опуская розги.

А я бессильно обмякла в путах, испытывая болезненное, почти до экстаза, облегчение от того, что всё закончилось.

Сестра Марья двинулась было ко мне, но воспитательница остановила её движением руки:

– Подождите. Прежде я задам девочке несколько вопросов.

Сестра Марья попыталась что-то возразить, но Агафья только нетерпеливо дёрнула головой и обратилась ко мне:

– Откуда у тебя эта книга?

Я лежала щекой на скамье, глядя на неё снизу вверх сквозь мокрые ресницы. Боль никак не отпускала, но если Агафья специально решила допрашивать меня сразу после наказания, надеясь, что я буду морально сломлена, то она очень ошиблась. Ещё никогда я не чувствовала в себе такого упрямства и воли к сопротивлению. Как же я сейчас понимала Яринку, которая раз за разом напрашивалась на наказание, в попытках доказать всему миру, что у него нет власти над ней.

И я молчала. Даже не потому, что хотела этим продемонстрировать Агафье своё презрение, нет, наоборот, мне бы очень хотелось высказать всё, что я думаю и о ней лично, и обо всем грёбаном приюте, но после испускаемых недавно воплей горло саднило, и я боялась, что голос сорвётся.

Агафья повторила вопрос, поняла, что отвечать я не собираюсь, и её ноздри угрожающе раздулись.

– Думаешь, что тебе удастся отмолчаться, и я просто забуду об этом вопиющем в своей пошлости инциденте? Я твой воспитатель, и я решаю, какое наказание и в каком количестве тебе назначить.

Мне удалось искривить губы в усмешке и еле слышно фыркнуть. Интересно, чем она хочет меня напугать после такого? В угол поставит? Десерта лишит?

Воспитательница вернула мне усмешку.

– Я могу пороть тебя до тех пор, пока ты не расскажешь всё, что нужно. По двенадцать ударов. Каждый день.

Я поспешно прикрыла глаза, чтобы не дать Агафье увидеть в них мой страх. Проходить через сегодняшнее каждый день? Сколько же я выдержу?

В стороне кашлянула сестра Марья и, когда Агафья оглянулась на неё, учтиво заметила:

– Осмелюсь напомнить, что повторное телесное наказание воспитанницы, не достигшей четырнадцати лет, может быть осуществлено не ранее, чем через три дня после первого. Это условие обязательно для соблюдения по медицинским показаниям.

Глаза Агафьи сверкнули, руки сжались в кулаки, но голос остался ровным:

– Я прекрасно помню правила. И попросила бы не вмешиваться в мои беседы с воспитанниками.

Что же, раз в четыре дня, это, конечно, не каждый день. Я мысленно поблагодарила добрую сестру Марью, так вовремя пришедшую мне на помощь в момент слабости, и уже почти спокойно встретила взгляд Агафьи. Та выдержала долгую зловещую паузу и, наконец, изрекла:

– Сегодня я запрещаю тебе покидать дортуар, в последующие дни лишаю десерта, а также отлучаю от занятий в церковном хоре. Ещё я сегодня же… нет, сейчас же я свяжусь с Михаилом Юрьевичем и сообщу ему о том, кого он имел неосторожность выбрать себе в невесты. Уверена, он подыщет себе более достойную кандидатуру.

Несмотря на не стихающую боль, мне еле удалось сдержать смех. Вот уж что обеспокоит меня в последнюю очередь, так это мнение Головы! Дядя с возу – меньше навозу.

– Сегодня вторник, – продолжала Агафья, – если до субботы я не дождусь от тебя ответа на свои вопросы, то мы снова окажемся здесь. И чем дольше ты будешь упрямиться, тем хуже будет. И не только тебе.

Я вспомнила Яринкино предложение о том, чтобы «Сексология» хранилась в планшете только у одной из нас, и мысленно похвалила подругу за сообразительность. Теперь против неё Агафья точно ничего не накопает.

А воспитательница вдруг наклонилась ко мне и тихо, но отчётливо произнесла:

– Я знаю, что здесь замешан парень из старших групп. Даже если ты не назовёшь имя, я сама найду его. Но до этого – буду тебя пороть. Каждые четыре дня.

И, резко выпрямившись, она вышла за дверь.

Глава 17

Страх

Когда за Агафьей захлопнулась дверь, сестра Марья поспешила ко мне. Осторожно освободила от ремней, но, когда я попыталась приподняться, торопливо сказала:

– Лежи, лежи! Мне нужно обработать ссадины.

Сдерживая стон, я оглянулась через плечо на пострадавшую часть тела и ничего хорошего, как и следовало ожидать, не увидела. На бледной коже – множество ярко-алых вспухших полос и поверх них – россыпь кровавых бусин. Сестра Марья полезла в свой зловещий футляр, но на этот раз оттуда появились безобидный пузырёк с прозрачной жидкостью и большой клок ваты. Я приготовилась к новой боли, но прикосновение влажной прохлады принесло только облегчение. И теперь, когда физические страдания поубавились, я смогла осознать последние слова Агафьи. А осознав, заплакала от страха и бессилия.

– Уже всё, – поспешно сказала сестра Марья, слегка погладив меня по волосам. – Самое плохое позади, теперь будет только легче.

Она выпрямилась, воровато оглянулась на дверь и, запустив руку в карман, вынула две таблетки. Положила на скамью перед моим лицом.

– Вот. Одну выпей сейчас, а вторую перед сном, это хорошее обезболивающее.

– Спасибо, – всхлипнула я, подцепила трясущимися пальцами одну таблетку, проглотила, не запивая, и начала подниматься.

Руки и ноги гудели как после долгой физической нагрузки, на них краснели следы от ремней. Слегка подташнивало. А ещё было очень холодно, и я заторопилась одеваться. От прикосновения лёгкой ткани трусиков к истерзанной коже снова захотелось кричать, и я даже не стала пробовать натянуть колготки, просто скомкала их в кулаке.

– Может, тебя проводить? – обеспокоенно спросила сестра Марья, но я мотнула головой и, сунув босые ноги в ботинки, побрела к дверям…

Когда я вошла в дортуар, с опухшим от слёз лицом, растрепавшейся косой и колготками в руках, там оказалась только Зина. Она настороженно уставилась на меня.

– Где Ярина? – сипло спросила я, придерживаясь за косяк.

– Её Агафья к себе вызвала, – после паузы ответила Зина и, заметив, что я пошатываюсь, спросила: – Ты как?

– Жить буду. – Мне удалось отлепиться от косяка и пройти три метра до кровати. Путь с первого этажа на четвёртый, который я обычно преодолевала за полминуты, прыгая через одну ступеньку, сегодня отнял у меня все силы.

– Не хочу доживать до старости, – зачем-то сообщила я Зине и лицом вниз легла на Яринкину постель. Лезть к себе наверх сейчас представлялось делом не менее трудным, чем подняться на церковную колокольню.

Зина сообразила, что расспрашивать меня о произошедшем будет не лучшей идеей, и сказала только:

– Агафья велела всем сдать планшеты в воспитательскую. И Яринка до сих пор там с ней.

Я кивнула и опустила веки. По фиг. Сейчас всё по фиг. Сначала дождусь, когда подействует таблетка сестры Марьи, когда перестанут дрожать ноги и пройдёт озноб после стылого воздуха процедурной, а потом уже буду думать о том, как быть дальше.

Не берусь утверждать точно, но, кажется, на какое-то время я не то уснула, не то просто сбежала в некое тёмное безмолвное место, потому что, открыв глаза, увидела перед собой Яринку. Она сидела на полу, прислонившись спиной к кровати, и, судя по расслабленной позе, сидела уже давно. Однако стоило мне шевельнуться, и подруга сразу обернулась, рывком приблизилась вплотную:

– Дайка… ты как?

Зелёные Яринкины глаза сейчас были огромными и блестели, как стёклышки. Я не сразу поняла, что блеск этот – от стоящих в них слёз, а когда поняла, чуть не заплакала сама. Чтобы предотвратить это и подбодрить подругу, попробовала улыбнуться:

– Уже лучше. Мне сестра Марья таблетку дала.

– Она молодец. Мне тоже давала… хотя нельзя.

– А ты? Тебя не…

– Нет, – поспешно заверила Яринка. – У меня же ничего не нашли. И у других. Агафья все планшеты у девчонок забрала, проверять будет, отдаст только завтра. Меня полчаса допытывала. Я сказала, что ничего про тебя не знала, что ты мне не рассказываешь, и вообще мы не так уж и дружим.

Я кивнула. Это не было предательством со стороны Яринки и не вызвало у меня обиды. На её месте я сказала бы то же самое. Нет смысла доставить Агафье удовольствие наказать нас обеих, если этого можно избежать.

– Она тебе говорила, – меня снова начал бить озноб, – что знает, откуда у меня книга?

Яринка замерла и медленно качнула головой:

– Нет… не сказала. Как знает? Про Дэна знает?

Я поспешно обвела взглядом дортуар, но Зина куда-то ушла, и теперь мы были вдвоём.

– Она не знает, что это Дэн. Она знает только, что парень из шестнадцатой группы.

– Откуда?

Я попыталась пожать плечами, но снова почувствовала боль и замерла.

– Яринка, это конец… Она сказала, что всё вынюхает, а до этого будет меня бить каждые четыре дня. Если не скажу. А я не смогу не сказать, не выдержу…

Подруга осторожно приложила палец к моим губам.

– Тс-с! За три дня мы что-нибудь придумаем.

– Надо предупредить Дэна! – Я сжала зубы и завозилась, пытаясь встать, но Яринка твёрдо положила мне на спину тёплую ладошку.

– Лежи, тебе всё равно нельзя никуда выходить.

– А что делать? – безнадёжно забормотала я, снова ужасаясь непоправимостью случившегося. – Что нам теперь делать?

– Тебе – отдыхать, – спокойно ответила подруга. – Сегодня будешь спать здесь, внизу, а я на твоё место полезу. А завтра придумаем, что делать.

Неожиданно она подалась ко мне и, быстро поцеловав сухими губами в щёку, прошептала:

– Просто ложись и спи, лето придёт во сне…

До вечера я так и пролежала на животе, то погружаясь в тревожную дрёму, то вновь всплывая на поверхность. После того как Яринка укрыла меня одеялом, я наконец сумела согреться, от чего стало чуть легче. Один раз на пороге возникла Агафья, молча окинула нас взглядом и исчезла. Откуда-то вернулась Зина, села за тетрадки, искоса поглядывая на меня. Ужин Яринка принесла мне в дортуар, я через силу проглотила несколько ложек остывшего картофельного пюре и выпила компот. А уже когда подошло время ложиться спать, появилась Настуся, которую я не видела весь день. Она неслышно скользнула к своей кровати и принялась переодеваться, ни на кого не глядя.

– Настусь, – вкрадчиво окликнула её Яринка, и та вдруг вздрогнула всем телом, – ты где была?

Голос подруги прозвучал странно, была в нём некая нарочитая взвинченность, словно она собиралась сделать что-то неприятное и подбадривала саму себя:

– Я?! – Настуся упрямо не смотрела на нас.

– Ну не я же… – Яринка делано зевнула. – Тебя весь день не было.

– На улице я сидела. Такая хорошая погода.

– Ну кому-то хорошо, кому-то не очень, – туманно заметила Яринка и задала следующий вопрос: – А уроки тоже на улице делала?

– Тебе-то что?! – попыталась огрызнуться Настуся, но получилось это у неё очень неуверенно, даже жалко.

– А то, – Яринка поднялась на ноги и небрежно облокотилась о шкафчик, – что я тебя видела. Ты на скамейке возле школы читала.

– Да, читала, и что?

– С планшета читала, – уточнила Яринка, и Настуся вдруг съёжилась, уронив голову. – Планшет у тебя Агафья не забрала. У всех забрала, а у тебя – нет. Странно, да?

Зина подняла голову от тетрадей, оглянулась, обвела всех взглядом и приоткрыла рот. А Настуся посмотрела на неё, на Яринку, наконец, на меня и вдруг, как подрубленная, опустилась на кровать, закрыв лицо руками.