Братья

Вольга скачками понёсся к берегу: успеть бы! Последние несколько саженей он просто съехал с горы на заднице. Хорошо, что нынче одел прочные кожаные штаны! Как ни торопился Вольга, он всё равно не успел. Тонкая чёрная тень пошатнулась, словно под порывом ветра, и канула в жадную пасть полыньи. Самым краем слуха парень уловил последний сдавленный вздох.

Наскоро скинув обувь (от куртки он освободился ещё раньше), Вольга кинулся в воду. Он чувствовал, как набрякшая одежда тянет его вниз. Как увлекает под толстую ледяную корку равнодушное течение, которому всё равно, чем играть – мёртвым деревом или умершим человеком. В груди жгло, словно её зажали в тисках. Вольга шарил перед собой в ледяной воде, понимая, что у него всего одна попытка. Того и гляди самого утащит под лёд.

Наконец парню удалось ухватить длинную девичью косу. В ладонь тут же врезалась острым углом медная подвеска, вплетённая в толстую рыжую косу. Вольга отчаянно рванулся вверх, понимая, что силёнок его на долго не хватит. Он наматывал косу на руку как верёвку. Несколько ударов сердца спустя перед ним оказалось бледное лицо Забавы. Чёрные глаза с отчаяньем и страхом глянули на него.

Вольга вздрогнул, тут же пришёл в себя. Медлить нельзя! В несколько мощных гребков он поднялся наверх. Течение уже достаточно далеко отнесло их от полыньи. И парень отчаянно забарабанил рукой о лёд, такой надёжно прочный, когда идёшь по нему сверху, и такой предательски несокрушимый, если довелось оказаться под ним. Упираясь в белый панцирь, Вольга двинулся туда, где виднелось око полыньи. Забава, которую он упорно тащил за собой, не двигалась. Руки Вольги окоченели, он с трудом удерживал её.

Последним, отчаянным рывком Вольге удалось выкинуть вверх из полыньи ставшее неподъёмным девичье тело. От этого усилия, выжигающего последний воздух, опрокидывающего ело куда-то вглубь, огонь в груди, стал совсем нестерпимым. И захотелось вдохнуть холодную воду, чтобы залить, погасить этот пожар. Перед глазами мелькнуло лицо матери, брата… Вольга улыбнулся: даже если ему не выбраться из подо льда, он успел совершить что-то стоящее.

Последним усилием воли парень заставил себя вынырнуть, и жадно втянул в себя бесконечный глоток ледяного ночного воздуха. Сильные руки помогли ему выбраться. Это подоспел на выручку Мишата. Он как раз подходил к дому, когда увидал, как Вольга прыгнул в воду.

Мишата уже хотел сам нырять под лёд, спасать брата, когда наконец над водой показалась голова Забавы. Вытащив на прочный лёд девушку, парень помог выбраться Вольге.

Любава, вышедшая встречать сыновей, и видавшая все, склонилась над Забавой, которую уже успели устроить на Мишатиной куртке. Немного отдышавшись, Вольга поднялся на ослабшие ноги и подошёл к матери, склонившейся над девушкой. С облегчением заметил струйки пара над губами Забавы. Она глубоко и часто дышала. Тёмные брови и посиневшие от холода губы были отчётливо видны даже в неверном свете луны.

Вольга, стуча зубами, стянул с себя липнувшую к телу мокрую рубаху, отжал её, и, поёжившись, надел снова. Любава накинула на плечи сыну его куртку. Мишата подхватил на руки Забаву, и широко зашагал к городу. Любава быстро шла рядом, поглядывая на поникшую голову девушки.

– Что же ты, Забавушка, учинить над собой вздумала? – осторожно поправив свесившуюся почти до земли косу, вздыхала она.

– Ты, матушка, иди скорей домой, да затопи баньку. Ей бы попариться… Там и расспросишь. – проговорил Вольга, с трудом сдерживая стучащие зубы.

– А ты как же? Тоже ведь мокрый до нитки? – всполошилась Любава. – Тебе бы тоже отогреться как следует…

– Да я пока до дому бегу, уж всё и высохнет. – попробовал отшутиться Вольга.

Мишата внес Забаву, уже начинающую ворочаться, в мыльню. Внутри маленького темного помещения было сыро и тепло – накануне праздника вся семья всласть попарилась. Он положил девушку на полок, запахнул поплотнее свою куртку у неё на груди. Пошарил в темноте, закладывая в печку сухие дрова. Любава вошла в дом и вскоре вернулась оттуда с сумкой, полной сушеных трав. Той самой, которую всегда таскала с собой к больным. В другой руке мать несла свёрток сухой одежды, который сразу вручила Вольге – переодеться. Не забыла она и свою кое-где заплатанную, но чистенькую рубашку для Забавы. Пощупала лоб, тронула живчик на тонком запястье.

– Как она? – спросил Вольга шепотом, как будто мог разбудить девушку.

– Ничего. Обеспамятела, но уже приходит в себя. Ты… ты займись ей, а я скоро вернусь.

Любава пропарила Забаву в баньке до розового свечения, напоила отваром душистых трав, щедро сдобренным медом. Однако, несмотря на все усилия знахарки, девушка угасала. До утра она то металась в жару, то тряслась от озноба и жестокого кашля.

Мишата сбегал к мастеру Огнезару, предупредил, мол, дочка заночевала у них. О том, что произошло на самом деле, решил не говорить. Любава обещала, когда девушка придет в себя, порасспросить ее, что случилось.

Однако на следующий день Забаве стало хуже. Встревоженный Огнезар пришел к Любаве за дочерью, но та не решилась отпустить ее домой – по морозу, больную. К тому же, кто там за ней ухаживать будет? Огнезар, скрепя сердце, согласился. Но обещался наведываться каждый день.

К вечеру третьего дня случилась беда. Мишата и Вольга снова стояли, растерянные, около бани. Любава с окаменевшим лицом вышла оттуда в облаке легкого душистого пара. В руках – гора окровавленных тряпок. Велела Вольге заварить крапивы с мятой, да покрепче, а Мишате – бежать за Огнезаром.

После Вольга перенес ослабшую, обмякшую, побледневшую девушку в комнату. Та в беспамятстве простонала имя Нечая, схватилась за живот, и снова обмякла.

Когда в избушку ведуньи едва ли не вломился Огнезар, Любава отослала сыновей из дому. И они, разумеется, ушли… чтобы через минуту оказаться на поленнице, у заветного оконца.

– Ты что над моей дочерью учинила, старая? – Огнезар обрушил на стол тяжелый кулак.

– Жизнь я ей спасла. А вот внука твоего уберечь не смогла. За то вини.

Голос Любавы был тих и тверд. Она не опустила глаз, когда кузнец, пораженный, посмотрел ей в лицо.

– Внука? То есть Забавушка была…

– Была. Да что-то у них с Нечаем не сложилось, и она утопиться решила. Если бы не мои Мишата с Вольгою…

– Э-э-э, милая, да у тебя самой не помутилось ли в голове от жара? Нечая приплела… Полынью…

Мишата чуть не кинулся на выручку матери, но Вольга его удержал.

– А ты сам у Нечая спроси, коли не веришь мне. Ступай. А мне пора отвар для Забавы готовить. Крови она много потеряла.

Огнезар словно только сейчас заметил покрытые бурыми пятнами тряпки в углу комнаты.

– Забавушка… Доченька… Да разве ж я знал… Ах, была бы жива твоя матушка. Огнезар, всегда казавшийся братьям выкованным из той самой стали, которую с таким умением превращал в мечи и посуду, осел на скамью, спрятал лицо в широкие ладони.

– Ну, а вот теперь пойдем. – Вольга дернул за рукав брата. – Надо с Нечаем поговорить.

Оставив Забаву на руках матери, Мишата побежал к корчме дядьки Мала, где всё ещё слышались голоса припозднившихся гуляк. Он очень боялся опоздать. И, как оказалось, не зря. Одним из последних, кто ещё оставался в общинном доме, был именно тот человек, с которым Русаю надо было поговорить.

Нечай как раз спускался с крыльца.

– Домой торопишься? – спокойно спросил его Мишата. Он сдерживался, не желая ошибиться.

– А ты что, проводить меня надумал? Так я не красна девица. – небрежно, с издёвкой протянул сын старейшины.

– Это верно. – кивнул Мишата, и ухватил Нечая за плечо. Тот попытался скинуть руку, но Мишата держал крепко. – А вот проводить я тебя всё-таки провожу. Только не домой, а к баньке, где тебя ждёт Забава.

– Какая такая забава? Что ты ещё надумал, Мишата? – удивлённо приподнял брови Нечай. Он был немного хмелён, весел и разгорячён нынешним празднеством. Ему не было дела ни до чего, кроме новенького пояса, стянувшего нарядную рубаху. Но спустя миг в глазах сына старейшины мелькнула быстрая тень, подтвердившая догадку Мишаты. Он прошипел, наклоняясь к уху растерявшегося Нечая:

– Да та Забава, которая летось с тобой гулять ходила, а нынче в прорубь прыгнула. Не знаешь, почему?

– С чего бы мне это знать? – оттолкнув Мишату, сказал Нечай. Но уже не так громко и совсем не так задиристо. Он бы явно был ошарашен неожиданной вестью.

Вместо ответа Мишата, так и не выпустивший рукав Нечаевой куртки, потащил его за собой. Спустя малое время они уже были около двора солевара. По пути Мишата ещё раз прикидывал, не свершает ли он ошибки.

– Почем мне знать, что это мой ребенок? – хотел ответить Нечай. Братья не дали ему договорить. Подхватив под локти, повели домой. Огнезар все еще сидел на лавке, держа бледную, беспамятную Забаву за руку.

Увидев в окошко Любавичей, ведущих Нечая, Огнезар с мрачным видом вышел из маленькой избушки.

– Почем мне знать, что это мой ребенок? – Нечай, уже набравшись смелости, смотрел кузнецу прямо в глаза. Огнезар только что рассказал ему о своем разговоре с дочерью. Мишата и Вольга стояли рядом с кузнецом. – Эти вон, двое, тоже ошивались на кузне чуть не каждый день. Может, кто из них Забаву спортил, а теперь все на меня свалить хотят.

Мишата потряс головой – неужели Нечай только что обвинил в том, что это из-за него едва не погибла Забава? Вольга тоже стоял с открытым ртом, выслушав этакую нелепицу.

Огнезар же покосился на парней с подозрением. Они и впрямь бывали на кузнице каждый день, и не раз он замечал, как оба брата о чем-то болтают с Забавой. Может, и впрямь… Но Любава ясно сказала, что отец ребенка – Нечай.

Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы не пришла взволнованная Любава. Огнезар встрепенулся – не стряслось ли чего с дочкой. Нечай под строгим взглядом ведуньи как-то сжался, притих. Любава же кивнула Вольге – идем, мол. Тот поспешил за ней. Мишата остался с Огнезаром и Нечаем. Один против двоих.

– Дядька Огнезар, да вы ж меня знаете. Меня же железо слушаться перестало бы. И Забава на меня не смотрела. Зато вон на посиделках только около него и вертелась. – Мишата кивнул на Нечая.

– Да мало ли девок вокруг меня крутится! Это я что, на каждой буду жениться должен! – Нечай возмущенно вскочил со скамьи. Вокруг красавца Перваковича и в самом деле постоянно собиралась стайка хихикающих в кулачок девчонок.