Динамит для сеньориты

– Наши ребята – андалузцы, у них свое наречие, скоро ты начнешь их понимать.

На следующий день мы поехали в штаб фронта. В центре города душно. С моря наплывают волны теплого воздуха с запахом рыбы от причалов, водорослей, выброшенных на берег прибоем, и мокрого дерева. Площадь перед штабом была пуста, но в штабе шла напряженная работа.

В просторной неуютной и темноватой комнате, куда мы вошли, слышалось гудение работающего телетайпа. Около него сидел широкоплечий, немного сутулый пожилой человек с явно славянскими чертами лица, зоркими умными глазами и поредевшими светлыми волосами. Это был советник фронта полковник В. И. Киселев. Рядом с ним я увидела невысокую девушку с каштановыми кудрями, розовыми щечками и печальными карими глазами. Вглядевшись, я узнала свою подругу по институту Машу Левину, бывшую старосту группы. Благоразумную и тихую Машу я никак не ожидала увидеть во фронтовой обстановке, но и здесь она выглядела спокойной, хотя озабоченность наложила на лицо морщинки. Мы обе очень обрадовались и, пользуясь тем, что нашим начальникам для разговора переводчиков не требовалось, начали толковать о своих делах. Однако к тому, о чем говорили начальники, я тоже прислушивалась.

Киселев, наскоро обменявшись с Артуром несколькими фразами, вернулся к телетайпу. Он был на связи с Генеральным штабом. Связист передавал донесение о положении на фронте. Киселев начал диктовать шифровальщику дополнение для передачи главному советнику Яну Берзину. Заканчивалось оно весьма неутешительно: «Положение становится критическим. Противник ввел в бой итальянский экспедиционный корпус, насчитывающий более двадцати тысяч солдат; кроме того, в наступлении участвуют около пяти тысяч легионеров – отборное фашистское формирование и марокканская конница численностью до пятисот сабель. Данные разведки уточняются. Главный удар противник наносит на Малагу, наступая в направлениях: Гранада – Альгама – Велес-Малага с северо-востока; Ронда – Малага с северо-запада и вдоль побережья Средиземного моря от Марбелье. Одновременно противник перешел в наступление на всех участках фронта. Вдоль берега курсируют три крейсера противника, возможен десант морской пехоты, предположительно в районе Фуэнхирола южнее Малаги. Береговых укреплений нет. Ближайшие подступы к городу удерживают отряды численностью до пятнадцати тысяч человек. В самом городе пять тысяч бойцов без винтовок. Анархистские части не боеспособны, действия нашей авиации ограничены отсутствием аэродромов для бомбардировочной авиации и в горах малоэффективны, боеприпасы на исходе, связь затруднительна. Удержать город в этих условиях невозможно…».

Донесение было похоже, скорее, на оправдание предстоящей сдачи города. Вообще, вся территория, на которой еще держались в Андалузии республиканцы, представляла собой узкую полосу побережья километров двести протяженностью, не защищенную ни береговой артиллерией, ни флотом, ни авиацией. Может быть, советник сгустил краски, чтобы выхлопотать в Генштабе подкрепление? Предположение звучало заманчиво, но надежды на это практически не было. Вернее всего, так все и было. Мне рассказывали, что когда генералу Клеберу предложили возглавить оборону Малаги, он ответил: «Я не хочу быть генералом поражения». Киселев закончил свой рапорт, подождал, пока он будет зашифрован и передан, потом молча взял свою фуражку, кивнул головой Маше и направился к дверям. Мы с Артуром последовали за ним. Видно, мне придется приобретать боевой опыт в отступлении…

Была ночь. Веяло спустившейся с гор прохладой. Шуршали тяжелые пальмовые листья, да изредка раздавались шаги патруля. Дом, в котором жили советники, стоял особняком в глубине сада, окруженного высокой чугунной решеткой. Широкая мраморная лестница вела прямо в столовую, временно расположенную в вестибюле. К ужину подали на плоских тарелках горстку каких-то ракушек. Внутри – маленький сморщенный кусочек моллюска, по вкусу напоминающий мясо. Я погремела этими ракушечками и осталась голодной. Пришлось просить добавки. Маша начала смеяться. Она уже привыкла к испанской кухне, а я в авиации была избалована русскими борщами. Сразу после ужина пошли спать.

Утро наступило солнечное. Начальник попросил меня пройти с ним в город, купить некоторые дорожные вещи. Мы шли по глухим каменным плитам, поглядывая на простиравшееся спокойное нежно-голубое море. Ни на одном море ранее я не видела таких нежных мягких голубых тонов. А где-то поблизости затаились вражеские крейсеры, готовые обрушить на город огонь… Однако они еще не появились. Яркое теплое утро не располагало к грустным размышлениям, и вскоре я загляделась на богатые витрины магазинов. Там целые россыпи всяких безделушек и мишуры. Никогда не видела такого количества совершенно ненужных, но неотразимо привлекательных вещей. Закупив все необходимое, Артур предложил мне выбрать что-нибудь и для себя. В небольшом, пропахшем духами и кожей магазинчике я купила нелепые розовые перчатки. Зачем они мне? До обеда занимались картами. Я надписывала по-русски названия населенных пунктов в районах, которые Артур отмечал карандашом, и старалась запомнить их. Потом мы с Машей пошли побродить по приморскому бульвару. Время приближалось к полудню, было довольно жарко, и мы шагали по улице, не встречая прохожих. Было время сиесты – обязательного дневного отдыха южан. Когда-то вдоль Аламеды, приморской пальмовой аллеи, стояли мраморные статуи, найденные при археологических раскопках. Теперь их нет.

– Ты помнишь Казимира? – спросила я.

Маша ответила не сразу.

– Разве ты не знаешь, что он погиб?

Я знала, но хотела узнать, как это произошло.

– Вон там… – Маша показала рукой на север, где на небе сейчас не было ничего, кроме одиноко плавающего белого облачка. – Там, за аэродромом, однажды утром показался итальянский «капрони». Наверно, разведчик, он шел низко и не спеша. В ту же минуту с аэродрома поднялся Казимир и, набрав высоту, спикировал на фашиста. Бой был коротким. «Капрони» резко снизился и, охваченный клубами дама, пошел в сторону линии фронта. Казимир продолжал его преследовать, сделал облет и вдруг резко пошел в штопор. Через несколько минут мы с Киселевым подъехали к месту падения. На поле мы увидели только обломки самолета, а Казимир… Я не могла смотреть, мне потом рассказали…

Маша замолчала. Несколько секунд она пыталась подавить слезы, но не смогла. Когда мы – русские девушки – поехали в Испанию, мы как-то внутренне подготовились встретить лишения, опасности и даже те страшные минуты, которые все же не хочется называть смертью. Но мы оказались совершенно неподготовленными видеть гибель товарищей. Думаю, что на войне это и есть самое тяжелое… Я знала Машу много лет. Мы вместе учились, потом работали, но я первый раз видела, как она плачет. Невольно подумалось, что если город придется оставить, то могила Казимира окажется у фашистов. От этой мысли стало еще тяжелее.

Вечером в штабе стало известно, что атаки противника прекратились почти повсеместно, наступило временное затишье. Во всех донесениях с фронта одни и те же просьбы: оружия и патронов. Оружия не было, патронов тоже. В штабе решили немедленно подорвать все мосты на горных дорогах, ведущих к Малаге. Эта операция была поручена нашему разведотряду. В трудных случаях Артуру приходилось самому становиться во главе отряда. Хосе был всего лишь прошедшим действительную службу сержантом, имевшим очень небольшой боевой опыт. В горах севернее Малаги имелось всего три-четыре удобных для наступления ущелья, но самым опасным командование считало направление Гранада – Альгама – Велес-Малага: если противнику удастся перерезать его, то группа войск, защищающих город, окажется в мешке. На этот участок фронта мы и отбыли в первую очередь.

Мы выехали всем отрядом с запасом динамита, не дожидаясь утра. Дорога на Велес-Малагу шла по берегу моря. Самое благоразумное – ехать ночью. В предрассветном воздухе еще держится ночная прохлада. Начинают светлеть дальние вершины Сьерра-Невады, но отроги Альпухары еще покрыты зловещей мрачной чернотой. Маленький городок Велес-Малага примостился на территории, замкнутой скалистыми склонами гор. На небольшой возвышенности – развалины мавританской крепости, но их можно заметить, если знать заранее. В окрестностях городка мавры жили с давних времен, но после восстания в конце пятнадцатого века большая их часть была уничтожена. Сколько же войн перевидала испанская земля, и сколько крови пришлось ей принять…

Вскоре дорога отступила от моря и втянулась в ущелье. Машина пошла медленнее. Артур спит, а я не могу, мне все это еще очень непривычно. Фары не зажигали, шофер едва различал перед собой дорогу, и где-то на повороте мы наткнулись на колонну стрелков. К счастью, никто не пострадал, но фары пришлось зажечь, иначе дальше ехать было опасно. Когда начало светать, стали различимы медленно идущие навстречу группы бойцов. Некоторые с винтовками, но большинство без оружия. Я уже знала, что на фронте не все вооружены, и все же не предполагала, что их так много. Неудивительно, что они, безоружные, отступали. Артур велел остановиться и разыскать кого-нибудь из офицеров. Наши бойцы выпрыгнули из грузовика и закурили. Я впервые увидела их при дневном свете. С виду это были обыкновенные рабочие ребята, одетые в спецовки и обутые в веревочные альпаргаты – матерчатую обувь с веревочными подметками. На головах – самые различные шляпы, береты, андалузские сомбреро и горро, похожие на наши пилотки. Среди бойцов несколько человек довольно пожилых и один седой старик: малорослый, щуплый, но очень подвижный и энергичный. К моему удивлению, большинство бойцов оказалось белокурыми и голубоглазыми. Может быть, это потомки готов или англосаксов. Другие были черноволосыми и кареглазыми, какими я и представляла себе раньше всех андалузцев. Тримотор, то есть Хосе, был коренастым, но довольно высоким мужчиной; приземистым он казался из-за массивных плеч и привычки сутулиться. Лицо немного монгольского типа и карие чуть узковатые глаза. В прошлом крестьянин, он последние годы работал на рудниках, как и большинство бойцов отряда. Они очень дружелюбно поглядывали на меня, улыбались, но не заговаривали, очевидно, помнили неудачный опыт при первой встрече и не хотели меня конфузить.

– Если ты будешь сегодня плохо переводить, то мы все взлетим на воздух, – предупредил Артур, заметив, что я робею вступать в разговор с испанцами.

– А разве твои ребята не умеют обращаться с динамитом? – спросила я, не на шутку перепугавшись.

– Не все. Есть и хорошие шахтеры-подрывники, но нам еще не приходилось подрывать мосты. Привыкай к андалузскому наречию.

Я подошла поближе и попробовала завязать беседу. Оказалось, что андалузское наречие отличается от кастильского незначительно. Андалузцы избегают произносить на конце слов твердые гласные и часто пропускают букву «д» в последнем слоге, а в общем, понять их не трудно. Бойцы охотно вступили в беседу, только очень громко кричали, надеясь, что так я лучше пойму, и внимательно следили за моей жестикуляцией. Наверно, она им казалась необычной. Я уже заметила, что некоторые жесты испанцы воспринимают как нечто противоположное, они вкладывают в них другой смысл. Когда русские хотят придать больше убедительности своим словам, они ударяют себя в грудь. Испанец при аналогичных обстоятельствах ударяет в грудь собеседника, а когда хочет подозвать его к себе, машет рукой точно так же, как делаем мы, когда хотим его прогнать. Лучше всех меня понимал шофер грузовика Клаудио. Он старший брат Хосе и в отряде пользуется особым уважением. Клаудио от рождения хромой, но шофер он прекрасный. Мне очень нравится его лицо: доброе, открытое, с чуть грустной улыбкой. У него большие серые глаза, внимательный взгляд и манера слушать, слегка наклонив голову. В отличие от других андалузцев, он при разговоре почти не пользуется жестикуляцией, только иногда приподнимает руку ладонью вверх, как будто ему хочется немного подержать слово, прежде чем отдать его слушателю.

Самый шумный и веселый – Ретамеро, молодой шахтер с быстрыми светлыми глазами и плутоватой улыбкой. Он больше любит слушать, чем говорить. Уклончиво отмалчивается, когда обращаются к нему лично, в основном по вопросам дисциплины, и любит выступать, когда с вопросами обращаются ко всем. Амарильо, человек уже немолодой, немного хмурый и быстрый в работе, наоборот, отвечает только на вопросы, заданные ему лично. В других же случаях равнодушно отводит глаза или просто поворачивается спиной: меня, мол, это не касается. Оказалось, что наши бойцы обладают большим чувством такта, они меня ни о чем не спрашивали, больше рассказывали о себе.

– В общем, дело пойдет, – сказала я, вернувшись к Артуру. Он посмотрел на меня с недоверием и промолчал.

Между тем время шло, а нам не встретился еще ни один офицер. Навстречу шли только бойцы. Наконец, показался один немолодой человек в военной форме с офицерскими знаками различия. Какими точно, я еще не разбирала. Поздоровавшись, он назвался командиром части, занимавшей оборону около мостов, к которым мы и направлялись.

– Там уже никого нет, – ответил он на мои вопросы. – Начали отступать, как только стемнело.

– Почему оставили позиции?

– Противник обходит нас по дну ущелья, мои разведчики донесли, что движется колонна численностью до полка, а у меня неполный батальон.

– Приказ имеете?

– Со штабом связь потеряна, но оставаться и быть отрезанными бессмысленно.

– Я только что из штаба. Приказа об отступлении не было.

– Вы можете дать мне об этом письменное подтверждение? – спросил офицер, настороженно прищурив глаза.

– О чем? Что не было приказа? Вы, простите, военный или гражданский человек?

– Я полковник.

– Странно…

Я поняла, что последнюю реплику переводить не следует, и молча кивнула головой. Как бы угадав наши сомнения, полковник горячо заговорил:

– Солдаты начали отступать без всякого приказа, многие офицеры уже оставили свои подразделения и ушли в город спасать семьи. Из тех, кого я послал в штаб для связи, никто не вернулся… Я не могу удержать фронт, а ведь главные силы противника еще в бой не введены.

Артур заметил, что в таком ущелье можно сдерживать наступление и превосходящих сил противника.

– Однако для этого надо иметь как минимум оружие, – раздраженно парировал офицер.

Это было правдой.

Итак, территория, на которой нам предстоит подрывать мосты, нашими войсками уже оставлена. Надо торопиться. Бойцы быстро заняли свои места в кузове машины, и мы поехали дальше. Ущелье все суживалось. Зеленые склоны сменились каменными отрогами. Наконец, впереди показались мосты. Один шоссейный, другой железнодорожный. Оба были перекинуты в самой узкой части ущелья, где не имелось объездов. Машины остановились за выступом скалы, и бойцы начали разгружать инструмент и динамит. В это время на противоположном берегу среди загромождавших русло камней петлистого ручья показалось несколько бойцов. Некоторое время они с любопытством наблюдали за нами, потом начали окликать. Узнав, что мы собираемся взрывать мосты, солдаты попросили подождать, пока они переберутся на нашу сторону. Через несколько минут на шоссе на противоположном склоне вытянулась колонна человек в сто. Двигались они быстро, и уже через пятнадцать минут все были здесь. Это был какой-то отставший отряд без командира. По их словам, противник был километрах в десяти за их спиной.

– А может быть, меньше, – поколебавшись, сказал один из солдат.

– По всей вероятности, меньше, – улыбнувшись, заметил Артур.

Им, видимо, очень хочется, чтобы мы подорвали мосты. Отдыхать они не стали и дружно устремились за поворот, правда, перед этим предложили свою помощь, но уже на ходу. Задерживать мы их не стали, тем более что в помощи наши подрывники не нуждались.

Осмотрели первый мост. Это было грандиозное каменное сооружение, возможно, еще времен Римской империи. Пролет под ним напоминал большую трубу, наполовину заваленную камнями и песком. Ребята сняли рубашки и взялись за кирки. Через несколько минут они уже обливались потом. Мост решено было взрывать в узкой точке пролета. Один из бойцов, высокий, с грубоватыми чертами лица и длинными руками, отбросил кирку и взял в руки большой лом. Под его мощными ударами камни кололись, как лед, в воздух поднимались струйки пыли, и каменная крошка летела во все стороны. Это Амарильо, забойщик с серебряных рудников. В паре с ним яростно долбит камень стройный черноголовый рабочий с пробкового завода. Его зовут Сальвадор, что в переводе на русский означает «спасатель». Только это имя меньше всего подходит пареньку с такими озорными глазами. Сальвадору лет семнадцать. Видно, управляться с камнями ему нелегко, но мальчик старается. Думаю, что никому из нас здесь задерживаться не хочется. Хосе расставил дозоры, двоих бойцов послал на разведку вперед. Артур и старый подрывник Молина пошли осматривать второй мост.

Я села на камень рядом с Клаудио и молча наблюдала за работой. Теперь у мостов остались только мы, и у нас на весь отряд всего пять старых винтовок, несколько гранат и три, кроме моего, пистолета. Свой пистолет я еще не пристреляла, негде было…

Долбильщики сменились и отошли в тень, тяжело дыша и стряхивая с одежды пыль. Теперь камень долбят Ретамеро и рыжий вихрастый Энрике. Глядя на него, трудно поверять, что это андалузец, а не курносый рязанский или тульский паренек. Его маленький нос густо посыпан веснушками, а голубые глаза окаймлены совершенно выгоревшими ресницами. С тяжелым ломом он явно не справляется. Хосе некоторое время смотрит на него не то с состраданием, не то с осуждением, потом подходит, отстраняет своим могучим, как рычаг, локтем и берется долбить сам. Мне кажется, что работают очень медленно, ведь никто не знает, где противник и когда он появится. Наконец, в перекрытии моста образовалась яма глубиной около метра. В нее налили ведра три воды и высыпали несколько больших кульков динамита. Это меня поразило. Казалось невероятным, что загорится или взорвется что-либо мокрое. Оказывается, так и должно быть: воду наливают, чтобы при утрамбовке динамит не взорвался от удара самопроизвольно. Гореть мокрое не будет, а взрываться – пожалуйста. Мне пришлось стоять около этой ямы и переводить технологию приготовления адской каши на испанский язык. Слово «осторожно» я переводила очень быстро и вставляла чаще, чем требовалось, причем уже совсем по-андалузски выбрасывала из последнего слога звук «д».

– Ты довольно успешно осваиваешься с языком, – подтрунил Артур.

Все бойцы укрылись за поворотом, и около ямы остались только Артур, Молина и я. Яма была заполнена. Молина присыпал ее сверху и еще немного утрамбовал. Снаружи остался только конец бикфордова шнура. Артур сказал, что он будет гореть две минуты, за это время надо успеть укрыться.

– Переведи это Молине.

Я глотнула набежавшую от волнения слюну и смерила глазами расстояние до поворота, а перевести забыла. По моим представлениям, самым коротким отрезком времени было пять минут, а две… Я умоляюще посмотрела на Артура: неужели нельзя немного больше двух минут? Он понял мое смятение и ободряюще улыбнулся. Это привело меня в чувство.

– Две минуты! – крикнула я Молине, когда Артур подвес спичку к бикфордову шнуру, и махнула рукой в сторону поворота.