Песни Серебряных Струн. Песнь вторая: «Волшебник и вор». Часть первая

Сердце менестреля снова кольнула боль бессилия.

– Ах, сударь Тэрен!– Вслед за этим, кажется, уколоть его решила и Адолетта дель Эвилл. – Ваш талант настолько безграничен и собрал уже столько похвал – в том числе и самых высоких, что я – как первая статс-дама, получавшая подобные похвалы при дворе Его Величества – просто-таки не могу не вызвать вас на поэтический поединок.

– Меня, сударыня? – Даан улыбнулся. В его творческом прошлом подобные дуэли вовсе не были редкостью. С самого детства, с первых лет своей прилежной учёбы, он бесчисленное множество раз состязался с другими артистами. Бывало – даже вполне часто – выигрывал, а иногда – наоборот – признавал поражение, и в следующий раз старался выступить ещё лучше, и никогда таких дуэлей не избегал. В Киннаре это было сродни делу чести.

– Именно вас, – подтвердила фрейлина, улыбаясь в ответ. – Предлагаю устроить состязание в том, кто сочинит лучшие стихи по случаю дня рождения нашей прекрасной и неотразимой Госпожи Миррэтрис. А сама Её Высочество – и весь высочайший двор – смогут оценить наши выступления и рассудить нас во время праздничного пира. Согласны, маэстро?

Она говорила достаточно громко, чтобы привлечь к происходящему внимание всех, кто сидел за столом. На деле, конечно, главной её целью было, кажется, привлечь внимание самой Госпожи, впрочем, учитывая то, что и Даан, и Адолетта занимали места подле волшебницы, не услышать их она попросту не могла. Похоже, ей и вправду было интересно, как же он, зарекомендовавший себя весьма самодовольным, ответит на подобный вызов. И менестрель, ощутив на себе заинтересованный взгляд своей возлюбленной, ещё раз любезно улыбнулся бросившей ему вызов фрейлине.

– Нет, сударыня. Хоть ваше приглашение очень лестно, я откажусь.

– О, вот как? – Адолетта, похоже, не ожидала подобного ответа от него, хотя старалась никак не выказать этого. – Вы недооцениваете мои силы, как поэтессы, переоцениваете свои, или же – может быть – попросту боитесь оказаться в проигрыше?

– На все три ваших вопроса я отвечу одним «нет», – Даан взял с роскошного фруктового блюда золотистое сочное яблоко. – И дело вовсе не в том, что я – киннарец, и это даёт какие-то преимущества мне. И не в том, что вы – леди, и это даёт преимущества вам… нет, сударыня. Я просто искренне считаю, что соревноваться так и по такому поводу сродни кощунству.

– Прямо-таки кощунству? – рассмеялась Кристаль дель Варэ. – Объяснитесь, сударь!

– Извольте. Подарки на день рождения кого-то, столь неизмеримо важного и драгоценного сердцу, как прекрасная моя Госпожа Миррэтрис, преподносятся для того, чтобы порадовать её, а вовсе не для того, чтобы устроить какое-то там состязание между дарителями.

И вновь фрейлины не ждали от него такого объяснения. Как, впрочем, не ожидал этого от себя, кажется, даже сам Даан.

– Сударь, вы скучны, – только и ответила на это Адолетта, а сидящая рядом с ней Кристаль поджала губы.

– Я искренен, – уточнил Даан, с удовольствием отметив лёгкую полуулыбку своей Госпожи. – И, право же, леди, с вашим утверждением о моей скучности уж слишком многие не согласятся.

– Что ж, судари и сударыни, – Его Величество решил, что пора подвести итог этой беседы, – предлагаю всем нам вновь поднять свои кубки. За искренность и мою чудесную сестрицу. За вас, Ваше Императорское Высочество!

* * *

По завершению обеда в рубиновой столовой, Даану было велено сопроводить Госпожу Миррэтрис до портального зала. То, какими взглядами он успел обменяться с личными фрейлинами Её Высочества, когда она озвучила свой приказ, было поистине достойно написания какой-нибудь едкой эпиграммы. И менестрель, возможно, с удовольствием принялся бы за подобный труд – если бы перед ним не стояло куда более важного и сложного творческого дела. Дела, с которым он к собственному возмущению и нарастающему ужасу никак не мог справиться – сочинение подарка, который мог бы удивить и порадовать его Госпожу! Впрочем, шагая вслед за нею по роскошным дворцовым коридорам, Даан старался не думать ни о чём плохом и не вдохновляющем.

– Занятная вышла трапеза, – отметила леди Миррэтрис.

– О, более чем, моя Госпожа, – согласился Даан, усмехаясь. – Столько мыслей, знаете ли…

– Поделишься ими вечером, когда я вернусь в цитадель, – распорядилась волшебница. – Сейчас, да и в ближайшие дни, у меня много занятий со студентами в Академии Вент де Росса. Так что задерживаться я не могу.

– Но хотите? – лукаво спросил менестрель, надеясь, что именно так она желала бы закончить свою фразу.

Госпожа Миррэтрис улыбнулась.

– Хочу, чтобы ты скорее освоился во дворце. Позже приставлю к тебе лакея, который некоторое время будет сопровождать тебя – пока ты сам не запомнишь, что и где здесь находится. Впрочем, как мы помним, помощь верного слуги всегда может принесли пользу.

– Согласен, и готов подписаться под каждым этим словом, – Даан поклонился, сохраняя, впрочем, лукавый вид.

– Чудно, – подвела итог Госпожа, позволяя менестрелю поцеловать ей руку. – Теперь возвращайся в Цере де Сор. Занимайся творчеством – я полагаю, его у тебя сейчас немало, и жди моего возвращения вечером.

– Слушаюсь, моя Госпожа.

Волшебница подарила ему ещё один короткий взгляд, и исчезла за портальной рамой.

– В Цере де Сор! – возвестил Даан, сам подойдя к тёмной зеркальной глади портала, и шагнул в него.

С тех пор, как менестрель стал частью особого отряда Посвященных, он свободно перемещался между цитаделью архадов и дворцом императора, пользуясь портальным переходом уже без надзора и помощи провожатых. Теперь, как и велела ему леди Миррэтрис, оставалось только разобраться в путанных переходах и внутренних лестницах императорского дворца, к которым Даан еще не успел привыкнуть. Впрочем, в этом деле у него всё ещё впереди! Уж если Госпожа ратует за это, и даже слугу для изучения внутренних дворцовых архитектур обещала прислать, сомнений в успехе дела у Даана не было никаких.

Чего не скажешь о сомнениях в себе и успехе в написании баллады. Этому, казалось, теперь уже мешало решительно всё! Звуки, цвета, собственные мысли, не дающие покоя. Запершись в своей комнате, Даан просидел несколько часов кряду, марая – по собственному придирчивому разумению – стихами и нотами всё новые и новые листы.

События прошедшего императорского обеда не оставляли головы Даана в течение всего оставшегося дня. И вечером, явившись, как было приказано, в кабинет своей Госпожи, дабы пожелать ей доброй ночи, менестрель не смог удержаться от того, чтобы завести речь о своих чувствах.

– Некое смятение в моей душе, моя прекрасная Госпожа, – поделился он после приветствия.

– Неудивительно, – согласилась она, усаживаясь на диван, и давая знак Даану присесть с ней рядом. – Впрочем, весьма показательно в то же время.

– Вы проверяете кого-то из своей свиты? – уточнил менестрель, повинуясь её жесту.

– Всех разом, – подтвердила Госпожа Миррэтрис с холодным спокойствием. – Кто что говорит себе, что делает, как смотрит, какие выбирает слова, что позволяет себе в моём присутствии, и – а это не менее важно, что считает допустимым позволить себе в моё отсутствие.

– И даже я?

– Ты – в первую очередь.

– О, Госпожа моя, – Даан заулыбался, – это огромная для меня честь, должен признать! Впрочем, не могу не заметить – да и, наверное, не один только я, что фрейлинам Вашего Высочества позволено многое. Либо – они себе многое позволяют, что, согласитесь, вовсе не одно и то же, хотя похоже звучит.