Господин, которого убили дважды
– А Павел Александрович?
– И он, разумеется.
– Что же, чудесно. В таком случае, я переоденусь и приду в гостиную.
Спустя несколько минут они уже были в саду. Только-только занималось лето, воздух был приятно прохладен. Буйство ароматов после недавнего дождя опьяняло. С листьев цветущих яблонь падали капли, оставляя круги на лужах. Вся компания оживлённо беседовала, и лишь Софья шла в стороне. Алексей хотел было подойти к ней, но что-то остановило его: то ли застенчивость, которой он отроду не страдал, но сейчас она по какой-то неясной причине появилась, то ли тётушкина просьба поговорить с Марьей Александровной. Чувствуя выжидающий взгляд Анны Васильевны, он, стараясь подавить нарастающее раздражение, подошёл к девушке.
– Невероятно странная погода сегодня, не находите? То ли просто дождь опять пойдёт, то ли второй потоп случится.
– Как вы можете говорить о погоде, Алексей Николаевич? В доме произошло убийство! Поверить не могу! Как всё это ужасно! Бедный Дмитрий Сергеевич!.. – тонкий голосок Марьи дрожал, в нём чувствовались слёзы.
– На вашем месте, Марья Александровна, я бы жалел не мёртвых, а живых. Мы все теперь под подозрением – вот в чём весь ужас, – печально усмехнувшись, сказал Якунин.
– Да, это просто катастрофа.
– Катастрофа, не катастрофа… Так или иначе, он когда-нибудь бы умер. Не надо раздувать трагедию на пустом месте, – вмешался в разговор незаметно подошедший Павел.
– Паша, прекрати! Если бы он умер, скажем, от болезни или от несчастного случая, то на то была бы Господня воля, а здесь его подло убил кто-то, кто возомнил себя Богом.
Реутов закатил глаза.
– Тебя переубеждать, я вижу, бесполезно. Человек способен сам вершить свою и чужую судьбу, а ты всё твердишь о провидении. Ладно, оставим это. Так или иначе, я уверен, что смерть Дмитрия Сергеевича непременно принесла кому-то выгоду. После него осталась молодая и красивая, а теперь наверняка ещё и хорошо обеспеченная вдова, Софья Константиновна. Лакомый кусочек, не правда ли? – язвительно усмехнулся Павел.
– Вы решили жениться, Павел Александрович? – холодно и спокойно поинтересовался Алексей.
– Что вы, помилуйте! Уверен, что среди нас есть куда более достойные претенденты, а моё сердце уже занято другой.
– Поверить не могу! Неужели ты об Анастасии Кирилловне? Она же замужем, Паша! Как тебе не стыдно говорить о своей порочной связи, да ещё и при Алексее Николаевиче?! – на прелестном личике Марьи читалось праведное возмущение.
– Прошу, не обращайте внимания, Алексей Николаевич – у моей сестрицы сегодня настроение поучать меня, – он рассмеялся. – Извините за нескромный вопрос, но есть ли у вас дама сердца? Интересуюсь из любопытства.
– Много было, – стараясь скрыть щемящую боль, небрежно бросил Алексей.
– Но наверняка одну забыть не можете, так ведь? – спросил Павел. В его глазах играли искры.
– Знали бы вы, что это была за женщина! Дьявол во плоти, – Якунин печально усмехнулся. – Однако же не будем об этом. Расскажите лучше о своей возлюбленной, Павел Александрович.
Мужчины беседовали ещё несколько минут, а Марья, закатив глаза, демонстративно ушла в комнату. Но вдруг Павла окликнула Юлия Михайловна, и тот направился домой, а Алексей подошёл к Софье.
– На улице сегодня очень хорошо, – слегка помявшись, проговорил он.
– Да, наконец-то прошёл дождь. В последние несколько часов до него было невероятно душно.
Они оба замолчали, глядя друг на друга. Софья смущённо отвела взгляд и негромко сказала:
– Вы тоже чувствуете это?
– О чём вы говорите?
– Пахнет цветами… цветами и смертью. Я боюсь, Алексей Николаевич. Я не хочу умирать сейчас.
– Позвольте, Софья Константиновна, я, кажется, чего-то не понимаю. Почему вы вдруг заговорили о своей смерти?
– Меня подозревают в убийстве собственного мужа. Стоит им только доказать мою вину… А что бы вы предпочли, Алексей Николаевич: каторгу или смерть? – она горько усмехнулась.
– Я верю, что вы не убивали Дмитрия Сергеевича, а посему вам ничего не грозит.
– А Андрей Петрович? Он в это верит? Моя жизнь ведь в его руках.
– Я докажу, что вы невиновны, чего бы мне это ни стоило. Я найду убийцу. Прошу, доверьтесь мне!
– Почему вы так хотите спасти меня, Алексей Николаевич? Вас ведь тоже могут начать подозревать!
Позади послышался шорох. Софья резко обернулась, подол её платья зацепился о ветку. Миг, и она с громким вскриком упала. Услышав шум, все бросились к ней.
«Verdammt!»3 – выругалась про себя Софья и прошептала: – Нога… очень больно.
– Давайте вернёмся домой. Там мой сын осмотрит вас. Вы сможете идти? – с притворным участием поинтересовалась Юлия Михайловна.
– Я не знаю, надо попробовать, – превозмогая боль, сказала пострадавшая. Она попыталась подняться и вскрикнула.
– Быть может, вам помочь? Я мог бы донести вас, – предложил Владимир Борисович.
– Не стоит, дядюшка, у вас же больная спина! Я справлюсь, – вмешался Алексей.
– Должно быть, я ужасно тяжёлая… Простите, ради бога, что так вышло, – еле слышно проговорила Софья, когда Якунин поднял её.
– Не беспокойтесь. Ваша нога сильно болит?
– Порядочно. Спасибо.
Они замолчали, каждый не зная, что сказать. Лицо Алексея горело, а сердце, казалось, от волнения было готово выпрыгнуть из груди, и он чувствовал его удары всем телом. Разгорячённая плоть протестовала и совершенно не хотела подчиняться разуму, упорно твердящему, что взаимность Софьи – всего лишь иллюзия его больной фантазии, а своими чувствами он погубит и себя, и её. Якунин тяжело и прерывисто дышал, стараясь успокоиться. Внезапно он почувствовал на себе взгляд. Софья испуганно смотрела на него, смотрела в упор. Стараясь преодолеть дрожь в голосе, Алексей спросил её:
– Софья Константиновна, что-то случилось?
– У вас в волосах запутался жучок. Могу ли я достать его?
– Да, безусловно. А вы не боитесь насекомых?
– Ужасно боюсь, но не позволить же ему поселиться в вашей причёске навечно? – она улыбнулась, и от этой улыбки повеяло тёплым золотым осенним вечером, а Алексею стало невероятно спокойно и хорошо.
Руки Софьи скользнули по шее, коснулись тёмно-кофейных волос. Насекомое рядом с ухом недовольно зажужжало и через секунду улетело. Боже, что творилось с Якуниным во время этого прикосновения!.. Обжигающе-огненная волна накатила на тело, окончательно переставшее подчиняться разуму, и он заглянул Софье в глаза. Что было в них? Страх? Волнение? Смущение? Или же, быть может, страсть? А главное, что бы он хотел увидеть в них? Алексей не мог дать себе правдивого ответа на этот вопрос.
Дорога до усадьбы показалось незаметной, несколько ступеней, дверей и перед ним уже предстала комната Софьи. Теперь Якунин опустил свою драгоценную ношу на кровать. Вокруг неё столпились все гости и хозяева имения.
– Бог мой, Софья Константиновна! Что произошло? – в дверях появился запыхавшийся Павел.
– Она упала и, кажется, повредила ногу. Вы сможете осмотреть её? – спросил Алексей.
– Безусловно. Вынужден попросить мужчин покинуть комнату, и, чтобы Софье Константиновне было спокойнее, может ли кто-то из дам остаться здесь?
– Да, конечно, я могу, – предложила Анна Васильевна.
– Спасибо вам за помощь, Алексей Николаевич, – слабым голосом произнесла Софья.
Якунин, кивнув головой, удалился к себе.
Прошло, должно быть, около часа. Павел и Алексей сидели в кабинете Владимира Борисовича, сам же хозяин отлучился.
– Что вы думаете обо всём этом, Алексей Николаевич? Кто, по вашему мнению, убил Дмитрия Сергеевича? – спросил Реутов, стряхивая пепел от папиросы на коробку с надписью «С. Габай».
– Признаться честно, не знаю. А что думаете вы?
– Мой ответ прост, но, с моей точки зрения, наиболее вероятен. Убийца – наша милейшая вдова, Софья Константиновна.
– Почему вы так решили? – стараясь скрыть подступающий гнев и сдерживаясь, чтобы его слова не прозвучали слишком резко, поинтересовался Якунин. – И потом, мне кажется, что у вас недостаёт улик, чтобы обосновать ваше обвинение.
– Ошибаетесь, как раз-таки достаёт! Сегодня я проводил осмотр и заметил кое-что любопытное. На шее у Софьи Константиновны совсем свежие синяки, словно её душили, а запястья… на них длинные, продольные шрамы. Полагаю, ей есть, что скрывать.
Павел Александрович Реутов
Алексей почувствовал, что ему дурно. Не может быть! Из-за той ссоры в саду этот новопреставленный ублюдок мог убить Софью, а что было с ней в прошлом, страшно даже представить.
– Это не доказательства, – стараясь сохранять холодность в голосе, проговорил Якунин.
– Согласен, но лишней эта информация следствию не будет. К слову, позвольте заговорить о сокровенном, – наигранно вежливо произнёс Павел. – Я кое-что заметил: вы ведь испытываете нежные чувства к Софье Константиновне, не так ли?
– Что, простите? – прошипел Алексей. – Это наговор, совершенно ничем не подтверждённая клевета!
– А почему тогда вы так разозлились? Послушайте, не стоит никому лгать, ведь в этом нет ничего ужасного… разумеется, если вы не убивали Дмитрия Сергеевича.
– Павел Александрович, вы несколько раз оскорбили меня, – сквозь зубы проговорил Алексей, – что прикажете мне с этим делать?
– Помилуйте, я вовсе не хотел…
Распахнулась дверь, и в комнату почти что влетел Владимир Борисович с криком:
– Его отравили, а затем застрелили, только что сообщили результаты экспертизы. Ну и дела, представляете себе?
Воцарилась гробовая тишина, и лишь через пять минут её прервало сказанное хором «Ну и ну…»
Глава 4
*
В столовой Верховских было душно и неуютно. Единственными звуками, раздававшимися в комнате, было лишь лязганье столовых приборов, напоминающее Алексею звон кандалов, да стук дождя по оконному стеклу. Господа ужинали за длинным столом, а слуги сновали по большой зале.
– Пока вас не было, я провёл обыск. Ни орудия убийства, ни чего-либо другого, что могло бы помочь ходу дела, мы не нашли, – проговорил Андрей Петрович.
Воцарилась звенящая тишина. Каждому из присутствующих было не по себе от того, что их вещи осматривали.
– А где же Марья Александровна? – спросила Софья у Юлии Михайловны.
– Она не придёт, говорит, что плохо себя чувствует.
После того, как все пожелали Марье скорейшего выздоровления, пристав спросил у собравшихся:
– К слову, никто из вас ведь не слышал выстрела, не так ли?
– Была гроза, и он мог смешаться с раскатами грома, – робко предположила Юлия Михайловна.
– Судя по тому, что на виске трупа есть ожог, стреляли в упор, но звук всё равно должен был быть! Странно это, очень странно.
И снова все замолчали, и снова Алексею стало не по себе.
– Произошедшее… произошедшее просто немыслимо! Два убийства одного и того же человека – это похоже на глупую комедию. Нет, я решительно отказываюсь верить в это! – прервав тишину, воскликнула Анна Васильевна и всплеснула руками. – Наверняка здесь какая-то ошибка!
– Никакой ошибки, Анна Васильевна, никакой ошибки, – с причмокиванием отрываясь от вкуснейшего рагу, заявил Андрей Петрович. – Совершенно точно установлено, что в стакане с водой, стоявшем на столе, была растворена смертельная доза цианистого калия. Так что, как и говорил Павел Александрович, сначала новопреставленный был отравлен, а после застрелен.
– А вдруг это было самоубийство? Быть может, Дмитрий Сергеевич сам принял цианид перед дуэлью с Алексеем Николаевичем? Он мог испугаться, в конце концов, – Юлия Михайловна резко замолчала, и её губы болезненно искривились, – такое случается.
– Это было бы совсем не в его характере, – подала голос Софья. – Дмитрий был в ярости, он отсчитывал минуты до момента, когда встретится на дуэли с Алексеем Николаевичем, он жаждал возмездия. Вряд ли бы он решил убить себя в тот вечер.
– И всё же я до конца не понимаю: что произошло между вами? Почему ваш покойный супруг был в такой ярости? Мне кажется, Софья Константиновна, вы от нас что-то скрываете, и позвольте мне предположить, что именно, – ехидно улыбнувшись, сказал молчавший до того Павел.
– Что вы имеете в виду, Павел Александрович? Или же вы хотите открыть нам какую-нибудь врачебную тайну? – язвительно спросил Алексей. Он чувствовал, как начинает закипать.
– Я считаю, что от следствия не должно быть тайн, даже врачебных. Простите, что я говорю о вас в вашем присутствии, милейшая сударыня, однако позвольте мне задать странный вопрос Андрею Петровичу. Видели ли вы руки Софьи Константиновны? – цинично поинтересовался Реутов.
В одно мгновенье Софья сделалась белее смерти, а затем покраснела.
– Павел Александрович, я считаю, что нам стоит прекратить этот разговор, – постарался успокоить вошедшего в раж доктора Андрей Петрович. – Я, к счастью, ещё гожусь для сыскной работы, и не нуждаюсь в чьей-либо помощи для проведения расследования.
– Нет уж, позвольте, вы должны это увидеть! Я проводил осмотр после того, как Софья Константиновна подвернула ногу. С лодыжкой-то ничего серьёзного, а вот про остальное я бы так не сказал. На запястьях – шрамы, а на шее – свежие синяки. Как вы это нам объясните, милсдарыня?
Софья встала со своего места и неспешно направилась к Павлу. Все смешалось: её занесённая рука, пощёчина, звон от удара… Быстрыми, несмотря на хромоту, шагами оскорбленная женщина вышла из залы и направилась к себе в комнату. Воцарилось молчание.
– Софья Константиновна пережила то же, что и я в своё время – лишилась мужа, так что я прекрасно понимаю, насколько ей сейчас нелегко. Мне стыдно за тебя, Паша, – негромко сказала Юлия Михайловна, а затем поднялась с кресла и пошла вверх по лестнице к комнате Софьи. Анна Васильевна последовала за ней, а вместе с ней и Андрей Петрович. Последним из-за стола поднялся Алексей, с трудом сдерживавший себя на протяжении всего этого безобразного разговора, и, бросив испепеляющий взгляд на Павла, вышел вслед за остальными.
– Поглядите-ка, наш благородный рыцарь отправился на помощь несчастной принцессе, – с усмешкой сказал Реутов после того, как Якунин скрылся из виду, однако, на эту неуместную колкость оставшиеся за столом Владимир Борисович и Фёдор Иванович внимания не обратили.
– Думаю, мне стоит пойти к Софье Константиновне одному. Я бы очень хотел обсудить с ней несколько вопросов, – сказал Андрей Петрович.
– Простите мне моё вмешательство, но мне кажется, что Софья Константиновна сейчас вовсе не в состоянии для допроса, – процедил Алексей.
– Что вы, Алексей Николаевич, что вы! Никакого допроса, всего лишь беседа, – с этими словами пристав постучал в дверь и негромко сказал:
– Софья Константиновна, прошу вас, позвольте мне войти.
Ключ повернулся в замке, дверь приоткрылась, и пристав, вошёл внутрь.
– Простите меня за беспокойство, Софья Константиновна, но я хотел бы с вами побеседовать.
– Да, безусловно. У вас ведь теперь вновь появилось столько вопросов, не правда ли? – поинтересовалась она и горестно усмехнулась.
– Нет, у меня их всего два, – сказал Сафонов, и на лице его почему-то заиграла по-отечески тёплая, сочувствующая улыбка. Они замолчали, и спустя мгновение приставу показалось, будто бы Софья хотела что-то сказать, но осеклась. Глубоко вдохнув, она проговорила:
– Если вы о вопросе Павла Александровича, то я готова дать ответ. Причина столь сильной ярости одна – ревность. Иногда мне казалось, что Дмитрий ревновал меня ко всему, что способно на меня смотреть. Что до чересчур бурной реакции, то с ним нередко случались такие перепады настроения, врач даже прописывал моему покойному супругу какой-то порошок, но тот отказывался его принимать.
– Я верю вам, Софья Константиновна, как верю и в то, что Павел Александрович очень скоро принесёт вам свои извинения. Быть может, вам стоит немного отдохнуть? Если так, то я не стану вам мешать.
– Нет, что вы… Если вы хотите ещё что-нибудь спросить у меня, то я готова, – несмотря на то, что на лице вдовы читалась усталость, а в глазах стояли слёзы, она держалась гордо.
– В таком случае, позвольте мне задать вам последний, и, быть может, очень странный вопрос: был ли ваш покойный супруг знаком с Реутовыми?
– Я не уверена, но мне кажется, что да.
– Занятно, очень занятно! – Андрей Петрович оживился. – А почему вы так думаете?
– Мне показалось, что они с осторожностью относились друг к другу, словно имели какие-то ссоры в прошлом, к тому же не так давно, должно быть, около трёх месяцев тому назад, Дмитрий уезжал по делам в Воронежскую губернию, а я оставалась в нашем имении. Думаю, что там он мог познакомиться с Реутовыми, но это всего лишь моё предположение.
– Три месяца назад? Надо же, какое совпадение! Что ж, в таком случае я не могу не спросить у вас ещё кое-что: насколько сильно покойный Дмитрий Сергеевич менялся внешне за последние три месяца?
– Хм… Он отрастил бороду… немного набрал вес… Ах, да, ещё он сменил стрижку на более короткую. Но я, признаться честно, не совсем понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.
– Решительно никакого, но это очень многое объясняет. Софья Константиновна, могу ли я надеяться, что всё сказанное останется между нами?
– Конечно.
– Благодарю! В таком случае, я оставлю вас, – с этими словами пристав поднялся со стула и направился к двери.
– Если вам не трудно, попросите никого ко мне не заходить. Я хочу немного побыть одной, – бросила она ему вдогонку. Сафонов кивнул.
**
Ливень барабанил по крыше, и Алексею казалось, что в мире исчезло всё, помимо его мыслей и монотонного плача дождя. То и дело за окном сверкали молнии, оглушительно гремел гром и протяжно выли собаки. Часы показывали половину третьего. На душе скреблись кошки: странная тревога мучила Якунина, ему хотелось поговорить с кем-то, лишь бы не быть одному в этой комнате под жутковатое тиканье часов. Не то чтобы Алексей боялся одиночества: напротив, оно скорее доставляло ему удовольствие, было привычным и порой невероятно желанным. После смерти матери он полюбил его, и всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, убегал под сень раскидистого старого дуба, к прохладе пруда, и там думал и мечтал обо всём на свете. Вот и сейчас Якунин решил сбежать в своё любимое место, пускай на улице и бушевали перуны.
Быстро одевшись, он, стараясь не привлекать внимания, вышел в сад через чёрный ход. У дуба Алексей увидел силуэт. Софья стояла под дождём в насквозь мокром чёрном платье. Потоки воды струились по рукавам и юбке, а влажные локоны змеями спадали на плечи из растрёпанной причёски. Под светом луны, стыдливо выглядывавшей из-за облаков, она была похожа на колдунью из старинных сказок.
– Софья Константиновна! Что вы делаете здесь в такой час?
Она едва слышно вскрикнула и испуганно обернулась.
– А что делаете здесь вы? Неужели вы меня преследуете?
– Ни в коем случае, я лишь хотел прогуляться.
– Ровным счётом, как и я.
После недолгого молчания Алексей робко продолжил:
– Я хотел поговорить с вами, Софья Константиновна.
– Да что же это такое?! В этом доме абсолютно все хотят со мной поговорить! – она всплеснула руками и истерично рассмеялась. – Вы из-за слов Павла Александровича, не так ли?
– Да, я… Дмитрий ведь чуть было не убил вас из-за меня!.. Я не смогу найти слов, чтобы выразить, как ужасно я чувствую себя из-за этого. Простите меня, если, конечно, я заслуживаю прощения, – голос Алексея срывался от волнения.
– Вы ни в чём не виноваты, Алексей Николаевич, и я не держу зла на вас. Я совсем не хотела, чтобы кто-либо узнал о том, что произошло между нами с мужем, однако, так уж вышло.
– Софья Константиновна, позволите ли вы мне задать вам совершенно бестактный вопрос? Вы вовсе не обязаны на него отвечать, если не сочтёте этого нужным.
– Я отвечу, о чём бы вы ни спросили, ответила она устало, но с ноткой надежды.
– Что произошло с вашими руками? О чём говорил Павел Александрович? Неужели это тоже он, ваш покойный супруг?
– Ах, вы об этом? Нет, что вы, здесь я справилась сама. Простите, но мне кажется, что ещё немного, и вы сочтёте меня сумасшедшей.
– Ни в коем случае! Если вы хотите прекратить этот разговор, то я не стану настаивать, но если же вам хоть на толику от него станет легче… Прошу, скажите, почему вы делали это?
– А с вами, – в её голосе чувствовались раздражение и надрыв, – с вами бывало, что боль переполняла, душила вас, и вам казалось, что каждый ваш вздох отравляет этот мир, что вы не заслуживаете жизни? Вы мечтали о том, чтобы никогда более ничего не испытывать? – слёзы подступили к горлу, и она зажала себе рот рукой. – Простите, я не должна была быть с вами столь откровенна. Даже не представляю, зачем я всё это наговорила…
– Со мной случалось такое, и я прекрасно понимаю вас.
Софья удивлённо подняла глаза на Алексея. Тот сделал шаг к ней, и теперь расстояние между их лицами сократилось до допустимого минимума.
«Я скажу ей, скажу обо всём», – подумал Якунин, но слова словно застряли в горле.
– Спасибо вам, Алексей Николаевич, но я боюсь, что мне пора идти. Как я уже говорила, нам не стоит часто оставаться вместе: люди могут неправильно подумать о нас, – больше в её голосе не чувствовалось прежних ноток доверия и отчаяния – это был спокойный, почти что ледяной тон светской беседы.
– Какая, к чёрту, разница, кто о чём подумает? Поймите, Софья Константиновна: вы не можете жить, опираясь лишь на мнение окружающих! Что бы вы ни делали, кто-нибудь обязательно найдёт повод для осуждения. Чего хотите вы, именно вы, а не общество?
– Я? Я, в самом деле, совершенно не понимаю вас, Алексей Николаевич – чего я должна хотеть? – с этими словами она удалилась, и провожали её раскаты грома.
***«Ah, was zum Teufel ist passiert?»4 – пожалуй, эта была первая мысль пристава Сафонова по пробуждении. Ночью ему снились огромные крысы, ходившие на задних лапах, и к ним почему-то примешался Павел Реутов – он громко кричал, а потом вместе с ним вопить начали и эти странные грызуны. Однако после того, как Андрей Петрович открыл глаза, крики не прекратились. Его прошиб холодный пот, и сон окончательно ушёл. Быстро одевшись, пристав почти что слетел вниз по лестнице. Около дверей комнат Реутовых столпилась прислуга.
– Was zum Teufel ist passiert? – прошептал Андрей Петрович, прорываясь к постели сквозь напуганных слуг.
Кровать была застелена, а на ней лежал мертвенно бледный Павел. Рядом, скорчившись, стояла Юлия Михайловна.
– Паша! Паша! Пашенька!.. Что они сделали с тобой? Кто это сделал, кто?! Как человек может убить кого-то? – голос её надрывался. Заметив Сафонова, несчастная мать бросилась к нему.
– Скажите, что знаете, кто сделал это, прошу, скажите!
– Юлия Михайловна, примите мои соболезнования. Да пошлёт вам Господь терпения и стойкости в эту непростую минуту… – лицо пристава выражало сочувствие и усталость.
– Соболезнования? Да как вы смеете мне соболезновать?! Его убили из-за вас, потому что если бы вы нашли убийцу, то ничего этого бы просто-напросто не случилось! А я скажу вам, кто убийца, скажу! Та чернявая ведьма, Елизарова!
Словно по взмаху волшебной палочки в комнату вошла Софья.
– Что случилось? – испуганно спросила она. – О, боже мой, Павел Александрович…
– Как вы смеете появляться здесь после того, как убили моего сына?! Чем он перед вами провинился? Тем, что открыл всем правду о вас? Или же его убили не вы, а ваш драгоценный любовник?! – Юлия бросилась к Софье, и приставу с урядником насилу удалось её остановить.
– Пожалуйста, дайте Юлии Михайловне успокоительное лекарство, – обратился к вошедшей Анне Васильевне Сафонов. – Прошу, дамы и господа, покиньте нас с Фёдором Ивановичем – нам надо осмотреть место преступления.
– Матушка, что произошло? – колокольчиком зазвенел голосок Марья. – Паша? Боже мой, Паша! Он жив, Андрей Петрович, ведь правда? – девушка с надеждой посмотрела на пристава. В глазах её стояли слёзы.
– Марья Александровна, прошу вас, пойдёмте с нами, – робко предложила Анна Васильевна.
На негнущихся ногах сестра покойного подошла к постели, упала на колени и взвыла, взвыла подобно раненому зверю. Её оттащили от кровати и повели в другую комнату, а она лишь смотрела куда-то в пустоту стеклянными глазами.
Софья вышла из комнаты, утирая слёзы, и направилась к себе. Несмотря на их недавнюю ссору, ей было искренне жаль покойного. Бедный, бедный Павел, бедная Марья Александровна! А Юлия Михайловна? Как, должно быть, ужасно пережить своё дитя! Но кто мог это сделать? Неужели… Нет, это не мог быть Алексей, по крайней мере, Софье совершенно не хотелось в это верить. Внезапно Якунин вышел из-за угла, и от неожиданности она вздрогнула.
