Джон Локк. Его жизнь и философская деятельность

Во всех этих замечаниях и правилах проявляется та наблюдательность, которая составляла отличительную черту Локка, а именно: наблюдательность, руководимая любовью к природе вообще и к природе человека в особенности.

Нам уже известно, что Локк с большим успехом прилагал на практике выработанные, им педагогические взгляды; мы знаем в то же время, что не внешние обстоятельства принуждали его брать на себя обязанности воспитателя; из этого можно заключить, что он имел склонность к педагогической деятельности. Воспитывая детей, Локк изучал природу человека, проверял свои взгляды и черпал свою мудрость из живой книги действительности, поэтому его взорам эта деятельность представлялась весьма сложной и разнообразной. Он говорит: «Хотя я достиг теперь конца изложенных мною замечаний о воспитании, возникших в моем уме, однако я вовсе не желаю, чтобы кто-либо смотрел на эти замечания как на руководящее сочинение о столь важном предмете. Есть тысячи других вещей, которые следовало бы также подвергнуть рассмотрению, – в особенности, если допустить, что различные характеры, наклонности и недостатки, встречающиеся в детях, требуют соответственных средств. Разнообразие до того велико, что если бы описание его составило целые тома, то и тогда бы многое осталось недосказанным. В характере каждого человека, как и в его наружности, есть некоторая особенность, которая отличает его от прочих людей; и едва ли найдутся два ребенка, которых можно было бы воспитать по одинаковой методе. Сверх того, я полагаю, что сын князя, сын вельможи и сын обыкновенного человека должны быть воспитаны различно».

Последние слова особенно замечательны; в них проглядывает англичанин, строго придерживавшийся традиционного деления на сословия. Видно также, что Локк, излагая свои мысли о воспитании, постоянно имел перед собою конкретный образ джентльмена. Это также как нельзя лучше характеризует английского философа.

Для подтверждения этого мнения приведем статью Локка «О пользе, извлекаемой из чтения».

Чтение, говорит Локк, служит усовершенствованию ума, последнее же имеет двоякое назначение: во-первых, ум необходим для приобретения знаний, а во-вторых, – для передачи их другим. И то, и другое важно для джентльмена, но универсальное знание не составляет для него существенной необходимости, и сообщение знаний другим ему не менее нужно, чем приобретение знаний. Главное назначение джентльмена – служить своей собственной стране, поэтому нужнее всего то, что непосредственно относится к этому назначению – знание человеческих добродетелей и пороков, законов общественного устройства и искусства управления государством; все это сводится к изучению законодательства и истории. Но чтение дает ему запас фактических знаний, само же понимание приобретается только известным отношением к прочитанному; необходимо хорошенько переварить или продумать прочитанное, проверить связь между отдельными положениями. Иначе легко обратиться в человека ученого, но мало знающего, то есть не имеющего никаких самобытных знаний. Неизбежно также быть требовательным относительно своих собственных суждений и иметь определенное понятие о правильном мышлении.

Итак, чтение само по себе еще не служит к расширению знания, а только при известном отношении к нему помогает усовершенствованию нашей мыслительной способности. Но это далеко не все, чего должен искать джентльмен в чтении; оно также может облегчить ему возможность передавать свои знания и убеждения другим. Хорошая речь зависит от двух условий: от точности выражения и правильности мышления. Передача понятий значительно облегчается точностью языка и возбуждает ясностью удовольствие в слушателе; всякая же запутанность, напротив, вызывает глубоко неприятное чувство и сомнение в знаниях говорящего. Лучшим средством для усовершенствования в красноречии служит чтение авторов, излагавших свои мысли с безукоризненною ясностью на родном языке.

Локк не довольствуется этими общими указаниями и приводит ряд сочинений, относящихся к различным областям знания, которые могут служить достижению намеченных им целей, но большинство указанных сочинений важны только для англичан.

В конце этой статьи Локк говорит, что самый интересный предмет изучения для джентльмена есть, конечно, сам человек; он должен знать людей, не упуская из виду ни свою частную жизнь, ни государственную деятельность. Это знание можно почерпнуть из сочинений о человеческой природе, написанных гениальными людьми; к числу таких сочинений принадлежит учение Аристотеля о страстях человека, заключающееся во второй книге его «Риторики». Сверх того, Локк приводит ряд сочинений, принадлежавших неизвестным нам английским авторам.

Итак, Локк в своем педагогическом трактате главным образом преследовал цели воспитания джентльмена. Аристотель также утверждает, что воспитание свободного человека должно существенно отличаться от воспитания раба, но программа Аристотеля отличалась большею широтою взгляда. «Свободный человек» Аристотеля – такой же конкретный образ, как и «джентльмен» Локка, но в нем больше общечеловеческого и меньше национального. Трактат Локка о воспитании вводит нас в определенный круг деятельности английского джентльмена семнадцатого столетия. Ценные и плодотворные для всех веков мысли Локка встречаются здесь большею частью не в чистом виде, а в соединении с местными и временными мнениями. Для того чтобы как следует воспользоваться этими мыслями, мы должны их, так сказать, выделить. Локк как нельзя лучше сознавал это сам. Он говорит: «Я печатаю теперь эти мысли, случайно вылившиеся, несмотря на то, что они далеко не полны и не в состоянии удовлетворить каждого воспитателя; но я все же надеюсь, что они могут помочь тем людям, которые, заботясь о воспитании своих дорогих малюток, скорее решатся действовать по собственным своим убеждениям, чем буквально следовать обычаям старины».

В данном же случае эти педагогические воззрения для нас важны постольку, поскольку они выражают взгляды и убеждения Локка. В теории воспитания проявляется также идеал человека, который носит в душе своей каждый истинный философ, у человека вполне отвлеченного, погруженного в свои собственные мысли, идеал имеет также отвлеченный характер. У людей наблюдательных, чутких к действительности, наоборот, он принимает конкретные образы. Локк и Аристотель, бесспорно, принадлежат к числу последних; в их идеалах, как в чистом зеркале, отразилась окружавшая их действительность, поэтому небесполезно провести параллель между аристотелевским свободным человеком и джентльменом Локка. Начнем с физической стороны. И древний эллин, и англичанин XVII века, безусловно, здоровые люди, но эллин уступает англичанину в силе, а главное – в выносливости, зато превосходит его гибкостью и грацией. Эллин ищет наслаждения в труде и считает унизительным для себя стремиться только к полезному. Англичанин, напротив, добровольно ограничивается исключительно полезным. Путь его узок, но он прямой и определенный. Немногое полагается ему знать для того, чтобы служить своей стране. Любознательности же эллина нет пределов. Джентльмен – гражданин в полном смысле этого слова, однако в то же время он не чужд общечеловеческих интересов. Эллин весь предан последним, хотя отдает некоторое предпочтение нуждам своего отечества.

Мы видим, что особенность характера Локка отчетливо проявилась в его мыслях о воспитании. Перед нами и здесь рисуется человек с твердою волею, неуклонно направленной к добру, но руководимый самыми скромными желаниями и требованиями, человек, знающий жизнь, как говорится, вдоль и поперек. Религиозное смирение сказывается и во взглядах на воспитание, несколько ограничивая умственный кругозор свободного мыслителя. Несмотря на это, упомянутый трактат изобилует прекрасными мыслями; приведем, например, рассуждение Локка о значении наказания и наград.

Он говорит, что общеупотребительные наказания и награды не приводят к той цели, которую мы должны преследовать при воспитании, то есть не развивают в питомце господства над свойственными ему чувственными минутными удовольствиями, не учат его переносить боль и неприятности. Напротив, наказания усиливают в питомце расположение к удовольствию, создают стремление к порочным действиям. Когда мы обещаем ребенку дать гостинец за то, чтобы он позволил расчесать себе волосы, мы заставляем его мечтать о продолжительном чувственном удовольствии, которое ему предстоит после минутного чувственного же неудовольствия. Затем следует подробная оценка всех способов наград и наказаний, после которой Локк горячо высказывает свое искреннее убеждение: «Нет, я не признаю никакой исправительной меры полезною для нравственности ребенка, если стыд, сопряженный с нею, пересиливает стыд от совершенного поступка».

Локк очевидно стремится к тому, чтобы ребенок чувствовал негодование к безнравственным поступкам. Он внушает нам уважение к личности ребенка и отрицает возможность действовать на детей строгостью, высказывая по поводу ее следующее мнение: «Если бы строгость, доведенная до высшей степени, даже и могла излечить какую-нибудь нравственную болезнь питомца, то вместо этой болезни непременно явился бы еще больший нравственный недуг, потому что строгость ослабляет пружины души». Эта мысль принадлежит к числу самых верных и плодотворных. Обыкновенно, когда мы воспитываем детей, нас больше заботит достижение скорейших результатов, чем будущее наших питомцев; мы действуем, таким образом, ради собственного успокоения. Локк же советует принимать в расчет главным образом будущее ребенка. Такой взгляд на дело достоин философа. К счастью, он выражен настолько отчетливо и сильно, что способен образумить родителей и воспитателей. Этим влиянием и обусловливается, по всей вероятности, то, что каждый человек, сердцем преданный делу воспитания, неизбежно должен искать и действительно ищет опоры в Локке.

В сочинениях Локка особенно замечательны и ценны наблюдения над такими явлениями психической жизни, которые из-за своей тонкости трудноуловимы; таких наблюдений особенно много в сочинениях, имеющих более научный характер; большею частью они относятся к взрослым людям, но толчком к такого рода наблюдениям всегда служат дети. Для подтверждения этой нашей мысли мы приведем несколько строк из знакомого уже нам «Опыта» Локка, где он говорит об ассоциации идей. «Многие дети начинают ненавидеть те учебные предметы, за которые получили наказание: представление о наказании соединяется у них с представлением о книге до того, что они не могут без содрогания видеть последней. Изучение книги при таких условиях становится для них пыткой. Мне приходилось видеть хорошие, удобные комнаты, в которых многие люди не в состоянии заниматься. Существуют также такие стаканы, из которых невозможно пить, несмотря на их видимую пригодность. Мой друг сообщил мне как-то следующий замечательный случай: один больной подвергся очень мучительной операции, возвратившей ему здоровье. Он всю жизнь питал безграничную благодарность к своему оператору, считал его величайшим своим благодетелем. В то же время благодарный пациент не мог видеть оператора: вид этого человека напоминал ему слишком живо все перенесенные им страдания, и это воспоминание было невыносимо для него.

Можно привести множество примеров такого рода. Один молодой человек долгое время упражнялся в танцах в комнате, где стоял большой шкаф; он не мог танцевать в другой комнате, в которой не было такого шкафа».

Внимательный и наблюдательный читатель, по мнению Локка, может и сам припомнить немало таких примеров. Легко понять, какое значение имеет все это для воспитания. Тщательное изучение сочинений Локка убеждает нас в том, что вопросы, связанные с воспитанием, как говорится, никогда не выходили из головы их автора.

Нам остается сказать несколько слов о других сочинениях Локка, имеющих отношение к образованию и воспитанию. Мы говорили уже о взглядах Локка на роль чтения в жизни джентльмена. Мы знаем также сочинение Локка «Conduct of understanding» («Управление пониманием»), которое скорее можно назвать педагогическим трактатом, руководством к мышлению, чем строго научным трудом. В этом сочинении Локк посвящает главное свое внимание средствам для избежания заблуждений и ошибочных умозаключений. Само изложение отличается большой популярностью и, сверх того, изобилует также множеством очень ценных наблюдений и советов, представляющих большую важность в применении их к практике. Верный самому себе и здесь, Локк обращает большое внимание на нравственные причины заблуждений и очень много говорит о предрассудках и суеверии. Он советует человеку как можно снисходительнее относиться к ошибкам и предрассудкам других и как можно беспристрастнее проверять себя самого. И здесь, как и в трактате о воспитании, Локк проводит две главные мысли: «добрая нравственность важнее для человека, чем умственное развитие» и «польза есть конечная цель всякой деятельности». Труд ради труда, говорит он, есть нечто неестественное. Мышление, как и все на свете, стремится к кратчайшему пути для достижения своей цели, то есть знания, убежденный в этом Локк и сам предпочитал краткий и легкий путь к истине.

Глава VII

Вольтер о Локке. – Д’Аламбер о Локке. – Локк и Лейбниц. – Шефтсбери о сочинениях Локка. – Льюис о Локке.

Мы говорили уже о значении Локка в истории философии. Но для того, чтобы глубже почувствовать его влияние, приведем мнения о Локке некоторых замечательных людей, основательно знакомых с его учением. Прежде чем расстаться с Локком, посмотрим на него глазами Вольтера, Лейбница, Д'Аламбера, Шефтсбери и Льюиса, и он предстанет перед нами в новом, хотя и не в ином, свете.

Все замечательные люди – существа одного высшего порядка, они лучше могут ценить и понимать друг друга, чем понимаем их мы, люди обыкновенные.

Начнем с Вольтера. Мы знаем его проницательный, насмешливый взгляд; представим себе, что он остановился на Локке и вдруг изменился, потерял свою холодность и сухость, стал мягким, почти кротким. Его обезоружила скромность Локка, соединенная с такими истинными достоинствами, которых не мог не понимать и не ценить Вольтер.

Вольтер говорит: «Я долгое время всюду искал истину и вместо нее находил ложь, химеры; после многих таких неудачных, утомительных попыток я наконец снова возвратился к Локку; так блудный сын после долгих странствований и заблуждений возвращается к своему отцу. С чувством глубокого спокойствия бросился я в объятия человека скромного, в котором всегда хватало мужества сознаться в том, чего он не знает. По правде сказать, Локк не обладает несметными богатствами, но у него есть верный капитал и он располагает неподдельными сокровищами. Этот философ меня утвердил во мнении, что все наше знание мы в конце концов приобретаем при помощи наших органов чувств.

Итак, врожденные понятия не существуют.

Мы не можем себе представить ни бесконечного пространства, ни бесконечного числа.

Не во всякий данный момент я размышляю, поэтому моя мысль не есть какая-нибудь сущность, а только действие моего ума.

Я свободен, если я могу делать то, что хочу. Когда я сижу в комнате с запертой дверью, от которой у меня нет ключа, я не располагаю свободой выйти из комнаты; у меня нет свободы, когда я страдаю, не желая страдать; у меня ее нет, когда я не могу сосредоточить свою мысль на известных идеях по своему желанию.

Говорить, что воля свободна, в сущности, не имеет смысла, потому что бессмысленно говорить: я желаю хотеть того-то, – это ведь то же самое, что желать желания или бояться боязни. Наконец, говорить, что воля свободна – это все равно, что сказать: воля голубая, воля квадратная.

Я могу желать только вследствие идей, возникших в моем мозгу; если бы этого не было, то мои действия не имели бы причины.

Я не могу иметь представления о бесконечном, потому что я сам очень конечный.

Я не могу постигнуть сущности, потому что мои понятия относятся только к отдельным ее качествам, и знание тысячи известных мне качеств не дает мне полного понятия о природе данной вещи, потому что мне все-таки могут быть неизвестны сто тысяч остальных ее свойств».

Все это вынес Вольтер, внимательно изучая Локка.

Эти мысли оказали сильное влияние на его собственные воззрения. Нам же известно, какое значение для всего образованного мира имели мнения и взгляды Вольтера.

К философии Локка приложимо как нельзя более то, что Вольтер говорит о философии вообще: философия отличается простотой, спокойствием; в ней нет ни зависти, ни честолюбия; она живет в мире с людьми, но удаляется от шума и суеты мирской; она терпима и сострадательна к людям. В своей безукоризненно чистой руке держит она факел, освещающий людям их жизненный путь. Она никогда своим огнем не зажигала пожара. Ее голос слаб, но слышен людям, она говорит, она повторяет: «Преклоняйтесь перед Богом; уважайте власть; любите людей!»

Д'Аламбер в своем знаменитом «Введении» в «Энциклопедию» высказывает следующее мнение о философии Локка: «Можно сказать, что Локк создал науку метафизики подобно тому, как Ньютон создал физику. Для того чтобы изучить душу, понять, что такое идеи и страсти, он не обращался к книгам; они могли бы направить его в ложную сторону. Он погрузился в самого себя и после продолжительного созерцания духовного мира представил в своем „Опыте“ то зеркало, в котором видел самого себя. Одним словом, Локк привел метафизику к тому, чем она должна быть, то есть сделал ее экспериментальной физикой души».

Мы привели здесь мнения Вольтера и Д'Аламбера о Локке, чтобы показать, как понимали и ценили его величайшие люди XVIII столетия. Посмотрим теперь, как относились к воззрениям этого философа его знаменитые современники Лейбниц и лорд Шефтсбери-младший.

Локк и Лейбниц воплощали в себе все умственные способности тех наций, к которым принадлежали; Локк отличался удивительно ясным умом и большим здравым смыслом; особенность же умственной деятельности Лейбница заключалась в ее глубине и силе. Локк – проницательный, беспристрастный и терпеливый наблюдатель. Лейбниц – вдохновенный творец. Локк в продолжение тридцати лет записывал в свой журнал факты и наблюдения, обдумывал их со всех сторон и постоянными непрерывными усилиями мало-помалу создал свою удивительную книгу. Не сводя глаз с действительности, Локк ставил себе скромную цель: освободить поле мысли от следов развалин и от сорных трав.

Изучение действительности приносит пользу человечеству, но оно также налагает цепи на свободу мысли; имея постоянно дело с фактами, преувеличиваешь значение всего местного и временного. Всему этому отдал свою дань и Локк. Лейбниц, в противоположность Локку, совершенно свободно относился к действительности, он носил в душе своей более смелые и гордые планы. Своему стремлению к гармонии он готов был принести в жертву все на свете. Каждому предмету, занимавшему его мысль, он мог бы посвятить целую книгу; он мог бы написать столько книг, сколько у него было идей, и не написал ни одной книги. Лейбниц воспользовался книгою Локка как канвой и между строками ее изложил свои мысли.

«Опыт исследования человеческого ума, – говорит Лейбниц, – есть одно из совершеннейших и уважаемых произведений нашего века. Хотя знаменитый автор „Опыта“ и высказывает множество мыслей, которым я вполне сочувствую, но, тем не менее, наши системы вполне различны. В нем больше сходства с Аристотелем, во мне – с Платоном».

Отличие своих воззрений от взглядов Локка Лейбниц уясняет следующим образом: «Вопрос состоит в том, существуют ли идеи, прирожденные уму, или же все они приобретаются умом. Сам ум должен считаться прирожденным, а в нем содержатся понятия сущности, времени, изменения, действия, восприятия, удовольствия и т. д.

Я скорее сравню ум с куском мрамора с жилками, чем с белым листом бумаги. Необходим известный труд, чтобы найти эти жилки и воспользоваться ими при создании статуи Геркулеса. Но эти жилки придают статуе известный характер, который можно считать врожденным».

Из этого замечания видно, что противоположные, в сущности, системы Локка и Лейбница, так сказать, дополняют одна другую и обе вместе представляют всестороннее исследование всех явлений психической жизни.

Лорд Шефтсбери-младший очень строго критиковал некоторые воззрения Локка. Главным же образом возмущался тем, что Локк не признавал врожденного чувства долга, не видя проявления его у варваров и дикарей. В негодовании своем Шефтсбери доходил до того, что называл философию Локка в этом отношении жалкой. Свои же собственные воззрения на нравственность Шефтсбери высказал в сочинении, известном под названием «Письма аристократа к молодому студенту», изданном в 1716 году без имени автора. В тех же «Письмах» Шефтсбери высказывает свое высокое мнение о философии Локка вообще, говоря, что его «Опыт» – сочинение одинаково полезное людям ученым и светским, потому что в нем мы находим самое ясное и совершенное изложение философских истин. (Студент, к которому действительно относились эти письма, был стипендиат лорда Шефтсбери. Сын слуги лорда, он еще в детстве обратил на себя внимание своего господина, который дал ему самое тщательное образование, возлагая на него блестящие надежды. Последние, однако, не оправдались. Воспитанник Шефтсбери вышел набожным, добрым человеком, но не больше. Мы упоминаем об этом потому, что отношения к этому молодому человеку характеризуют английского философа Шефтсбери с нравственной стороны.)

Льюис говорит, что в Англии одно время вошло в моду относиться к Локку свысока. Встречая на каждом шагу нападки на его философию, Льюис решил с пером в руке вновь перечитать сочинения Локка. Этот труд дал ему силу отразить всех врагов философии Локка. И он завещал своему читателю: «Если хотите знать и понимать Локка, читайте Локка!»

Источники

1. Bourne. Life of Locke.

2. King. The Life of John Locke.

3. Collection of several pi?ces of Locke. 1720.

4. Marion. Locke d'apr?s les documents nouveaux (Revue philosophique. 1878).

5. Palm. Wie begr?ndet Locke die Realit?t der Erkenntniss, Jena. 1881.