Песни Серебряных Струн. Песнь первая: «Мечта и воля». Часть первая

– Ух, черти-собаки… – пропыхтел старик, вытирая со лба пот, – умаюсь я с этими хитростями.

Выпрямившись, он заметил Даана, не решившегося прервать непонятный стариковский труд неуместно радушным при- ветствием.

– Чего тебе? – хмуро бросил старик, оценивающе поглядев на визитёра.

– Доброго тебе здоровья, почтенный Гертарий, – широко улыбнулся музыкант, нарочито не обращая внимания на непри- ветливый тон собеседника.

– Ну? – почтенный Гертарий лишь сильнее нахмурил седые брови и стал похож на филина. – Не за тем ты пожаловал, чтобы здоровья мне желать. Выкладывай, что тебя принесло, да покороче. Старуха моя там в хате уснула, поди. А мне еще в дорогу собираться.

– Именно за этим я тебя и потревожил, почтенный, – вежливо продолжил музыкант. Никак нельзя упустить возможность добраться до столицы не своими ногами, теряя драгоценное время, а на худо-бедно удобной телеге. А значит, придется потерпеть старческие причуды и быть как можно более почтительным. Уж что-что, а этот ход Даанель Тэрен уяснил еще в ранней юности. И, разумеется, умело им пользовался. – Я слышал, что ты завтра отправляешься в Астер де Торонисс. И покорно просил бы тебя взять меня с собой.

– Ой ли? – вдруг усмехнулся старик. – Чтобы такой хлыщ, как ты, да просил бы покорно?

– Как скажешь, почтеннейший! – Даан немного поклонился, – Я могу попросить тебя не покорно, а просто. Возьми меня с собой в столицу, будь так любезен.

А у тебя есть чем заплатить мне за услуги извозчика? – старик Гертарий заложил большие пальцы за повыцветший кушак – Я не возьмусь сажать к себе в телегу первого встречного босяка!

– Разве ты никогда не слышал обо мне? – наигранно удивился Даан. – Имя мне – Даанель Тэрен. Я уже второй раз держу путь в столицу мимо вашей деревни, и убежден, что моя слава – а я ведь известен едва ли меньше, чем Саньтяг Златорукий, добрый певец свободы – достигла этих мест еще до моего первого сюда визита!

– Да уж слыхал я про Сантьяга твоего. Говорят, лихо его гнали из Тоуркенского баронства. А нечего было зариться на наливные яблочки бароновой дочки!

– Ты опять кругом прав, почтенный Гертарий! – развел руками музыкант. – Барону нужно было лучше следить за самым роскошным деревом в своем саду, а Сантьягу Златорукому – быть скромнее. Поделом ему! Но раз ты и о нем слышал, и обо мне, стало быть тоже – то я для тебя не первый встречный. А дурной славы за мною в вашей деревне нет.

– Ну, – протянул старик, – неужели тебя еще не из одного села батогами не гнали?

Даан тихо хмыкнул, и мягко улыбнулся:

– Из вашего – никогда. И можешь быть уверен в моей порядочности.

Помолчали немного. Старик покрутил седой ус.

– А платить-то чем будешь?

– Деньги есть, – заверил Даан, – Правда, честно тебе сказать, я бы предпочел сохранить их до столицы. Должок у меня там имеется… один… А тебе я готов отплатить глубокой и искренней своей благодарностью. В дороге со мной не заскучаешь – бесплатно тебе спою песен, каких захочешь. Да и помо- гать во всем готов. Погрузиться-разгрузиться…

– Песни да пляски ты девицам недалёким своим оставь, – усмехнулся Гертарий, – вместе с глубокой благодарностью. А вот руки молодые в дороге не лишние будут. И помощь твою я приму. Ну-ка скидывай гитарку-то свою с плеча, да тащи вон эти горшки в дом. Старуха-то моя, поди, перебрала там перья на продажу. В горшки их сложим, крышками закупорим, да на завтра и повезем.

– Вы в горшках перья возите? – удивился музыкант, поднимая увесистую глиняную посудину с земли.

– А ты как думал? – хитро прищурился старик. – В мешках они ломаются да лезут, в корзинах – цепляются… не переводить же пергамент да бумагу на них. В горшках и возим. Да не болтай ты зря! Тащи уже в хату! Соберем всё, в телегу погрузим, а завтра до рассвета в путь.

– Благодарю тебя за любезность, почтенный Гертарий! – отозвался не забывающий о вежливости Даан, открывая дверь в дом.

– Ну-ну, не болтай! – повторил старик, и не спеша закурил трубку.

***

Даан вернулся в свою комнату в таверне на перепутье четырех дорог далеко за полночь.

Заспанная Дальмата, с лампадой в руке встретившая припозднившегося постояльца у дверей, была, разумеется, очень недовольна, и не постеснялась это недовольство выразить.

– Не гневайся так, достойная леди! – Даан отвесил шутливый поклон. – Еще солнце не поднимется над лесами на Востоке, а я уже покину ваш гостеприимный дом. Так что… будь уж полюбезнее напоследок.

Ответа он дожидаться не стал, и сейчас рассиживал на кровати в отведенной ему комнате, собираясь с силами, чтобы сложить в котомку свой немногочисленный скарб. На радость Дальмате, ужинать постоялец не изволил. В доме Гертария он отведал свежих сырных лепешек с топлёным молоком, которыми радушная супруга «почтенного старца» угостила помощника. Она отнеслась к музыканту куда добрее, чем ее подозрительный муж.

Даан помог сложить то и дело разлетающиеся перья по глиняным кувшинам, закрыть их крышками, и донёс хрупкую тару до телеги, на которой им завтра предстояло отправиться в недолгое путешествие до столицы. Старик Гертарий велел щедро закидать кувшины сеном – чтобы не побились в дороге, и тут-то его престарелая супруга и пригласила Даана отужинать. За труды. Гертарий не слишком обрадовался, что «этого дармоеда» еще и кормить придется, но сильно протестовать не стал. Даан же тем более не стал протестовать. Спел доброй женщине несколько песен, под которые она еще будучи девицей плясала. Старушка, конечно растрогалась. Подпевала, всплескивала рука- ми, утирала влажные глаза льняным платочком.

Почтенный Гертарий не стал долго терпеть этого, назвав мокрым делом. И отправил Даана восвояси, строго наказав ему быть у ворот до рассвета.

– Ждать не буду, так и знай! – погрозил старик, набивая трубку. – Не великий ты господин. Так что к первым петухам чтобы у ворот дожидался. Не то без тебя уеду.

Даан пообещал, что непременно будет в назначенный час, и теперь решил для себя, что вообще не сомкнет глаз в эту ночь. Уж ему-то не трудно найти себе занятие.

Поднявшись с кровати, чтобы коварный сон не застал его врасплох, музыкант зажег все лампады и свечи в комнате, и принялся собираться. Аккуратно и тщательно сложил в потертый бархатный футляр деревянную зубную щетку с резной ручкой, жестяную банку с зубным порошком и почти такую же – с небольшим кусочком ноздреватого серого мыла, склянку с ополаскивателями для рта и горла, и почти новый флакон золотистых мужских духов. Проверил старый кожаный пенал в ко- тором носил помазок, бритву и гребень для волос – всё на месте. На самом деле, к уходу за собой Даанель Тэрен относился очень тщательно. Конечно, настоящее лицо любого менестреля – его песни, музыка, голос и умение это все преподнести. Но свежего красавца и слушать охотнее будут, и смотреть на него будут внимательнее. Ведь люди всегда встречают по одежке.

Тут Даан вздохнул, убрал косметические принадлежности в котомку, и, с сомнением нахмурившись, поглядел на свой брошенный на край кровати дублет. Коротенький, в простоватую полоску, чересчур щедро расшитую на груди и плечах яркими цветами и ягодами. В солнечной Палессе, где этот дублет до- стался менестрелю, такой фасон и узоры очень любили. Да и сам Даан ничего не имел против этакой пестроты – внимание к персоне в таком костюме привлекалось само собой, и всем сразу без слов понятно перед ними настоящий артист. Однако, одно дело завлекать провинциального зрителя, и совсем дру- гое – показываться столичным придирам.

Даан пробежался кончиками пальцев по цветастой вышивке, и усмехнулся. Да уж, очаровывать зрителей – а, особенно, зрительниц – в Палессе у него получалось легко и непринуждённо. В уютном доме одной дамы, весьма благосклонно отнёсшейся к талантам молодого музыканта, он провёл почти всю прошед- шую зиму. Тёплую, сытую, довольную… и вполне насыщенную творчеством. Целых восемь любовных баллад написал, пять сонетов и с дюжину стишков. Хватило потом на несколько весьма удачных концертов в деревеньках по пути, а кое-что из сочинений с успехом прогремело на шумных летних праздниках и в городах покрупнее. Теперь, после всех этих представлений в дороге, Даан со всей уверенностью мог сказать себе, что денег у него в данный момент вполне достаточно. И если бы он хотел купить себе коня – наверное, купил бы. Но Даан не хотел. Слишком уж много в этом было забот и ответственности! Куда проще найти доброго попутчика с телегой, да напроситься к нему седоком. Так и в этот раз он до столицы поедет!

Музыкант рассмеялся, и оглядел себя. Что ж, молодец молодцом! Только рубашку получше тоже бы справить не помешало, как в столицу приедет. Штаны вот, вроде, ладные. А сапоги так и того почти новые. Сойдут для пары выступлений в домах среднего достатка, а там уж можно будет и чем-то модным из одежды разжиться, и в дома побогаче принести свои песни в честь чудесного праздника Лебедей.

В том, что его с радостью примут и будут внимать его игре, Даан ни минуты не сомневался. Ведь он был из детей Вдохновения – из самого Киннара – чудесного города искусств, где мог- ли жить только рожденные там дарования, а все прочие имели право лишь приехать и поучиться не более пяти лет. Не зря го- ворили – не учился в Киннаре – не достоин касаться Искусства. А Даанель Тэрен не просто там учился. Он родился там!

Однако время шло, ночь потихоньку таяла, как свеча на столе, а у Даана оставалось еще одно запланированное дело. Все вещи были собраны, и музыкант уселся поудобнее, разложил перед собой несколько листов пергамента, маленькую походную чернильницу и короткое писчее перо, и принялся сочинять для предстоящего праздника стихи. Кое-что из сочных рифм он уже придумывал по пути сюда – оставалось только окружить их еще десятком подобных, а там можно и музыку подобрать. Она тоже звенела где-то в голове – бери, да записывай.

Вот так, то поспешно скрипя пером по пергаменту, то задумчиво постукивая по столу, то изучая немигающим взглядом потолок в поисках нужного слова, Даан и пропустил мимо всю ночь. Едва первый крик петухов не пропустил. А услышав его, схватил футляр с мандолиной, наскоро засунул в котомку перо и чер- нильницу, которую еле успел поплотнее завинтить, и быстро кинулся по лестнице вниз, на первый этаж, на ходу застегивая дублет и размахивая листом пергамента с новой балладой – чтобы чернила поскорее высохли.

Эвдала, хозяйка таверны, уже не спала. Она протирала столы в обеденном зале, и очень удивилась, что господин Тэрен уже на ногах. Да не просто на ногах – а во всеоружии, и торопится покинуть дом.

– Как же так, – грустно сказала она, поправляя передник и немного краснея, когда Даан галантно – несмотря на свою спешку – приложился к ее ручке губами. – Уже уезжаете. И даже не позавтракаете! Ну хоть с собой в дорогу что возьмите! Скоро пирожки вон поспеют…

– Некогда, некогда мне, прекрасная и добрая хозяюшка, – отказался Даан, уже стоя в дверях. – Благодарю за гостеприимство и дружеский приём! Передайте поклон супругу вашему, и дочерям, прекрасным и добродетельным, как Посланницы Создателя!

– Ах, приходите же к нам еще! – воскликнула Эвдала вслед убегающему музыканту. – Мы все так любим ваши песни!

– Непременно, непременно! – крикнул Даан уже с улицы, в последний раз махнул рукой, и бегом пустился к воротам самого дальнего из сельских домиков. Оттуда уже выходил старик Гертарий, ведя под уздцы меланхоличную сухопарую кобылку, запряженную в ту самую телегу, что Даан вчера помогал соби- рать в дорогу.

– Почти успел, – хмыкнул старик. – Я думал продрыхнешь.

– И тебе доброго здоровья, – запыхавшись выпалил Даан. – Как же можно было так плохо обо мне подумать.

– А я про всех как хочу, так и думаю, – заверил Гертарий. – Да ладно уж, в пути разговоры поговорим. Полезай-ка в телегу. Чай всю ночь не спал, чтобы лошадку-то до города не упустить.

– Благодарю! – чуть удивленный, музыкант устроился в сене.

– Да что там. Я б по молодости так и сделал, – проворчал старик Гертарий себе под нос и влез на облучок. – Только учти – долго спать тебе не позволю. До полудня не проваляешься! Нннну! – и он несильно хлестнул кобылу поводьями. Та фыркнула, заржала, и не спеша зашагала по дороге, прочь от деревни у Четырех Дорог вперед, к столице славной империи эледов.

Даан совсем немного поглядел в светлеющее рассветное небо, поёжился, укладываясь поудобнее, и совсем скоро забылся крепким и спокойным сном уверенного в своем успехе человека.