Знамение змиево

– Нынче не примет тебя мать игуменья, – уже мягче сказало лицо. – Вечерня, повечерие, исповеди у неё – до самой ночи занята. Завтра приходи, после утрени.

– Постой, мать! – крикнул Воята, видя, что она готова закрыть оконце. – Куда мне деваться нынче? Успею ли до Иномеля засветло – я в сих местах в первый раз! Где бы мне на ночь приютиться?

– К Миколке ступай. Бортник тут живёт поблизости, у него переночуешь.

– Где его сыскать?

– На заход обойди тын, там тропку увидишь. Версты две до него. Ступай с Богом!

Оконце затворилось. Не теряя время, Воята поворотил кобылу и поехал вдоль тына направо, огибая обитель с запада. Две версты – недалеко, он успеет, пока не наступит полная тьма.

Обогнув тын, Воята ещё проехал вперёд и увидел то, что следовало принять за тропу – щель, рассекавшую стену леса и уводившую на север. Сама тропа уже скрылась под снегом, но ширина её позволяла видеть направление. Не зная дороги, Воята осторожно правил между кустами, опасаясь наехать на корягу или яму. Ширина тропы была скромной – голые ветки кустов скребли по саням. Иногда сани потряхивало на скрытых под снегом сосновых корневищах. Лес по сторонам совсем почернел, так что глаз различал только ближайшие стволы, но полная луна висела точно над тропой, будто указывая путь, и это подбадривало. Хоть какой, а спутник! Скройся луна, без света в этой тьме и шагу не сделать! Казалось, пока небесная боярыня за ним присматривает, ничего худого не случится.

Лошадь вдруг сама, без понуканий, ускорила шаг. Воята было обрадовался, подумав, что ясный свет взбодрил и её, но потом заметил: кобыла фыркала, поводила ушами, будто отыскивая источник опасности, – что-то её тревожило. Воята пробовал заговорить с ней, успокоить, но Соловейка лишь набавляла ход, вскидывала голову и прижимала хвост. От этих признаков страха бессловесного существа, не знающего пустых выдумок, Вояту пробрало холодком. Не говоря уж об опасности мчаться очертя голову по незнакомой тропе, да ещё в сумерках.

Воята пытался сдержать лошадь, но она не слушалась. На повороте тропы он оглянулся – и увидел мелькнувшие за кустами жёлтые огоньки. Продрало морозом – глаза зверя были выше обычного, и ещё не увидев его целиком, Воята понял, кто его преследует.

Вот и дождался! Ужас всей Великославльской волости настиг и его – в такой дали от Сумежья, знакомых мест и надёжных пристанищ. Воята погонял лошадь, но та и сама мчалась изо всех сил. На неглубоком снегу сани мотало из стороны в сторону, то бросало на кусты, то толкало на стволы, и Воята едва уберегал лицо от хлёстких ударов. Налетишь так глазом на сучок!

То и дело он оглядывался, оценивая, близко ли враг, но разглядеть зверя ему не удавалось – тот будто нёс на себе тьму, за санями летело облако мрака, чуть темнее, чем окружающий мрак, и лишь жёлтые злые искры глаз горели в нём. Казалось, это у тебя в глазах темно, но протирать их было недосуг. В тишине лишь скрипели сани, фыркала на бегу лошадь, трещали ветки, ломаемые на ходу, и с каждым мгновением до Вояты всё прочнее доходило: он тут в лесу один, помощи ждать неоткуда. Не было и надежды, что это обыкновенный волк, привлечённый запахом лошади. В такую пору волки живут и охотятся стаей, но, сколько Воята ни бросал взглядов по сторонам, никаких признаков других зверей не находил. Радоваться было нечему – этот волк и в одиночку утащит в бездну. Мелькали мысли о Меркушке, об отце Македоне и многих других, ставших жертвами озёрного беса. Бес не показался Вояте в Лихом логу, но уж сам-то знал, кто отнял у него три десятка верных слуг. И пришёл – отомстить и найти нового слугу в бойком чужаке.

– Читай «Живый в помощи»! – взвизгнул над ухом тонкий девичий голос.

Но Воята не обратил внимания: все его силы были направлены на то, чтобы удержаться в бешено несущихся санях. Некогда псалмы вспоминать.

Топор! На дне розвальней в сене должен быть топор. Если его не выбросило в кусты на повороте…

От рогатины в таком положении не было толку – ею нужно орудовать двумя руками, но так Воята не удержался бы в санях. Стоя на коленях, одной рукой сжимая вожжи, Воята пошарил вокруг себя и с облегчением нащупал гладкую деревянную рукоять – от тряски топор унесло под самый борт. Он снова оглянулся – тёмное облако скачками неслось уже шагах в трёх позади саней. От него в лицо веяло колючим холодом.

И не успел Воята вновь повернуть голову и глянуть вперёд, как его вдруг подкинуло – лошадь, мчась почти вслепую, налетела на куст, дёрнулась, сани качнуло, так что Воята едва не вылетел. Одной рукой цепляясь за вожжи, другой он ухватил топор – и в этот миг зверь из тьмы прыгнул. На Вояту пахнуло жаром и холодом одновременно; громадный, как говорится, с телёнка ростом зверь метил в него, но от толчка саней промахнулся и упал брюхом на задок санного короба. Зубы щёлкнули возле самой ноги, и тут же Воята ударил топором поперёк морды.

Полулёжа, он не мог как следует замахнуться, но всё же удар достиг цели. Лошадь, восстановив равновесие, рванула вперёд в смутный просвет между деревьями. Сани пошли легко – зверь скатился с короба и сгинул во тьме. Воята, подложив топор под себя, чтобы его не выбросило, ухватил вожжи обеими руками. Они мчались, задевая кусты и стволы, подскакивая на сучьях и выступающих сквозь снег корневищах.

Постепенно усталая лошадь замедлила ход. Опасности она больше не чуяла, и это убедило Вояту, что Страхота и впрямь отстал.

Или убит? Когда появилась возможность, Воята осмотрел лезвие топора, но то ли все следы удара стёрлись о сено, то ли в призрачном звере не было настоящей крови – ничего не увидел.

Опомнившись немного, Воята стал придерживать лошадь.

– Я же тебе говорила: «Живый в помощи» читай, а ты не слушаешь! – плаксиво запричитал над ним тонкий голос Марьицы. – Едва поспевала я за тобой!

– Не до псалмов мне было! – выдохнул Воята. – Как меня самого зовут-то, не вспомнил бы – такой страх! Ну и куда нас беси занесли?

Он стал придерживать лошадь, оглядываясь. И до погони он с трудом различал узкую тропу, угадывая её больше благодаря просвету между деревьями. Теперь же сани шли по редколесью, меж мелких сосенок, по нетронутому снегу, и ничего похожего на тропу Воята при лунном свете разглядеть не мог.

За время погони его бросило в пот, а теперь пробрал озноб под кожухом. Хорошо, шапку не потерял – Воята вытер шапкой взмокший лоб и шею и вновь её надел. Ещё раз огляделся.

Где теперь искать тропу, избу Миколки-бортника? Вокруг темнота, редкие берёзы, а за ними угадывается густой лес. А тьма уже такая, что и в знакомой местности заплутаешь. Оставаться же здесь на ночь – верная смерть: если волки не съедят, так успеешь до утра замёрзнуть.

И едва Воята об этом подумал, как при свете луны впереди заблестел снег на крыше какой-то избы. От изумления Воята потянул поводья. Неужели нашёл? Неужели Бог вынес его прямо к Миколке?

Изба стояла посреди поляны, ни ограды, ни ещё каких-то строений Воята рядом не приметил, но, стой они чуть поодаль, он бы их во тьме и не разглядел. Придержав лошадь, Воята остановил сани у низкой двери, привязал вожжи у столба под крыльцом, постучал.

Изнутри никто не отозвался. Воята прислушался возле двери: было тихо. Постучал ещё раз, крикнул:

– Отворите, люди добрые! Микола! Меня из монастыря к тебе послали! Отвори Христа ради!

Никто не ответил, но по дрожанию двери Воята заподозрил, что она не заперта.

Осторожно надавил – раздался тихий скрип, дверь подалась внутрь. Из щели пролился тёплый свет огня, повеяло чуть дымным теплом.

После мрака и ужаса искушение оказалось неодолимым – Воята сильнее нажал на дверь и просунулся внутрь.

– Здоровья в избу! – крикнул он.

Никто не отозвался.

– Помогай Бог! – ещё раз попробовал Воята, переступая порог и оглядываясь, но никакого «Бывай здоров!» в ответ не прозвучало.

Воята прикрыл за собой дверь, чтобы не упускать тепло, ещё раз огляделся. И застыл. Изба была ярко освещена – на столе, на ларе, на оконце, даже на полках с горшками горели свечи. Стол в середине был уставлен посудой – горшки, миски, сковородки, туеса. Накрыто было очень богато – а уж какие угощения, что только в боярском доме в Васильев вечер увидишь. В середине, будто царь греческий на престоле, разместился крупный жареный поросёнок с мочёным яблоком во рту, по сторонам от него, как охранники, возлежали два гуся с коричневой корочкой. В большой миске – студень, стопа блинов на блюде источала пар, вокруг него водили хоровод горшочки со сметаной, мёдом разных цветов, ягодными вареньями, киселём. Из-под шитого полотенца застенчиво выглядывал уголок румяного пирога. В большой миске навалены были кучей жареные караси. Впереди всех – каравай хлеба и серебряная солонка, будто хозяин с хозяюшкой. Кринка кваса, а в начищенном медном кувшине явно что-то покрепче.

Оторопев, Воята разглядывал всё это богатство и не верил глазам. Даже прознай бортник Миколка заранее о госте, никак он не смог бы приготовить такой пир. Ждали тут, как видно, вовсе не Вояту. Но кто ждал?

– Эй… господа хозяева? – Воята снова огляделся, внимательно рассматривая каждый угол, печь, лавки, даже полати. – Покажитесь! Я не злодей, не разбойник, я парамонарь новый Власьевский, из Сумежья, а сюда послала меня… из монастыря послали на ночь приюта поискать. Тут же не… не Миколка живёт?

Утварь отвечала безмолвием. Запахи горячей жирной еды – запечённого мяса с чесноком и подливами, свежего хлеба и пирогов – били в ноздри и сводили с ума. Воята весь день, с раннего утра, не ел по-настоящему, только перекусил по пути хлебом и салом. Стол тянул к себе. Для кого же это приготовлено, как не для него – других гостей тут нет!

– Ничего не трогай! – предостерёг встревоженный голос Марьицы.

Воята сделал несколько осторожных шагов мимо стола. Чем больше он приглядывался к избе, тем ярче проявлялось богатство убранства: шитые шелком и мелким жемчугом покрышки на ларях и лавках, рушники на стенах, будто здесь ждали невесту либо покойного. На стенах висели кафтаны разноцветного шёлка, издали похожие на людей, хозяев дома, но безголовых и безмолвных. Горшки на полках выпятили покрытые цветной поливой круглые животы, среди них блестели медные и даже серебряные кувшины и чаши. Всякую деревянную мелочь, вплоть до ложек на столе, украшала искусная резьба.

Один ларец оказался открытым, и, бросив в него взгляд, Воята невольно присвистнул. В ларце горкой лежало всякое узорочье: жемчужные снизки, серьги с длинными подвесками из самоцветов, кованые узорные обручья. Перстни с красными, синими, жёлтыми камнями лежали россыпью, будто ягоды. Всё это переливалось блеском, перемигивалось острыми искрами.

Это было уж чересчур. Воята потряс головой и ещё раз огляделся.

И вздрогнул. В противоположном углу от него появился некто… Было подумал – ещё один кафтан, только белый, но нет… Моргнул, и в глазах прояснилось. Некто выступил из мрака и стал виден совершенно отчётливо.