Из-за зеркала

Когда исчез Макс, отговорившись встречей, рассыпалась и его компания. Первой убежала светленькая Ева, обнявшись с Элси на прощание, как с давней подругой. За ней убежал и один из молодых людей. Именно за ней – такое ни с чем не спутаешь. И тогда девушка с черным ежиком на голове – кажется, Рина – подхватила Элси под локоть.

– Я заберу ее, никто не против?

Никто против не был, а Элси не спрашивали. И Рина потащила ее за угол.

– Вы что-то… – оставшись наедине с мужеподобной девушкой Элси вдруг вспомнила, что знакомы они не дольше трех часов. А вот выглядела Рина так, что, взбреди ей что-нибудь в голову, ни сбежать, ни дать отпор не успеешь.

– Хотела? Не совсем.

Она отпустила Элси и быстрым шагом пошла за неимением тротуара прямо посреди дороги. Старые многоэтажки пялились слепыми глазницами. Между ними и Риной Элси выбрала Рину. Они шли молча ровно столько, сколько нужно, чтобы отдышаться, успокоиться и рассмотреть человека. Вблизи Рина вовсе не выглядела опасно, скорее наоборот. Весь ее вид от черной одежды и броского темного макияжа до излишне резких движений и быстрого чеканного шага кричал о независимости. Но глаза… в них было что-то от щенячьего восторга Хидни, космической глубины Лорда и того выражения Мориэла, которое появлялось у него очень редко и очень ненадолго. В них была жизнь. Наверное, поэтому Элси не сбежала.

– Я тебя узнала, – выдала Рина.

– Я тебя – нет.

Рина остановилась. Элси обдало знакомой прохладной волной, совсем слабой, но спутать ее с ветром было невозможно. Тело ответило легким покалыванием в кончиках пальцев. Поднялась туманная завеса в сознании, отвечая на слабую попытку вторжения. Элси стояла и тупо пялилась на Рину. А Рина очень плохо скрывала улыбку.

– Отец? – тихо спросила Элси. Голос ее плохо слушался.

– Мать, – выдохнула Рина. Аура переменилась, врезалась в голову ледяными иголками.

– Прости, запретная тема, – пробормотала Элси.

Они снова шли, но если раньше Элси смотрела на дома вокруг, на трещины в асфальте, на несколько вызывающую одежду Рины, то сейчас не могла оторваться от ее лица. Она ошиблась. Рина, наверное, младше нее и младше светленькой Евы. На щеках – детский румянец, скрытый под слоем пудры, под глазами – не слишком умело замазанные синяки, овал лица подправленный макияжем, тем не менее не резкий и даже женственный. Ресницы длинные, как у куклы, а волосы на самом деле светлые, почти белые – у корней, там, где сошла черная краска.

– Куда ты меня ведешь? – спросила Элси, чтобы прервать затянувшееся молчание. Но мысли ее были далеко. Она пыталась понять, как. Как эта девушка-полукровка со слабой магической аурой могла три часа скрываться от ее – как любил говорить Хидни – чуйки.

– Никуда, наверное. – Она дернула плечами, но шаг замедлила. – Просто хотела поговорить. Наедине.

Теперь Элси руководил чисто научный интерес. Она поймала себя на том, что смотрит на Рину, как на очередное существо в лесу, как на что-то необычное и подлежащее изучению. И как бы бесчеловечно это ни было, подавить исследовательское любопытство Элси даже не попыталась. В конце концов она человек только на половину, да и эту половину последние три года в ней упорно подавлял Мориэл.

Элси ждала вопросов, даже готовилась повторить легенду, которую за ужином рассказывала Максу. Но Рина ничего не спросила. Вместо этого она сама начала рассказывать.

– Ты не знаешь ничего о Максе.

Элси задушила готовое сорваться с языка “Еще бы, я с ним дом делю, а не жизнь”.

– Он фанатик, немного даже псих. Хоть тот кот у него дома. Он зовет его Бобом. А ты чувствовала, ты не могла не чувствовать, какая от этого кота исходит сила.

– Он просто типичный человек, – с интонациями Мориэла заметила Элси. Рина поморщилась, но замечание комментировать не стала.

– Он помешан на фильмах. Я не видела человека, который когда-нибудь на чем-нибудь был так зациклен. Но он фанатик… – Рина задумалась. Шла она уже как будто автоматически, под ноги совсем не смотрела. – … в хорошем смысле, понимаешь?

Элси понимала. Последние три года она жила среди фанатиков.

– Он обожает жизнь и людей, почти также сильно, как кинематограф. Когда мы встретились, я ненавидела и то, и другое, и третье. Но он со мной всем этим поделился. Ладно, кроме кино. Я предпочитаю книги.

К концу признания из голоса Рины напрочь исчезла серьезность. Ее взгляд снова стал осмысленным, а в глазах запрыгали бесята. Последний поворот, и Красная улица развернулась впереди мириадами цветных лампочек и облепленных огоньками деревьев.

– Не знаю, зачем я тебе это говорю, – улыбнулась Рина. На дне ее глаз мелькнуло черное и скользкое и спряталось.

– Мы не в отношениях, – зачем-то ляпнула Элси. И щеки ее зачем-то вспыхнули, будто безвкусные вывески магазинов в самом деле обдавали жаром.

– Знаю, – просто ответила Рина и снова подхватила Элси под локоть. – А теперь я опережу Макса и покажу тебе свой город.

Элси знала, что разным может быть лес. Для людей – один, для них, Зазеркальных, – другой. Элси в детстве ещё поняла, что разной может быть деревня. Для городской маминой сестры – маленькая, грязная и скучная, для неё, девчонки, выросшей, как сорняк, во дворе – живая, искренняя и захватывающая. Но город, этот человеческий муравейник, он в голове Элси не мог выглядеть иначе.

Рине понадобилось три часа, чтобы доказать обратное.

Сначала были улицы – пустые, тесные, зажатые с двух сторон безглазыми, облупившимися стенами. Рина ныряла по изгибам каменного лабиринта, не задумываясь, будто делала это сотню раз.

Потом – тихий спальный район с дорогами, напоминающими шершавые спины Коньков. Его нельзя было назвать привлекательным. Он не выделяется ничем из сотен других спальных районов, но почему-то Элси стало легче дышать. А взгляды пятиэтажек показались ей по-матерински добрыми. Рина опустилась на ржавую детскую карусель. Элси села рядом. Железяка с трудом сделала круг, издала протяжный скрип и остановилась.

Детей карусель не видела давно.

– Куда ты пойдешь, если хочешь спрятаться? – вдруг спросила Рина и сама же ответила: – Туда, где никто и не подумает искать.

Они снова бежали, но улицы не пытались больше схватить их клещами и раздавить. Стены послушно расступались, зелёные брызги на газонах, пробившие асфальт стебли, яркие шторы на окнах разбавляли серость. Рина остановилась, будто наугад, потянула на себя дверь и юркнула в подъезд. Если дороги ещё освещались редкими фонарями, то в доме царила полная – упитанная, даже толстая – темнота.

– Он заброшен, – прошептал бестелесный голос Рины.

Элси уже догадалась. Сердце дернулось, врезалось в решетку рёбер и затихло. Любопытство победило.

– Давай вперед, поднимайся.

Рина подтолкнула Элси к лестнице. Глаза стали различать смутные очертания ступенек. Элси поднималась с чётким ощущением, что идёт над пропастью по тонким желтым линиям облупившейся краски. Первый пролёт, второй, третий. Стук шагов выровнялся: скакал из угла в угол, будто стены играли им в теннис.

Шаг-удар, холодные перила под пальцами, чужое дыхание за спиной – и по новой. С каждым кругом – спокойнее. И громче скребется в черепной коробке любопытство.

– Пришли, дверь над тобой. Она открыта.

Элси толкнула, её обдало волной свежего воздуха. Рина не успела ничего сказать, а Элси, подтянувшись на руках, уже выбралась из пасти дома и смотрела вниз.

Она выскочила на крышу, за ней – ночной юный ветер, за ним – сладковато-кофейный запах. Она раскинула руки, запрокинула голову и рассмеялась. Волна стихийной неконтролируемой энергии обдала Элси и улеглась, оставив прежнюю слабую ауру.

Чёрный одуванчик вырос на фоне громадного, распростертого над городом неба.

– Они не находили меня. Ни разу.

Рина смеялась, тихо, надрывно, ненормально ни для человека, ни для полукровки. Но отчего-то этот переходящий в истерику смех Элси совсем не пугал. Он сочетался с небом, усыпанном звёздным пуговицами, с камнем под ногами и пустотой за спиной.

Было в этом что-то необъяснимо завораживающее.

– Я люблю высоту, – совсем успокоившись, прошептала Рина. Она подошла к краю и смотрела вниз, на распростертый под ногами город.

– Я боюсь, – призналась Элси. Подойти к краю она себя не заставила, но вид города с крыши, море светящихся огней и неподвижных теней, вовсе ее не пугал. Наоборот, затягивал, как болезненно правдивый сон.

– На что оно похоже?

Рина стояла так близко к краю, что, будь на не месте кто-то другой, Элси волновалась бы. Но черная фигура слилась с небом, стала его неотъемлемой частью. Она, конечно, не могла оступиться. Элси почти не боялась, когда подошла ближе. Держа за руку Рину, невозможно было бояться: столько крепкой, мужской уверенности было в этой руке.

– На море.

Бесконечное, черное, мертвое.

– Море, – улыбнулась Рина. – Единственное, которое я видела.

Элси вспомнила, глядя на звёздные брызги. Макс представил Рину как Марину Смирнову. Это было очень важно. Это объясняло и море, и крышу, и одиночество.

– Я возвращалась. Каждый раз. – Рина обернулась. Элси увидела чёрные впадины на месте ее глаз и подсвеченный луной ёжик волос. – Не знаю, зачем.

***

– Значит, познакомились вы все в кофейне?

Если существует некая грань доверия, то пройдена она была именно сейчас, когда, вымотавшись от беготни по городу, Элси попросила перерыв, а Рина затащила ее в невзрачное кафе. Здесь царил неопасный сонный полумрак. Посетителей не было, персонала, казалось, тоже. Не в счет мальчик-официант, который неслышно скользнул к столу с заказом и скрылся.

– Он единственный принял меня, – рассматривая ручку чашки, произнесла Рина, медленно, по слогам. Ее аура снова улеглась, ничего не говорило о магии. В глазах поселилась пустота. Рина была не здесь, а там, в кафе, когда…

– Подожди, что значит принял?

– Он владелец, – просто ответила Рина.

Картинка сложилась. Но сколько бы Элси ни пила молча горький кофе, представить Макса владельцем, бизнесменом, человеком, подписывающим бумаги или вот так нанимающим сотрудников, не могла.

– Сеть его отца, Максу досталась два года назад.

Максу. Только сейчас Элси поняла, что простые бариста и владелец кофеен общаются совершенно на равных.

– Когда его отец умер, Макс остался единственным наследником.

– То есть и дом тоже?

Рина кивнула. Несколько минут они сидели молча: не двигались, не смотрели друг на друга. Рина вспоминала. Элси пыталась избавиться от ощущения, что подглядывает за чем-то неприличным. Такое было только один раз: когда случайно в порыве эмоций она залезла в голову Мориэла. Да, вылетела оттуда в секунду и ударилась затылком об угол стола так, что пролежала с сотрясением в больнице неделю. Но то, что она увидела… то черное, густое, склизкое ничего, которое схватило ее за горло…

– Макс всегда мечтал о кино. Поступил в Москву, то ли на режиссёра, то ли на сценариста. А потом случилось все это, и он ни дня не проработал по профессии. – Рина продолжала говорить, глядя, как в омут, на дно полной чашки. – Он почти не говорит о прошлом. Понимаешь, я не должна об этом думать, но, черт, он запутался. Он мечется. Пытается сделать вид, что счастлив, а сам тянется туда.