Руны

Запрещение было излишне, Сильвия и сама не сказала бы. Альфред действительно шел к ним.

– Этот Бернгард – удивительно неугомонная натура, – сказал он. – Сейчас он собирается ехать на лодке стрелять морских птиц. Даже лейтенант Фернштейн считает, что это уж слишком, и намерен лечь спать. Я думаю, и нам тоже пора на покой.

Он предложил руку невесте, чтобы отвести ее вниз; Гоэнфельс тоже ушел к себе, но тревога не давала ему уснуть. Сцена в будуаре дочери, происшедшая вчера после полудня, была для него загадкой, но такой ее разгадке, которая вдруг пришла ему в голову, он не мог и не хотел верить. Ведь Сильвия и Бернгард виделись всего лишь несколько раз! Барону не было известно об их встрече в Исдале, он не знал, что иногда часы значат больше, чем недели и месяцы знакомства. Но вдруг проснувшееся подозрение уже не покидало его.

На палубе «Фреи» стоял Бернгард со своим другом. Он пришел лишь для того, чтобы взять ружье, и был уже готов отправиться на охоту.

– Так ты не едешь со мной, – спросил он. – А как же Филипп? Он придет на «Фрею»? Мы останемся здесь еще два часа.

– Я не приглашал его, – ответил Курт, – да и едва ли у него нашлось бы для этого время; он едет отсюда прямо в Дронтгейм и упадет там к ногам своей возлюбленной.

– Вот как? А ты?

– Я? Я-то здесь при чем?

– Конечно, тебе это лучше знать! Правда, я не думаю, чтобы такая хорошенькая и богатая девушка, как Инга, у которой так много поклонников, выбрала такое соломенное чучело, но, учитывая ее капризный характер, от нее всего можно ожидать; и если ты предоставишь Редеру свободу действий, то…

– Сделай мне одолжение, перестань, наконец, говорить об этом, – яростно перебил его Курт. – Пусть себе Филипп обручается, венчается или сворачивает себе шею на скалах – мне все равно!

– Причем последнее было бы тебе приятнее всего, – сухо заметил Бернгард. – И, тем не менее, ты собственноручно стащил его вниз на безопасное место. Ну, так до свиданья! Я вернусь вовремя!

Он ушел, и лодка тут же отчалила; он греб сам. Курт объявил, что слишком устал, чтобы принять участие в охоте, но, несмотря на это, и не подумал ложиться, а остался на палубе; он наблюдал, как компания туристов садилась на пароход, как последний поднял якорь и отчалил. Молодой моряк смотрел ему вслед с нахмуренными бровями и сжатыми губами, пока тот не исчез за выступом берега. Курт не хотел признаваться даже самому себе, до какой степени его мучила тоска. Он ни за что не хотел поступиться своей мужской гордостью и упрямством, но на душе у него было тяжело. Он с величайшим удовольствием отправился бы на этом пароходе в Дронтгейм.

18

Над морем грохотали пушки, в ответ доносились более слабые выстрелы. Это «Фетида» обменивалась приветствиями с «Орлом», входившим в гавань. На крейсере узнали о присутствии на яхте министра фон Гоэнфельса и салютовали в честь известного государственного деятеля родной страны. На палубе среди офицеров находился лейтенант Фернштейн, а среди матросов рядом с братом стоял Христиан Кунц; их голоса присоединились к громкому «ура», которое провожало проходившую мимо яхту. Простой и приветливый маленький северный городок со своей гаванью, деревянными домами и двумя церквами весь был залит горячими лучами солнца. Обычно сюда заходили лишь торговые и почтовые суда да пароходы с туристами, останавливавшиеся на несколько часов, но сегодня обитателям городка было на что посмотреть. Маленькое, проворное парусное суденышко «Фрея» и яхта принца бывали здесь и раньше, но прибытие германского военного судна было выдающимся событием; оно стояло вне гавани, но его можно было хорошо разглядеть. Барон Гоэнфельс охотно мог избежать бы этой встречи, но город входил в программу их экскурсии, а Курт был чрезвычайно рад случаю повидаться с товарищами, в обществе которых он провел несколько недель в Рио-де-Жанейро. «Фрея» приплыла еще утром, потому что шла прямо от Нордкапа, тогда как «Орел» сделал по пути еще одну остановку.

Утром Бернгард и Курт встретили капитана и офицеров крейсера на берегу. Фернштейна приняли с распростертыми объятиями; его друг не был знаком с офицерами, но, как бывшего флотского офицера, его, разумеется, тоже встретили по-товарищески. Все выразили сожаление, когда он отказался от приглашения на «Фетиду» под тем предлогом, что обещал непременно быть у консула, с которым находился в дружеских отношениях. Зато они завладели Куртом, и тот отправился к ним вместе с сияющим от радости Христианом, получившим отпуск, чтобы повидаться с братом.

Вечером в маленькой гавани было очень оживленно; лодки то и дело сновали взад и вперед. Командир и офицеры «Фетиды» нанесли визит министру, и он вместе с дочерью и принцем побывал на их корабле с ответным визитом; в заключение на «Орле» состоялась импровизированная вечеринка. Зассенбург был гостеприимным хозяином, а Сильвия находилась в центре внимания всего общества.

Было уже довольно поздно, когда Бернгард возвращался из города. Он не был близко знаком с консулом и при других обстоятельствах, наверно, не пошел бы к нему, но надо было найти предлог не ехать на «Фетиду», и он принял приглашение гостеприимного норвежца.

В городе царило оживление. Часть экипажа крейсера была отпущена на берег, и теперь матросы группами возвращались на судно. Гоэнфельс все время встречал их по дороге; среди них был и Христиан. Он шел под руку с братом и воспользовался случаем, чтобы представить его. Бернгард окинул приветливым взглядом сильного, загорелого матроса, задал ему два-три вопроса, сказал несколько дружеских слов и пошел дальше. Братья остановились и стали о чем-то переговариваться; у Христиана при этом была самая отчаянная физиономия, но Генрих по-братски дал ему тумака и сказал, подбадривая его:

– Ну-ну, ты у меня не отвертишься! Уж если дело зашло так далеко, то выкладывай все начистоту! Не съест же тебя твой капитан. Скажи ему все сейчас, и дело с концом!

– Если бы только это не было так трудно! – вздохнул Христиан. – Мне кажется, я не решусь! Ты подождешь, чтобы я мог сказать тебе, что он ответит?

– Подожду. У нас еще полчаса до конца увольнения на берег. Я буду ждать около наших лодок.

Он зашагал по направлению к лодкам, а Христиан побежал вслед за своим хозяином и догнал его.

– Господин капитан! – начал он, но тотчас запнулся, встретив его недовольный взгляд.

– Я раз и навсегда запретил тебе звать меня так, – сказал Бернгард. – Неужели из тебя невозможно этого выбить?

Юноша смущенно наклонил голову. Действительно, после разговора с министром ему было строго запрещено называть Бернгарда капитаном, но он никак не мог отвыкнуть от этого.

– Я забыл! – извинился он. – Мне хотелось бы… мне надо было бы… поговорить с вами…

– Здесь, на берегу? Разве ты не можешь подождать, пока мы вернемся на «Фрею»?

– Можно и тогда, только Генрих ждет меня вон там, я должен сказать ему о нашем разговоре.

– Ну, говори, – нетерпеливо сказал Бернгард.

Христиан глубоко вздохнул и приготовился говорить, но никак не мог начать и только смотрел на своего хозяина с такой жалобной миной, что тот обратил на нее внимание.

– Что с тобой? Ты смотришь каким-то несчастным грешником. Надеюсь, с тобой не случилось ничего плохого?

– Плохого ничего, но может случиться. То есть, Генрих говорит, что это вовсе еще не очень плохо… но… но…

Он стал заикаться, густо покраснел и опять замолчал. Бернгард внимательно смотрел на него; у него закралось подозрение, что братья чересчур перебрали на радостях, однако сразу же убедился, что юноша совершенно трезв, но сильно взволнован.

– Ну, выкладывай же, наконец, что у тебя там, – подбодрил его. – Ведь не боишься же ты меня!

– Нет, конечно, нет! – стал уверять Христиан. – Вы всегда так добры ко мне! Мне всегда было хорошо на «Фрее» и в Эдсвикене… как нигде на свете! Генрих говорит, что на наших судах другая жизнь, там служба трудная, и ему приходилось очень плохо, пока он не стал матросом. Корабельных юнг гоняют, кричат на них, а они и пикнуть не смеют. А мне, напротив, так хорошо жилось…

– Но что все это значит? – сердито крикнул Бернгард. – Причем ты без конца твердишь, что доволен своим местом, что тебе хорошо у меня?

– Да, но я не в силах больше выносить это! – вдруг с отчаянием вскрикнул юноша. – Нет, я, право, не вынесу больше этой хорошей жизни! Лучше пусть меня гоняют, пусть кричат на меня, но я должен вернуться!

Бернгард понял, в чем дело.

– Куда вернуться? – отрывисто спросил он. – В Киль?

– На флот! – воскликнул Христиан. – Все равно, где я буду, в Киле или в другом месте; под нашим флагом мы везде у себя дома. Я молчал и все старался привыкнуть, но, право, не могу постоянно находиться среди чужих, где не слышу ни одного родного слова. Прошлую зиму, когда нас занесло снегом в Эдсвикене, я чуть не умер! Я готов был бежать, куда глаза глядят! Во второй раз я этого не выдержу. Когда уедет господин лейтенант Фернштейн и уйдет «Орел» с моими земляками… пусть меня лучше тут же похоронят в Рансдале, мне будет легче! Вот до чего дошло!

Бедный юноша высказал, наконец, все, что было у него на душе. Прошло несколько минут, прежде чем он услышал ответ на свои слова. Бернгард сказал внешне спокойно:

– Ты хочешь уйти? Ну, что ж, с Богом! Ты поехал со мною по собственному желанию и волен уйти, когда захочешь. Я не держу тебя.

Христиан перевел дух и, наконец, осмелился посмотреть на господина, который стоял совершенно спокойно, но на его лице и в голосе было что-то такое, чего голштинец не мог себе объяснить. Он начал как-то судорожно приводить всевозможные доводы:

– Его превосходительство господин министр сказал, что на нашем флоте нужны такие, как я. А Генрих говорит, что, так как мне нет еще восемнадцати, то меня возьмут в Киле, а корабельному делу я научился на «Фрее», так что мне будет легче. А тут еще «Фетида» пришла с нашими. Если только вы не сердитесь…

– Нет, я не сержусь. Как только мы вернемся в Рансдаль, можешь уходить, а я позабочусь, чтобы ты не вернулся в Киль без гроша, тебе ведь многое понадобится при поступлении. Ступай… на свой флот!

Он повернулся и пошел дальше. Христиан продолжал стоять на месте и чуть не плача, смотрел ему вслед. Он только теперь понял, что не будет больше видеть своего хозяина, не будет больше видеть «Фреи», и его душа рвалась на части. Он долго еще не двигался с места, а потом нерешительно поплелся к лодке, где с нетерпением его ждал Генрих.

– Ну, как дела? Очень рассердился твой капитан? – встретил его брат.

– Нет, он был такой ласковый… Он отпустит меня, когда мы вернемся в Рансдаль, и хочет еще позаботиться обо мне, когда я поступлю в юнги.

– Вот видишь! – сказал очень довольный Генрих. – А ты боялся! Я говорил, что господин Гоэнфельс всегда поступает благородно по отношению к тебе. Однако мне пора на судно! Через шесть недель мы тоже будем в Киле, а ты, конечно, будешь раньше. Кланяйся отцу с матерью!

Братья пожали друг другу руки. Генрих сел в лодку, отходившую на «Фетиду», а Христиан остался один на опустевшем берегу.